Верити глотнула вина.

— Не знаю, какие у них отношения. Когда вернётся Валентин, тебе следует спросить у него. Хотя мне не кажется, что Валентин сильно привязан к отцу.

— Хм... — Джеффри Чарльз отошёл от стула Амадоры и распрямился. — Что ж, прежде чем перейти к более приятным темам, я скажу, что предлагаю. Завтра днём мы поедем в Кардью и предстанем перед сэром Джорджем и леди Харриет, и если нам предложат, выпьем с ними по бокалу. А потом я попрошу ключи от Тренвита. Это мой дом и...

— Джеффри Чарльз, я должна тебя предупредить...

— Я знаю, что дом в запустении. Росс сказал мне, когда мы встречались перед сражением при Буссако. За имением присматривают двое братьев Харри и их общая жёнушка, дом не чинят и не пытаются сохранить. Так что я готов к немеблированному и запущенному дому. Более того, я и Амадору подготовил. И она говорит, да благословит её Господь, что уже в предвкушении. Понимает ли она масштаб запустения, да и понимаю ли я сам, там будет видно. Но завтра днём, не откладывая, мы поедем туда и посмотрим своими глазами.


II

В возрасте под семьдесят Эндрю Блейми стал медлительнее в речи и движении, чем помнил Джеффри Чарльз, однако с прежним радушием и теплотой уговаривал гостей оставаться, сколько пожелают. За ужином много говорили — все кроме Амадоры, переводившей взгляд с одного лица на другое и следуя, или вернее, пытаясь следовать за ходом беседы. Верити хорошо понимала её восхищение Джеффри Чарльзом. Девушка выглядела такой юной и свежей, с персиковой кожей и живым выражением подвижного лица. Волосы, по некоторым меркам не особенно роскошные, вились вокруг лица, обрамляя лоб. Однако Амадора была не только чувствительной, но и ранимой, и при каждом недопонимании её нежную кожу заливала краска.

— А как Росс и Демельза? В добром здравии? Я был поражён, услышав про малютку Генри. Мне никто не сказал. Должно быть, они счастливы. И значит, новая шахта...

— На самом деле шахта старая, ты о ней слышал в детстве — Уил-Лежер, но она заново оснащена и открыта под управлением Джереми. И только в прошлом октябре там случилась хорошая находка, а до тех пор они лишь теряли деньги. Кажется, обнаружили старые разработки, ещё времён средневековья.

— Я говорил тебе о Джереми Полдарке, дорогая, — обратился Джеффри Чарльз к Амадоре. — Как тебе известно, он мой кузен, старший сын Росса и Демельзы. Джереми двадцать два, Клоуэнс — девятнадцать. И ещё есть Изабелла-Роуз — ей почти одиннадцать. А теперь — такая неожиданность — малыш Генри, ему всего полгода.

— Понимал, — сказала Амадора. — Но Валентин? Кто есть Валентин?

— А, он мой сводный брат. У нас общая мать, но моим отцом был Фрэнсис Полдарк, он погиб в шахте, а отец Валентина — сэр Джордж Уорлегган, завтра ты с ним познакомишься.

— Да, да, я вспоминать. Ты должен быть говорил мне это во время поездки.

— Опять времена. Отбрось «должен быть», и получится правильное предложение.

Амадора ест словно птичка, думала Верити, с тарелки исчезла лишь половина трески, а к телячьей отбивной с грибным соусом девушка едва притронулась. Кажется, пока они не ждут ребёнка. Нужно уговорить её есть побольше. А увлечён ли женой Джеффри Чарльз? Не так-то легко разглядеть. В свои двадцать восемь он выглядел по меньшей мере на все тридцать пять. Узкое худощавое лицо, как у её кузена Росса, тонкая линия усов параллельна твёрдой линии губ. Глаза, видевшие яростные побоища и тяжёлые походы в постоянном обществе солдат, раненая рука, вмятина на челюсти, крепкие жёлтые зубы. Дух самообладания, присущий лишь тем мужчинам, кто жил рядом со смертью, повидал всё и обрёл уверенность, что для выживания должен рассчитывать только на собственные силы.

И его удивительное мягкосердечие. Откуда оно у такого целеустремлённого человека, которому знакомо чувство товарищества, многократно испытавшего радостное чувство чудесного избавления от смерти? Вероятно, именно это нравится Амадоре. А может, раз он — представитель гордого и воинственного племени, её восхитили эти достоинства, которые, по мнению Верити, скорее отпугнут изящную и разборчивую девушку? Конечно, они очень влюблены друг в друга. Верити болела за них всем сердцем. Пусть это продлится долго.

— Что? — переспросила она, очнувшись от своих дум.

— Я говорю, что Клоуэнс не вышла замуж. Пока ты далеко, по одним только шуршащим письмам трудно судить, да ещё пока стреляют пушки, но у меня создалось впечатление, что её вступление в брак со Стивеном как-его-там... ах да, Стивеном Каррингтоном, что эта помолвка семье не особо по душе.

Верити глотнула вина.

— Росс и Демельза ни словом не обмолвились. Они придерживаются не слишком популярного взгляда, что выбор должен оставаться за детьми, ведь как ни крути, брак устраивают ради денег и положения. Его цели казались благородными, но вот слухи о нем... Что ж, как ты и сказал, они обручились. Клоуэнс сама разорвала помолвку. Причины никто не знает. Теперь он уехал. А Клоуэнс получает знаки внимания от юноши по имени Том Гилдфорд, друга Валентина.

— Никогда о нём не слышал, — Джеффри Чарльз покачал головой. — Достойный кандидат?

— О, кажется, вполне.

— За тем исключением, что дружит с Валентином, — вставил капитан Блейми.

Джеффри Чарльз взглянул на угрюмое лицо отставного капитана.

— Я так давно не виделся со своим единоутробным братом, что даже не знаю о его дурной славе. Разумеется, он всегда был с огоньком.

— Наверное, мне не следовало так говорить...

— Боюсь, твой дядюшка недолюбливает Валентина, — поспешила добавить Верити, — отчасти потому, что он близкий друг нашего сына, и мы считаем, что из-за него, безусловно по легкомыслию, Эндрю-младший залезает в ненужные долги и сорит деньгами. Но нельзя делать такие поспешные выводы. Том Гилдфорд — племянник лорда Деворана, а его родители обеспечены, пусть и не слишком богаты. Ему около двадцати четырёх, он привлекательный, изучает юриспруденцию.

Воцарилась тишина.

— Каковы твои планы? — спросил Эндрю Блейми. — То есть ваши планы с Амадорой. Надеюсь, вы наконец здесь осядете, раз война закончилась.

— Раз закончилась. Ах, закончилась. Вы же знаете, у меня нет денег, дядюшка, нет ни гроша, кроме пособия отчима Джорджа, а мое жалованье лишь помогает свести концы с концами и нуждается в постоянных пополнениях. Я играю в кости, карты, делаю ставки на лошадей и ослов; а поскольку я старше, мудрее и умнее соперников, то выигрываю. Хватает, чтобы выжить. Но теперь я женат на девушке из семьи Бертендона. Вам это о чем-нибудь говорит?

— Боюсь, что нет.

— Амадора, я хотел бы рассказать о твоей семье. Ты позволишь?

— Если у тебя есть желание.

— Да, у меня есть такое желание. Бертендона — старинный испанский род, обнищавший, так сказать, после войны, но они всё ещё владеют землёй. Прадед Амадоры — скорее даже более давний предок — командовал кораблём, который доставил Филиппа Второго, короля Испании, чтобы женить его на английской королеве Марии, в каком году это было? По-моему, где-то в 1554 году. Его сын командовал эскадрой знаменитой Армады, и, разумеется, управлял эскадрами каждой последующей армады. Все дальнейшие потомки были почётными идальго. Отец Амадоры — член Кортесов, испанского парламента, и поэт. Я удачно женился, дядюшка. Неужели ты сомневаешься? Будь Амадора служанкой в таверне, я бы всё равно считал, что женился удачно. Я настолько её люблю и почитаю...

— Посчитаю, — неправильно расслышала Амадора и поправила локон. — Это новое слово. Как я посчитаю?

— Почитать, — поправил Джеффри Чарльз. — Любить, дорожить, лелеять, уважать, восхищаться — всё, что только смогу испытывать! А что касается будущего — кто может туда заглянуть? Если война закончится, мы вернёмся, и вероятно, с достаточным количеством средств, чтобы привести в порядок Тренвит и зажить как дворяне; пусть скромно, но прилично.

— Это случится совсем скоро, — заверил капитан Блейми. — Наполеон отступает.

— Что ж... На восточном фронте он принял решение о перемирии. Разумеется, это обусловлено не только его поражением в России и Польше, но также по причине успеха Веллингтона. Я так понимаю, Бонапарт послал генерала Сульта исправить неудачи на Пиренейском полуострове. Его нельзя недооценивать. Нам ещё предстоит решающее сражение.

Амадора накрыла ладонью руку супруга.

— Не говорить сейчас о сражении.

В ответ он накрыл её ладонь.

— Всё это ново для меня. Раньше мне было нечего терять. А теперь у меня есть целый мир. Боже, молю тебя, чтобы счастливая судьба не превратила меня в труса.

— Труса? — спросила Амадора. — Кто такой трус? Но сейчас говорить ничего о сражениях. Чему быть — того не миновать.


Глава вторая


I

Джереми Полдарк был по делам в Сент-Агнесс; возвращаясь домой, он решил пройти вдоль утёсов. Обогнув шахту Уил-Спинстер, принадлежащую Уорлегганам, и глядя на безмолвное здание подъёмника Уил-Пленти, также закрытой Уорлегганами в прошлом году, он обогнул бухту Тревонанс и спустился по крутой тропе по направлению к Тренвиту. Последнее время пешие прогулки стали входить у него в привычку, они давали время подумать. И чем сильнее он уставал, тем быстрее засыпал.

До встречи с Кьюби Тревэнион жизнь юноши не отличалась особой сложностью, но теперь закружилась в водовороте страстей. Он старался подавить протест, собственные порывы, не поддающееся объяснению, сопровождаемые поступками, которые он не одобрял и с безотчетным фатализмом считал их бунтом, который не побороть. К этому он так и не привык.

Взбираясь по ступенькам через забор, он увидел оседланную серую лошадь у живой изгороди, отделяющей поле от соседнего. Поводья свободно свисали с шеи, пока лошадь мирно щипала траву. Седло было дамское. Джереми спрыгнул и подошёл поближе. Лошадь никак не отреагировала на приближение.

— Эй, — мягко позвал Джереми. — Ну же, подойди, что случилось? Не знаю, кто ты, красавчик. Ты потерялся и заблудился?

Конь тряхнул головой, позвенел уздечкой и закатил глаза. Джереми знал толк в животных и заметил, какие у него упругие мышцы.

У изгороди жужжали пчёлы. И никаких других звуков.

— Где же твоя хозяйка, а? Пошла собирать цветы? Разве тебя не привязали, красавчик? Эй, эй...

Он осторожно погладил коня по шее, и вдруг тот испуганно дёрнулся, а через мгновение чуть поодаль возобновил щипать траву, едва не угодив Джереми в лицо копытами.

— Вот так, да? Ну-ну, старичок. Зачем же поднимать такой шум! Показывать свой характер? Наверное, потому что тебе давали слишком много овса.

Джереми огляделся. Солнце уже почти село за море. Высоко в небе кружили вороны.

— Эй, есть здесь кто-нибудь?

На другой стороне поля коровы подняли головы и посмотрели на него со свойственным им безразличием. Поскольку в Тренвите никто не живёт, лошадь, скорее всего, из Плейс-хауса. Джереми теперь вспомнил, что видел эту лошадь, но это было давно.

Вдалеке послышался стон. Он перебрался через высокую, поросшую наперстянкой стенку. На другой стороне близлежащего поля прямо на траве полусидела, полулежала молодая дама в сером платье, а рядом валялась серая шляпка. Пока Джереми бежал к ней, он узнал миссис Селину Поуп.

Она тоже его узнала, когда Джереми приблизился, и вымученно улыбнулась.

— Джереми...

— Миссис Поуп. Вы упали с лошади?

— Боюсь, что так. Моя лодыжка. Я неудачно упала.

Белокурые волосы, убранные в пучок, растрепались, а пара локонов рассыпалась по плечам.

Он опустился на колени рядом.

— Эта лодыжка?

— Да.

— Давно вы здесь лежите?

— Минут двадцать. Или полчаса. Не знаю точно.

— Вам повезло, что я шёл мимо. Иначе неизвестно, сколько ещё вам пришлось бы лежать.

— Да, пожалуй, неизвестно. Пока не поднимут тревогу.

— Вы ещё что-нибудь повредили?

— Плечо, кажется, — она ощупала его.

— Сильно?

— Нет, вроде не очень.

— Наверное, вам лучше снять сапог.

— Нельзя ли вызвать кого-нибудь из Плейс-хауса?

— Разумеется. Но лучше высвободить лодыжку, пока она не отекла.

Селина Поуп чуть приподняла юбку.

— По-моему, она уже отекла.

Высокий сапог из серой лайковой кожи с шестью застежками сбоку. Джереми стал медленно и осторожно расстегивать, стараясь не нажимать на ногу.

После смерти в 1808 году сэра Джона Тревонанса его наследник и брат Анвин продал Плейс-хаус мистеру Клементу Поупу, по слухам, богатому торговцу из Америки, который привёз с собой миловидную вторую супругу Селину и двух дочерей возрастом меньше двадцати лет от первой жены. Мистер Поуп, неприветливый пожилой человек лет шестидесяти с длинной тонкой шеей, отличался редкостным занудством, его голос напоминал скрип несмазанных дверных петель. Он стремился пробиться в корнуольское общество, удачно выдать замуж дочерей, но попытки не увенчались успехом. Виноват по большей части был он сам, по причине несуразного сочетания строгой бережливости и набожности, которая настолько оскорбляла тех, кого он и хотел впечатлить, что даже старый сэр Хью Бодруган не выдержал и сказал: «прямо как чёртов бродячий торговец».