Уинстон Грэм - Чаша любви

— Да, Росс. Она сильная личность, ты не заметил? Не из тех, кто будет слепо выполнять приказы брата.

— Нет, я думаю, что она лишь охочая до денег козочка с принципами первосортной шлюхи.

— Ох, Росс... Теперь я понимаю, почему она так привлекает молодых людей.

— Или старика, если у того достаточно денег и она захочет ему понравиться.

— Росс, не будь так суров только потому, что она отказала нашему сыну.

— Я зол не из-за отказа, а из-за бесстыдного заявления, что причина отказа — в нехватке десяти-двадцати тысяч фунтов. Я считаю, что ей вообще наплевать на Джереми.

Демельза глотнула портвейна. Напиток был особенно хорош, по словам Джеффри Чарльза, вино целых пятнадцать лет томилось в бочке, и раз удалось получить лишь две бутылки от стюарда с пакетбота, он приберёг портвейн специально для неё.

— Не думаю, что Джереми её не волнует. Вопрос в том, волнует ли в должной мере.

— О чем ты с ней говорила?

— Я спросила, радует ли её праздник в окружении сплошь одних кузенов Джереми, а она ответила, что радует. Потом я выразила восхищение её платьем; она же, в свою очередь, похвалила моё. Потом она познакомилась с Изабеллой-Роуз, и мы побеседовали немного о музыке и песнях, а потом Джереми её увёл.

— По-твоему, девица изменит свое отношение к Джереми?

— Не-ет... Она очень сильная личность.

— Ты уже говорила.

— Мне кажется, она не изменит решения и будет придерживаться своих принципов...

— Ну конечно, принципов!

— Называй их как угодно...

— Да между вами прямо тишь да гладь, да Божья благодать!

— Нет, Росс. Поверь, всё совсем не так. Но если она решит выйти замуж именно так, как говорит... Она не виновата, что любовь Джереми к ней порой равносильна мании. Всё это может перерасти в ужасную трагедию... но если она безответственно разбудит его надежды, а затем отвернётся... Не верю в такое, да и он говорит то же самое. Она изначально его предупреждала.

Росс отпил бренди.

— Что ж, пусть не во благо Джереми, но я рад, что в нашей семье не будет Тревэнионов. Они никчёмные и слишком зазнались. — Росс хмуро взглянул на плитки пола. — Вероятно, твоя доброта к мисс Кьюби поможет ей успокоить совесть, если она у неё есть...

— Я не проявляла к ней особой доброты, — возразила Демельза. — Даже и намёка не было. Мы и без этого прекрасно друг друга поняли.

III

Вскоре после начала танцев слуги приступили к своему ужину на кухне. В дополнение к тем пятерым, которых временно нанял Джеффри Чарльз, там были Джейн Гимлетт, Кэл Тревейл, Эна и Бетси Мартин — все из Нампары. Певун Томас, Кэти Картер, кухарка по имени Дороти Эллери — из Плейс-хауса. Уоллес Бартл и ещё две девицы — из Киллуоррена. Ещё двое — Полли Оджерс и Бет Бейт находились наверху и собирались поужинать позже. Джейн Гимлетт, по обоюдному согласию и по причине старшинства, была за главную.

Певун Томас, хотя и не выходил за пределы кухни и умудрялся лишь изредка подглядывать на происходящее в доме, чувствовал себя на седьмом небе от счастья, находясь в непосредственной близости от Кэти; забирал у неё грязные тарелки и бокалы, приносил ей бутылки из погреба, принимал канделябры, вытаскивал огарки и заменял на новые свечи, носил воду из колодца, наводил порядок, когда Бетси Мартин — а не он, не он! — уронила поднос с кремовыми пирожными. Кэти, по природе неуклюжая, слишком суетилась, из-за чего дважды чуть не случилась беда, но она сама справилась и развеселилась, чудом избежав неприятностей, а её лицо весь вечер пылало от воодушевления, и она разговаривала и улыбалась ему, как близкому другу.

После кончины мистера Поупа они стали видеться чаще; ничто так не сближает, как общая тайна; а Певун беззастенчиво пользовался этим преимуществом, чтобы иногда остановить её в коридоре или зайти на кухню, чтобы спросить о нравственных или физических сторонах этой тайны. Ум Певуна не отличался изощрённостью: большинство его вопросов требовали настолько очевидных ответов, что Кэти выходила из себя. Но работа обоих зависела от обоюдного молчания, так что она вряд ли станет его останавливать, будет слушать и даже отвечать любезней, чем ей хотелось. Это напоминало шантаж. Зная, что у него не получится ей понравиться, Певун не мог устоять перед искушением. Он мог бесконечно долго встречаться с ней урывками, о чём раньше и не мечтал.

Но сегодняшний вечер отличался; череда праздничных волнений и новое окружение, в котором им пришлось работать, снесли былые преграды. Кэти сообщила ему по секрету, что Уоллес Бартл не умеет резать, а ещё ─ все утонченные леди «там» едят почти не меньше мужчин.

Теперь же, после спешки и тяжелого труда, наступил черёд отдыха. Большой кухонный стол освободили от праздничных блюд, а оставшиеся угощения достались слугам. Пива было в избытке; хотя миссис Гимлетт осторожно предупредила всех, в особенности мужчин, что следует ограничиться тремя кружками, поскольку ночью им предстоит ещё работать.

Все зверски проголодались и накинулись на еду, как чайки; поэтому первое время ели в тишине, набивали рты и тратили усилия на более важное дело. Певун умудрился сесть рядом с Кэти, создав трудности для Кэла Тревейла, который хотел это место не из-за Кэти, а чтобы оказаться поближе к Дороти Эллери. В конце концов, после долгих препирательств, места хватило обоим.

Когда гора еды исчезла, разговоры возобновилилась: о Полли Оджерс, бывшей няньке мистера Валентина, которая сегодня проделала путь от Сент-Майкла, чтобы помочь; о том, как в прошлое воскресенье преподобный Оджерс уснул во время проповеди; о том, какой кошмар на минувшей неделе приключился в Полдисе с работницей шахты — она зашла в дробильный цех и очутилась слишком близко к валикам, так что одежду и её саму затянуло и раздавило насмерть; о старой рыжей корове с жировой шишкой на правой передней ноге, пропавшей с фермы Хэнкока неподалеку от мастерской Пэлли. Все решили, что та провалилась в шахту. Ещё говорили о сортировке картофеля в сарае и сколько его сгнило, бог знает почему.

Кэти тяжко выдохнула и откинулась на спинку стула.

— Мама дорогая, я сейчас лопну. Надеюсь, я никому пока не понадоблюсь.

Она протянула руку к кувшину, чтобы подлить пива в кружку, но тот оказался пуст.

— На разделочном столе есть ещё, — сказал Кэл Тревейл.

— Я тебе принесу, — вызвался Певун, вставая на ноги.

— Не переусердствуйте, — напомнила Джейн Гимлетт, — Я ведь предупреждала.

— Я выпила только одну кружку, — сказала Кэти.

— Я тебе принесу, — повторил Певун, лучезарно улыбаясь.

— Спасибо.

Певун подхватил кувшин, а после лёгкого колебания взял и кружку Кэти.

— Я тебе принесу.

На разделочном столе стоял последний кувшин. Дрожащими руками Певун налил из кувшина в кружку. Затем пошарил в кармане и вытащил глиняную бутылочку с изъеденной пробкой. Он провозился немного с пробкой — штуковина не поддавалась — все тем временем болтали и ничего не заметили. Пробка выскочила и прокатилась по столу. Певун вылил жидкость, её оказалось всего-то пара рюмок; пиво чуть помутнело. Проявив изрядную находчивость, он взял ложку и перемешал бурду. Вот так-то лучше.

Он принёс кружку обратно.

— Держи, Кэти.

Певун поставил кружку на стол рядом с её тарелкой.

Кэти благодарно улыбнулась.

— А нам что? — потребовал Уоллес Бартл. — Нам ты ничего не принёс?

— Держи, Кэти, — опять повторил Певун, опускаясь на стул. Важно, куда она посмотрит, когда выпьет кружку.

— Чёрт подери, что у тебя за манеры, а? — спросил Бартл. — Обслужить только себя, да?

— Держи, Кэти, — всё повторял Певун, неотрывно глядя на неё и осмелившись даже приблизить лицо.

— Я же тебя поблагодарила, чего тебе ещё?

Недовольный Бартл встал, скрипнув стулом о каменный пол, и направился к кувшину, Кэти жадно глотнула бурды. Певун с нетерпением ждал. Он бы растерялся, спроси его напрямую, чего он ждет, но результат оказался для него полной неожиданностью. Её длинное, бледное лицо порозовело, будто стало распухать, глаза заслезились, она поперхнулась и резко кашлянула, забрызгав пивом стол и лицо Певуна, который в тот момент смотрел прямо на неё.

Она вскочила, стала отхаркиваться и плеваться. Все тоже вскочили, стали хлопать её по спине, смахнув с облитого стола остатки еды, и приговаривать: «Ну же, вот так, дорогуша, что стряслось — не в то горло попало?» «Поблюй в грязную посуду. Тащи ведро, Эна» и «Боже ты мой, тебя отравили?»

И тут вдруг Кэл Тревейл всё понял. Он взвизгнул от смеха и указал на пиво, которое пенилось так, будто забродило.

— Хо-хо, Певун, да ты превзошел самого себя! Ты всегда любил пошутить! Вот ведь мать честная, экая потеха, ну и ну!

Певун, вытирая пиво с лица, силился возражать, но, разумеется, никто ему не поверил. Пиво служило свидетельством. Молодежь хохотала, шутка им показалась презабавной, те же, кто постарше, в основном глядели неодобрительно, потому что подобным шуткам не место в чужом доме. Мышь в супе, лягушка в пироге, собачье дерьмо в мясных пирожках: такие шутки были им привычны и понятны.

— Кэти! — крикнул Певун. — Богом клянусь, я...

Он не успел закончить. Со всей силой и злостью, на какую способна, Кэти отвесила ему звонкую оплеуху. Удар снёс его с ног, и отшатнувшись, он опрокинул стул, а сам свалился на пол. Все засмеялись ещё громче.

— Тсс, — неодобрительно зашикала Джейн Гимлетт. — Забыли, где находитесь? Замолчите немедленно. Как ты мог, Певун! Кэти...

Но Кэти уже исчезла в буфетной, чтобы вызвать рвоту, а то вдруг этот тупица случайно её отравил.

IV

Хотя бутылочки едва отличались, но Певун никогда бы не признал, что, к несчастью, допустил ошибку. Только через три месяца, ближе к Рождеству, после того, как вдове Пермеван пришлось воспользоваться лекарством от нарывов, он понял свой промах.

Тогда он и посчитал совершенно очевидным, отчего через пару недель после использования снадобья для ног Эди Пермеван наконец уступила уговорам Мастака Томаса и согласилась выйти за него замуж.

I

В одиннадцать танцы закончились и настало время песни Изабеллы-Роуз. Специально для неё из Нампары привезли старый спинет Демельзы. Теперь его внесли в комнату, и миссис Кемп заиграла аккомпанемент. Казалось, Изабеллу-Роуз ничуть не волнует, что её пение слушает множество взрослых и довольно искушённых людей.

Сначала она спела «Травушка созрела». Её голос, довольно сильный для столь юного возраста, не казался таким уж резким или неблагозвучным в большом зале, хотя в самой песне было что-то от криков лондонских лоточниц. Демельза вспомнила, что когда она впервые попробовала петь, то не попадала в ноты. Может, дочь это унаследовала. Росс пел в детстве, но в последнее время делал это редко, правда, его голос точно не дрожал, как у Беллы.

Когда она закончила, раздались вежливые аплодисменты. Вторая песня называлась «Лягушка и мышь», ноты к ней купил Джереми. Песня, состоявшая из полной тарабарщины с вкраплениями на старо-корнуольском, казалась настолько поразительной чушью, что никто не подозревал, что Белла успеет её выучить. Но она это сделала.

Мышь на мельнице жила,

Тирли вирли тру-ла-ла.

В колодце плавала лягушка,

Тирли вирли ква-квакушка.

Ква-лягушка, ква-лягушка,

Ква-квакушка.

Ай, да мышка, ай, да мышка,

Да норушка.

А лягушка та не прочь скакать верхом,

Ква-лягушка, ква-лягушка, эй-хо-хо.

На улитку взгромоздилась и бегом,

Тирли вирли, тирли вирли, эй-хо-хо.

Ква-лягушка, ква-квакушка, эй-хо-хо.

А лягушка, а лягушка на «коне»,

Сапоги её сияют, как в огне...

И ещё четыре подобных куплета. Сама мелодия выдавала грубость голоса Беллы, но публика этого не заметила. Она видели лишь маленькую черноволосую и черноглазую девочку, поющую с почти мужской силой и делящуюся с миром своим энтузиазмом и любовью к жизни.

Раздались бурные аплодисменты.

Планировалось, что Белла исполнит две песни, а затем, если её вызовут на бис, споёт ещё и «Спелую вишню» (Белле ужасно хотелось спеть «Разбойника», но её отговорили, потому что подобная песня могла исполняться только баритоном). А сейчас, без сомнения, её вызывали на бис — об этом просил каждый. Глаза Беллы засверкали, и, прокашлявшись, она в нетерпении потеребила локоны. Миссис Кемп уже заиграла вступление, но тут чей-то громкий голос с сильным корнуольским акцентом выкрикнул: