Ханне не хотелось увиливать, тем более что нужно было продолжать разговор на дружеской ноте, стараясь все же не переусердствовать. Она пожала плечами.

– Вы же сами велели мне, чтобы я с ней не спорила.

– Хоть в этом вы решили мне не перечить, – кисло отозвался Маркус.

Ханна сделала большие глаза.

– Вы намекаете, что я проявила упрямство и отказалась вам помогать?

– Разве? – Его брови сошлись на переносице. – Если вам так показалось, прошу прощения. Мне следовало сказать: согласились помогать, но под принуждением.

– Так гораздо лучше, – не задумываясь, воскликнула Ханна. – Если меня в чем-то обвиняют, я бы предпочла, чтобы перечень моих грехов был составлен правильно. – Прихлебывая чай и глядя на герцога поверх своей чашки, она увидела его удивленные глаза, подмигнула, а потом улыбнулась.

– Понятно. – Маркус подался вперед, поставил локти на стол. – Тогда позвольте добавить одно немаловажное замечание: вы исполняете свою роль очень убедительно.

Ханна едва сдержала удивленный вздох, что, казалось, весьма позабавило герцога. Подняв чашку, он отсалютовал ей, сопроводив свой жест кивком.

– Ну, что вы… Не стоит меня благодарить, – сказала она, смутившись. – Я просто старалась следовать вашим указаниям.

– Или не старались – смотря по настроению, – усмехнулся он.

Ханна покраснела.

– Я старалась держать слово!

Маркус поколебался, но спросил:

– Неужели вам действительно так страшно? Ваши опасения подтвердились?

Смеется он над ней или нет?

– Я никогда не думала, что будет страшно. – Неправда. Думала. Впрочем, наибольшие опасения внушал ей он сам. – Но я очень полюбила Селию и Розалинду, – торопливо продолжала Ханна. – Мы с Молли будем очень скучать по ним обеим.

– Ну да.

Маркус старался побороть разочарование. Едва не забыл про эту часть сделки. Кажется, он начинает привыкать к ее присутствию в доме. Более того, ему это даже нравится. Когда Ханна уедет, его жизнь станет прежней. Размеренное, упорядоченное существование, к которому герцог так привык. Он снова сосредоточится на делах, потому что его больше ничего не будет отвлекать. Ни этот ее наклон головы, ни затаенная улыбка – она часто улыбалась так, будто в ответ на шутку, известную лишь им двоим. Он больше не будет сидеть, уставившись в окно невидящим взором, в то время как ему полагается работать, и гадать, что за веселье творится там, в его саду, чей это звонкий смех долетает даже до кабинета. И он бросит эту новую привычку возвращаться домой в самый неожиданный момент только ради того, чтобы застать ее врасплох и посмотреть, чем она занята.

Однако нельзя забывать, что эта женщина скоро уедет. Тем более что сама она об этом не забывает. Ханна уже думает о том, как ей будет не хватать Селии и Розалинды. Не его, кстати.

– Они вернуться в Эйнсли-парк, в Кент, где проведут зиму, – сказал Маркус. – Когда приходят холода, Лондон пустеет.

Она крутила в руках чашку.

– А вы с ними не поедете?

Эксетер покачал головой, засмотревшись, как блики пламени свечей, играют в ее распущенных темных волосах.

– Нет. Я навещаю их только на Рождество.

Ханна подняла голову. В тусклом освещении кухни ее лицо, казалось, излучает мягкий золотистый свет.

– Почему только на Рождество?

Маркус пожал плечами.

– Эйнсли-парк – дом Розалинды. Не хочу вторгаться и навязывать ей свое присутствие.

Ханна наполнила чашки снова и взглянула на герцога с неподдельным удивлением. Разумеется, Эйнсли-парк тоже принадлежит ему, а вовсе не герцогине.

– Я… Мне казалось, что это и ваш дом. Розалинда рассказывала, что вы выросли в этом имении.

– Так и есть. Но это был любимый дом отца. Женившись на Розалинде, он увез ее туда. Нас с Дэвидом вскоре отправили в школу, а потом… – Маркус помолчал. – Потом, после смерти отца, дела семьи удерживали меня в Лондоне гораздо чаще, чем хотелось бы.

Этого она услышать от него совсем не ожидала. Дела семьи, разумеется; Ханна не сомневалась, что это правда. Уж она-то знала, сколько труда нужно вложить даже в скромную ферму или маленький дом. Только представьте, как упорно нужно трудиться, чтобы управлять огромными владениями Эксетеров, да так, чтобы все шло гладко и как бы само собой.

И тут ее поразило новое открытие. В конце концов, не такие уж они разные люди. Ханна вышла за человека, которого совсем не знала, чтобы не жить там, где ей не было места. А герцог просто сдал позиции, уступив мачехе главное поместье семьи. От Розалинды Ханна знала, что предыдущая герцогиня умерла, когда Маркусу и Дэвиду было пять лет, и что Розалинда вышла замуж за их отца, когда мальчикам едва стукнуло десять. Герцогиня старше них всего на восемь лет! Наверное, обоим мальчикам было трудно привыкать к новой семье отца, особенно, когда на свет появилась Селия.

Опустив голову, Ханна помешивала чай.

– Это я понимаю. – Она грустно улыбнулась и бросила в свою чашку кусочек сахара. – Мне тоже не хотелось жить с отцом и его новой женой.

Он приподнял бровь.

– Вот как?

Ханна покраснела.

– Да. Мне как раз предстояло вернуться в дом отца, когда… когда я встретила Дэвида. – Тут герцог навострил уши; ей казалось, что она слышит, как вокруг него от напряжения потрескивает воздух. С неподдельным интересом он смотрел ей в лицо. Эксетер ничего не спросил, но Ханна, набрав в грудь побольше воздуха, выложила ему все. – Вот почему, знаете ли, я и приняла предложение Дэвида. Мы с Молли были бы приживалками в доме отца, который совсем недавно женился. Дэвид предложил мне брак по расчету, и расчет казался таким заманчивым, что отказаться было невозможно. Я так хотела иметь собственный домик и быть хозяйкой самой себе.

Она обвела взглядом массивную мебель и остальную обстановку кухни – совсем не чета той, что она оставила в доме викария, и подумала о прочей роскоши его дома. Ее губы задрожали.

– Но теперь ясно – я просчиталась. – Герцог сидел, не шелохнувшись, точно застыл на месте. Ханна наклонилась вперед и сказала, уже не скрывая сарказма: – Что я получила? Разве я теперь хозяйка самой себе?

Он нехотя улыбнулся.

– Вероятно, вы получили больше, чем думаете.

Она покачала головой.

– Да нисколько!

– Но об этом никто не догадывается, – возразил Маркус.

– Благодарю вас. – Ханна невесело рассмеялась. – Точнее, мне следует благодарить небеса. С самого первого дня я не сомневалась, что выставила себя полной дурой.

– Чепуха. Если кто здесь и оказался в дураках, так это я. Много ли найдется мужчин, которые могли бы утверждать, что женились на женщине, готовой пройти пешком пол-Англии, лишь бы убраться от мужа подальше?!

Его грустный тон заставил ее покраснеть.

– Не пол-Англии, – поправила Ханна. – Всего лишь назад, в Мидлборо.

Он хлопнул ладонью по столу.

– Достаточно далеко, чтобы убедить всех и каждого, что ваш муж оказался плохим супругом.

Она совсем неделикатно фыркнула.

– Да нет, они подумают другое. Скорее решат, что я сошла с ума.

– А может быть, и то и другое, – отозвался герцог, улыбаясь. – Я плохо справлялся с ролью мужа. И вы, согласившись на все это, несколько заблуждались на мой счет.

Это было слишком мягко сказано. Ханна прикусила губу, но спрятать улыбку не сумела.

– Могу я кое о чем спросить? – поддалась она безотчетному порыву. – Почему вы хотели, чтобы я осталась? – Его взгляд тут же погас. – Я знаю, вы хотели избежать скандала, – торопливо продолжала Ханна. – Но, должно быть, тут кроется что-то еще. И мне… Скажем так: мне просто любопытно.

Очень осторожно Маркус поставил чашку на блюдце.

– Действительно, я очень хотел избежать скандала. Это совершеннейшая правда. Основная же причина в том, что я не хотел объясняться с Розалиндой. Она так тепло вас приняла, что почувствовала бы себя оскорбленной и униженной. Кроме того, это убило бы ее любовь к Дэвиду. Дэвид – всего лишь второй сын. Отец долгие годы надеялся, что у него будут еще сыновья – третий, четвертый. Дэвид был предназначен для служения церкви – исключительно неподходящее для него занятие. Не так ли? – добавил он, когда Ханна против воли рассмеялась. В самом деле, Дэвид и церковь… Что за дикая идея?! – Он мог бы пойти в армию, но и эта карьера его не привлекала.

– Нет, армия точно не для Дэвида, – согласилась Ханна.

– А потом отцу пришлось признать, что Дэвид – его последний сын, и тогда он попытался привить ему хотя бы зачатки чувства долга. Дэвид с радостью ухватился за те возможности, что показались ему завидными: упражнения в остроумии, определенная репутация в высшем свете, но менее интересные отмел, не раздумывая. И начались похождения… – Маркус помолчал, качая головой. – Полагаю, мне нечего от вас скрывать. Вряд ли вы сильно удивитесь, узнав, что у Дэвида талант ко всякого рода проделкам. Когда отец призвал меня к своему смертному ложу и наказал присматривать за братом, вызволять его из бед, я и понятия не имел, насколько трудная мне предстоит задача.

– И вы всегда его спасаете?

– Конечно, – спокойно ответил Эксетер. – Что мне остается? Смотреть, как родного брата волокут в долговую тюрьму? Судят за мошенничество? Предают анафеме за бесчестие женщины весьма сомнительных моральных устоев? – Понизив голос, он бросил на нее многозначительный взгляд. – Устроить скандал и погубить репутацию невинной женщины? Выставить дураками всех его родственников?

– Вместо этого вы предпочли взять в свой дом женщину, которую до этого и в глаза не видели, и стали выдавать за свою молодую герцогиню. – Ханна горько улыбнулась.

– Да.

– Дэвид был бы очень доволен, – продолжала она, смущенная тем, как на нее смотрит Маркус. – Он бы оценил вашу шутку!

Казалось, слова Ханны оскорбили Маркуса. Его взгляд сделался суровым. Но гнев тут же рассеялся, на лице появилась улыбка.

– Вы совершенно правы. – Улыбка стала шире. Кажется, он даже смутился, и Ханна была потрясена этой переменой. – Мне не приходило в голову! – Герцог покачал головой. – Итак, я ничем не лучше Дэвида. Я правильно вас понял?

Нет, с болью в сердце подумала она. Вы гораздо, гораздо лучше! Дэвид совершил подлость, а его брат рискнул своим положением, чтобы возместить ущерб – не ради себя, но ради Розалинды и Селии, а также ради самого Дэвида и даже ради Ханны с дочерью. Маскарад принес ему массу неудобств и лишние расходы. Люди думают, будто его окрутила бедная некрасивая деревенская вдова. Его изводит Розалинда, которая хочет, чтобы Маркус был заботливым мужем. Да и Ханна так запутала его положение – хуже, чем если бы в самом деле была его женой.

– Но и не хуже, – ответила она, стараясь сохранять легкий дружеский тон. То, о чем Ханна сейчас подумала, должно остаться при ней.

– Вы снимаете камень с моей души. – Эксетер снова улыбнулся – сердце Ханны так и подскочило от радости. – Теперь могу ли я, в свою очередь, спросить вас кое о чем? Почему – простите мою бесцеремонность – вы согласились на мое предложение?

Она не спеша наполнила чаем свою чашку, бросила кусочек сахару и тщательно размешала. Ханна могла бы ответить – быстро, шутливо или честно – решила быть честной.

– Вы обещали дать Молли приданое. Значит, ей никогда не придется выходить замуж только для того, чтобы спасти себя. Вы обещали ей сезон в Лондоне, поэтому ей не придется искать мужа в сельской глуши. В мире так много всего, чего я никогда не смогла бы дать ей, оставаясь в Мидлборо. Но с вашей помощью смогу.

– Вот как? – Он задумчиво посмотрел на нее. – В таком случае мы с вами оба стали мучениками во имя своей семьи.

– Ну, гореть на костре и быть герцогиней – совсем не одно и то же, – возразила Ханна. – Я совершенно точно не мученица. А вот вы действительно пострадали за других.

Маркус внимательно посмотрел на нее. Она дорого бы дала, чтобы знать, о чем он думает. Дерзость вам идет, сказал он ей как-то.

– Что ж! – воскликнула Ханна, вставая из-за стола. – Позвольте, я все уберу. Уже поздно. – Она взяла чашки, не зная, чего ей хочется больше: чтобы он ушел или чтобы остался? Маркус решил остаться.

Когда Ханна поставила на полку вымытые чашки, он все еще стоял возле стола. Неуверенно улыбнувшись под его пристальным взглядом, она погасила пальцами свечу – просто по привычке – и тут же пожалела об этом. Разумеется, герцогу Эксетеру нет нужды экономить на свечах. Он может сжечь канделябр, чтобы осветить себе путь до спальни. Зато в темноте ей было спокойнее. Поэтому Ханна промолчала и прошмыгнула мимо Маркуса в дверь, которую он предупредительно распахнул.

Герцог шагал рядом с Ханной, избегая к ней прикасаться, – и все-таки так близко! Полы ее халата развевались, задевая его ноги. А ведь под халатом на ней только ночная сорочка, мелькнула у Ханны шальная мысль, и ее самообладание дало очередную трещину. Чай должен был согреть и снять напряжение, однако она испытывала только непонятное смущение. Господи, что же с ней происходит?!