– Никто в этом не виноват, кроме тебя самой. – Фиби расправила плечи, словно собиралась сделать строгий выговор. – Расскажи ей о Карибах, рабах и вуду, и тебе удастся моментально убедить ее, что в ее же интересах оставить тебя в покое.

– Да, понятно, – буркнула темнокожая Ди, сверкнув белыми зубами. – А теперь иди.

Выйдя в холл и направляясь в столовую, Фиби бросила быстрый взгляд на гипсовую вазу высотой почти с нее. По мнению Фиби, ее тетя была несколько излишне склонна к экстравагантности. Три стены столовой были украшены тщательно вырисованными сияющими колесницами, изображениями мифических богов и сверкающими молниями. Золоченый карниз обрамлял красный потолок. Ковер с цветочным рисунком покрывал почти весь мраморный пол. Сотни каплевидных хрустальных подвесок люстры искрились в лучах утреннего солнца, падавших сквозь одно огромное окно. Непомерно большой стол красного дерева, инкрустированный черным деревом и медью, казалось, занимал всю комнату. С одной стороны этого стола сидела Хильдегард, с другой – Чарити, но они не разговаривали друг с другом, так как это потребовало бы повысить голос, что, с точки зрения леди Гудлифф, было недопустимо.

– Доброе утро. – С самой сияющей улыбкой, на какую только была способна, Фиби подошла и села к столу.

Оторвавшись от своей утренней газеты и выразительно взглянув на часы, Хильдегард скривила губы, а Чарити едва кивнула, занятая поглощением яйца и тоста. Повар, подав серебряное блюдо с жареным мясом и сыром, ждал, пока Фиби выберет себе еду.

– Удивляюсь, что сегодня утром вы встали так рано, тетя Хильдегард, – сказала Фиби, положив себе немного окорока и круглый хлебец с черносмородиновым джемом.

– Одна чрезвычайно неприятная вещь нарушила мой распорядок. А именно: я нашла упоминание о тебе в «Таймс», в разделе светской хроники, и хочу, чтобы ты знала, что мне это не нравится.

По кивку Хильдегард слуга положил рядом с Фиби сложенную газету, и та, найдя нужный раздел, прочитала вслух:

– «Кто будет тем удачливым мужчиной, который выиграет приз, предлагаемый очаровательной американкой, мисс Ф. Р.?»– «Ну и ну, неужели у людей нет ничего более интересного, чем сообщать о прибывших и покинувших лондонское общество», – нахмурившись, подумала Фиби. – Я отлично поняла вас, тетя Хильдегард, вы высказались абсолютно ясно, и мне все это не нравится так же, как и вам, но я не могу запретить газете печатать то, что ей хочется. А что касается всего остального, то я могла бы найти работу и жить где-нибудь в другом месте.

– Хм… И подлить масла в огонь любителям смаковать сплетни? Думаю, это лишнее. Я не могу допустить, чтобы твое плачевное положение лишило мою дочь возможности сделать достойную партию.

– Конечно, нет, – согласилась Фиби, зная, что Хильдегард настроена получить приличную компенсацию из наследства Фиби. – Чарити, у тебя есть на сегодня какие-нибудь определенные планы? – обернулась она к кузине.

– Думаю, можно было бы пойти в музей, – немного насмешливо, с лукавой улыбкой предложила Чарити.

– Тебе лучше бы поучиться тому, что должна уметь каждая женщина, а не набивать голову всякой легкомысленной чепухой, – посоветовала Хильдегард, взглянув на дочь поверх стоявшего на столе букета маргариток. – Ты останешься дома и займешься вышиванием.

– Хорошо, мама, – пробормотала Чарити, мгновенно утратив свою веселость.

Фиби не удивляло, что Чарити стремилась как можно скорее, выйти замуж, ведь Хильдегард постоянно помыкала ею, как прислугой. Фиби хотелось, чтобы девушка встала из-за стола, швырнула салфетку и отправилась бы в музей.

– Фиби, – обратилась Хильдегард к племяннице, не скрывая своего раздражения, – все утро приходят письма и приглашения. Я надеюсь, ты будешь соблюдать надлежащий этикет в ответах, в отличие от своей матери, которая проявляла грубость и непочтительность, в результате чего не получила ни единого пенни семейных денег.

– Мой дедушка, очевидно, считал иначе. – Стиснув зубы, Фиби подавила растущее возмущение. – Иначе я не стала бы наследницей поместья Марсден.

– Что ж, верно. Но я никогда не могла понять, из каких побуждений он это сделал. Он всегда с нежностью относился к твоей матери, несмотря на то, что она разбила его сердце.

– Хм… – Фиби вилкой подцепила кусок мяса. – Кажется, день обещает быть погожим.

– Откуда ты знаешь? Ты же только что встала. Твой отец тоже предпочитал валяться по утрам в постели и ждать, куда его кривая вынесет. Я с самого начала видела, что этот человек не подавал…

– Тетя Хильдегард, – остановила ее Фиби с неожиданной для самой себя резкостью.

– В чем дело? – грубо спросила Хильдегард, недовольная тем, что ее перебили.

Разумеется, тетя была так добра, что предложила Фиби крышу над головой, но этим все и закончилось. С момента своего приезда Фиби изо дня в день только и слышала наставления и ворчание завистливой и желчной женщины, но сегодня у нее не было настроения выслушивать нотации; аппетит у Фиби пропал, она отодвинула тарелку и, сложив салфетку вчетверо, накрыла ладонью квадратик зеленой ткани.

– Тетя Хильдегард, – снова начала Фиби на сей раз гораздо спокойнее, – я ценю все, что вы для меня сделали, это правда. Но думаю, нам лучше не затрагивать моих родителей.

– Ты мне указываешь, о чем я могу и о чем не могу говорить в моем собственном доме?

– Я совсем не это имела в виду. Просто я любила маму и папу, и мне очень жать, если вы относитесь к ним по-другому. Но что бы вы о них ни сказали, это не изменит ни мои мысли, ни мои чувства, и я не стану выслушивать, как топчут их добрые имена. Надеюсь, вы сочтете мое поведение вполне уместным; если же нет, у меня не остается другого выхода, кроме как найти себе жилье в другом месте.

Лицо Хильдегард покрылось красными пятнами, ее лоб прорезали глубокие морщины, так что лицо стало походить на лоскутное одеяло, а глаза превратились в щелки. Чарити же, сидя совершенно неподвижно, напротив, широко раскрыла глаза.

– Вы для чего-то еще хотели меня видеть, тетушка? – Фиби, улыбнувшись, похвалила себя за самообладание.

Скованными движениями Хильдегард отодвинула стул и встала из-за стола, вздернув подбородок так, что Фиби испугалась, не переломится ли у тети шея, как кукурузный стебель.

– Для тебя есть почта, – сухо ответила тетя, – советую тебе задуматься над приглашением сэра Леммера. Мы выезжаем на бал к Хольстену в восемь. Пойдем, Чарити.

Глядя вслед своим родственницам, Фиби заметила, что Чарити украдкой оглянулась, словно для того, чтобы убедиться, что она на самом деле видела и слышала то, что сейчас здесь произошло. У самой двери мать и дочь чуть не столкнулись с Сиггерсом, дворецким, который держал перед своим круглым животом огромный и очень красивый букет цветов.

– Цветы для мисс Рафферти, – объявил он, гордо улыбаясь и держа кончиками пальцев левой руки небольшой кусочек бумаги.

Хильдегард бесцеремонно схватила не предназначенный ей конверт, вскрыла и, задохнувшись от злости, повернулась к Фиби, которая безошибочно поняла, кто прислал цветы. Птичка попалась в западню. Фиби, прикинувшись непонимающей, стояла у своего стула и ждала, что будет дальше.

– Я это всегда знала, – прошипела Хильдегард, – ты в точности такая же, как твоя мать.

– Спасибо.

– Хм… – Хильдегард двинулась к Фиби, сжимая трясущейся рукой записку. – Объясни, что это значит.

– Могу я сначала прочитать ее? – спросила Фиби, решив, что ее ответ будет зависеть от того, что написал лорд Бэдрик, и Хильдегард положила записку в протянутую руку девушки.

«Пусть победит лучший, мужчина или женщина. До завтрашнего утра. Ваш самый горячий поклонник». Все было сказано коротко и по существу. Не желая еще больше ухудшать и без того дурное настроение тети, Фиби лихорадочно искала правдоподобное объяснение или убедительную ложь.

– Мой самый горячий поклонник? – Она похлопала запиской по руке и придала своему лицу выражение, не раз обманывавшее даже ее отца. – Откуда же я знаю, кто послал цветы? Он даже не потрудился написать свое имя.

– А что это за утреннее рандеву?

– Я в таком же неведении, как и вы. Возможно, цветы предназначались другому человеку.

– Сиггерс, – крикнула Хильдегард, – кто доставил цветы?

– Уличный мальчишка, мадам, – с непроницаемым лицом ответил дворецкий.

– Сиггерс, избавьтесь от них. – Прежде чем дать такое указание, Хильдегард несколько раз перевела взгляд с Фиби на дворецкого и обратно, как будто они были заговорщиками, и даже мельком с недоверием посмотрела на Чарити.

– Тетя Хильдегард, – спокойно, но решительно вмешалась Фиби, желая сохранить подарок, – цветы доставили мне, и, по-моему, только я вправе решать, оставить их или выбросить.

– Истинный джентльмен не посылает цветы без надлежащего представления, а истинная леди никогда их не станет принимать.

– Кто знает, тетушка? Я не стала бы так говорить. – Фиби забрала цветы у дворецкого, понимая, что пока они у него в руках, он должен исполнять волю своей хозяйки. – Если вы не хотите наслаждаться приятным запахом, я с удовольствием отнесу их к себе в комнату.

– О мама, – вступилась за цветы Чарити, – они такие чудесные.

– Иди наверх. – Она прогнала Чарити, словно горничную, и все свое внимание сосредоточила на Фиби. – Позволь мне внести в это дело полную ясность. Я разрешу тебе оставить эти цветы, потому что я так хочу. Если и когда ты узнаешь, от кого они, то немедленно скажешь мне.

– Конечно, – согласилась Фиби, подумав про себя: «Ну и ведьма!»

– И, – Хильдегард наклонилась к ней, – ни на секунду не думай обмануть меня.

Фиби проводила, взглядом Хильдегард, которая, подняв подбородок и расправив плечи, стремительно пронеслась по мраморному полу, и, утомленная и подавленная, подумала о еще пяти неделях, которые ей предстояло провести в этом доме.

– Спасибо, что не выдали мою тайну. – Фиби подошла к Сиггерсу, продолжавшему стоять у арочного проема, и положила руку ему на локоть.

– Не понимаю, на что вы намекаете, мисс. – Он наклонил голову и вышел.

Но Фиби все понимала – за короткое время своей неизменной вежливостью и просто добротой она заслужила преданность слуги.

Зарывшись лицом в букет, она упивалась нежностью цветов и их тонким ароматом. Боже праведный, этот мужчина умел действовать быстро – ведь они расстались не больше часа назад, а она уже получила цветы, роскошный букет. Не разделяя ее желания, он решил прислать ей приглашение, и Фиби, не разбираясь, хорошо это или нет, почувствовала себя бесконечно счастливой, но, вспомнив о мерзкой обязанности, нахмурилась.

Глава 4

Женская половина публики в театральном зале, захваченная рассказом о страданиях героини, разом вздохнула, когда темноволосая певица-сопрано взяла верхнюю ноту. Но Стивен, если не считать мимолетных взглядов на сцену, не уделял спектаклю никакого внимания; он, как часто бывало в последнее время, пребывал в раздраженном состоянии и ощущал беспокойство, которое, к его неудовольствию, еще больше его злило.

Прошло уже три дня с тех пор, как он встречался с Фиби в Гайд-парке, с тех пор, как он, поддавшись минутному побуждению, послал ей цветы и приглашение. «Да, – вынужден был признаться себе Стивен, – вероятно, это была не самая блестящая моя идея». Эта загадочная женщина с тех пор больше не позволяла себе утренних верховых прогулок; очевидно, она придерживалась того, что сказала, – ей нужен муж, а не покровитель. Ну что же, он тоже будет придерживаться того, что сказал.

Стивен подробнейшим образом проанализировал ее положение. Снова и снова возвращаясь к нему, он был твердо уверен, что выбрал для Фиби наилучший вариант, ведь так уж повелось, что мужчины всегда заботились о женщинах, и его идея явилась вполне закономерным решением.

Вернувшись мыслями к своему весьма поспешному предложению, он вздохнул и зашевелился в театральном кресле. Ясно, что он разочаровал девушку. Она, вероятно, ждала пару драгоценных безделушек или, на худой конец, нежных слов, но у него просто не было возможности удовлетворить ее желания. И вот сейчас, настроившись на ожидание, как гончая собака на предстоящую охоту, он оглядывал подковообразный зрительный зал, выискивая свою жертву, и за минуту до начала «Итальянки в Алжире» его ожидание было вознаграждено – Фиби появилась с противоположной стороны зала в обществе тети и кузины. Антракт долго не наступал, но наконец, словно по велению свыше, зрители разразились громом аплодисментов, возвестивших об окончании первого акта.

– Первый акт захватывающий. – Уинстон наклонился к Стивену. – Как, по-твоему, поступит парень, чтобы вернуть себе утраченные позиции?

– Кто ж его знает. – Стивен заинтересовался, что же именно он пропустил. – А что ты думаешь, Элизабет?

– Мустафа признается в кратковременном умопомрачении и будет молить Эльвиру о прощении, – уверенно ответила она, обмахиваясь веером.