Кэролайн Линден - Чего желает джентльмен

– Деньги? – предположила Ханна.

– Нет, – спокойно возразил герцог. Он по-прежнему держался в глубокой тени, и Ханна едва могла его видеть. – Я не храню деньги в кабинете. И слугам это отлично известно. Сомневаюсь, чтобы Лили этого не знала.

– Что же тогда?

Перешептываться в темноте, боясь пошевелиться, каждую минуту ожидая, что кто-то притаился за кушеткой и готов на них напасть… После случившегося в коридоре, нервы Ханны были напряжены как струны, готовае вот-вот лопнуть.

– Может быть… – Эксетер помолчал. – Может быть, нечто более ценное, чем деньги. Сведения.

Но Ханне это ни о чем не говорило. Какие сведения?

– Как вы думаете, здесь есть кто-нибудь?

– Здесь? – удивился герцог. – Нет. Конечно же нет. Однако держитесь подальше от окон, на случай, если снаружи кто-то попытается заглянуть в кабинет.

Ханна пошла на голос, ощупью обходя массивный письменный стол. Ее вытянутая вперед рука ухватилась за рукав – рука герцога сжала ее руку. И вот она уже стоит рядом с ним, радуясь тому, что не одна в этой темноте и даже может кое-что рассмотреть. Вот оконная задвижка; ничего особенно интересного, за исключением того, что ее, как сказал герцог, отодвинули.

Что за сведения могли понадобиться горничной? Ради чего она шныряла ночью, где не следует? И кому Лили собиралась эти сведения передать?

– Насчет того, кому сведения передать, этого я не знаю, – ответил Эксетер, когда Ханна озвучила свои вопросы. – А вот какие именно сведения, тут у меня есть соображения. Но я никогда бы не заподозрил, что в этом деле замешана горничная!

– Что же это за дело? – снова спросила Ханна.

Строго говоря, ее это не касается, однако Лили была ее камеристкой и могла свободно входить в ее покои и брать ее вещи. Более того, иногда Ханна доверяла ей свою дочь! И ей хотелось бы знать, на что способна эта девица. Не придется ли ей спать, сидя на стуле, подпирающем дверь собственной спальни? Однако Маркус явно колебался, и Ханне это было невыносимо. Она протянула руку к звонку.

– Вызовите Лили немедленно! Она должна объясниться.

Но герцог перехватил ее руку.

– Нет. Ничего ей не говорите.

Она смотрела на него в недоумении.

– Почему? Она продолжит шпионить и делать вообще бог знает что…

– Нет, Лили, возможно, приведет меня к своим сообщникам. – Маркус стиснул зубы. – Это куда важнее, чем просто горничная, которая по ночам шныряет по дому.

Ее глаза стали круглыми от удивления.

– Что это значит? – Эксетер не отвечал. Было видно, что он размышляет. – Что же происходит? – шепотом продолжала Ханна, вглядываясь в его лицо. – Что вас так тревожит?

Он посмотрел на нее и отпустил ее руку.

– Дэвид.

Ханна вздрогнула.

– Почему? Где он?

– Не знаю. – Маркус тяжело вздохнул. – Молю Бога, чтобы я ошибался.

– Что он сделал?

– Ничего такого, что я мог бы доказать, – проворчал герцог. – Я его кое в чем подозреваю, но пока не знаю наверняка и ничего не могу предпринять.

– Что же вы подозреваете?

Он колебался.

– По Лондону ходят фальшивые деньги, – тихо ответил наконец Маркус. – Если Дэвида обвинят, он может отправиться на каторгу.

– Дэвида?.. – Ханна лишилась дара речи.

Его губы изогнулись в горькой усмешке.

– Именно. Не знаю, зачем ему это. Не знаю, как это делается… Не знаю даже, правда ли это, черт возьми!

– Но… что можно сделать, если он и вправду замешан?

– У меня есть некоторые возможности, но в них никакого проку, если я не смогу узнать правду.

– Но почему вы этим занимаетесь? – возмутилась Ханна. – Правительство или полицейские справились бы гораздо…

Эксетер протестующее поднял руку, призывая ее к молчанию.

– Фальшивые банкноты гуляют в самых высоких кругах лондонского общества. Ищейкам туда не проникнуть без последующей огласки. Я сам вызвался сделать эту работу, потому что Дэвид мой брат, и я предпочел действовать, а не сидеть и ждать, пока его судьба окажется в руках посторонних.

Ханна сдалась. Ясно, довод неоспоримый.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Маркус вернул задвижку на место.

– Наблюдайте. Не знаю, что Лили делала здесь. Вот и не спускайте с нее глаз. Сообщайте мне обо всем, что вам покажется необычным. Возможно, горничная не имеет отношения к фальшивым деньгам, однако я хотел бы знать, чем все-таки она тут занималась?

Ханна кивнула.

– Разумеется.

Маркус еще раз осмотрел кабинет.

– Все же чего-то не хватает, – сказал он себе. – Что-то я упустил. Все, что у меня есть, – это разрозненные обрывки сведений. Главное звено цепочки – по-прежнему для меня тайна. – Вздохнув, он повернулся к Ханне. – Пойдемте?

Она кивнула, и он помог ей выйти из кабинета. Весь долгий путь вверх по лестнице Ханна лихорадочно пыталась припомнить хоть что-нибудь полезное. Сказала ли, сделала ли камеристка что-нибудь такое, что могло бы пролить свет на расследование герцога? В голову ничего не приходило. Лили вообще крайне редко открывала рот, да и Ханна призывала ее к себе исключительно в тех случаях, когда никак не могла без нее обойтись.

Теперь, вероятно, ей следует почаще пользоваться услугами Лили. Надо сделать так, чтобы камеристка начала ей доверять. Глядишь, и выболтает что-нибудь ценное. Да, она будет делать все, чтобы помочь Маркусу.

Ханна была так погружена в свои мысли, что слепо следовала за герцогом по пятам и остановилась лишь тогда, когда остановился он. Осмотревшись, она поняла, что очутилась в его гардеробной. Ахнув, как последняя простушка, Ханна почувствовала, как загорелись румянцем щеки.

Герцог не двигался. Но выражение его лица, напряженный взгляд она узнала безошибочно. Так он смотрел на нее там, в коридоре, прежде чем поцеловать. По телу пробежала знакомая дрожь, когда Ханна подумала о том, что совсем рядом… Она снова чувствовала жар его поцелуя, движения рук, обнимающих ее. Теперь у Ханны горело не только лицо – она вся была словно в огне.

Но он ее спас, отвернувшись первым.

– Спокойной ночи, – сказал Маркус. – Спасибо, что согласились понаблюдать за Лили.

– Конечно, – сказала смущенная Ханна. – Доброй ночи.

Она пошла к себе, оглянувшись лишь однажды. Он смотрел ей вслед. Ханна смущенно улыбнулась, прежде чем закрыть за собой дверь – прежде чем окончательно лишиться рассудка.

Щелкнула задвижка – Эксетер закрыл глаза. Он был спасен. Ночь выдалась и увлекательная, и мучительная. Маркус сомневался, что когда-нибудь сможет забыть эту ночь.

Плюх, шлеп, шлеп.

Ханна скорчила гримасу, целясь очередным камушком в центр подернутого рябью пруда. Владения герцога Эксетер, казалось, не имеют границ. Сидя на берегу пруда, трудно было догадаться, что ты в таком огромном городе, как Лондон.

Она набрела на этот водоем вместе с Молли, которая обожала наблюдать за лягушками. Вдали от тщательно подстриженной лужайки под террасой и строго распланированного верхнего сада этот маленький пруд сохранился почти в том виде, каким создала его природа. Молли его любила и сейчас, стоя по колено в зеленой воде, ловила головастиков в старую бутылку, которую одолжила ей кухарка. А Ханна швыряла в пруд камушки, пытаясь размышлять.

Прошла неделя после того, как Маркус ее поцеловал. И все, в общем, было, как прежде. Каждый вечер герцог обедал в кругу семьи, а после обеда сидел с дамами в гостиной. Казалось, напряжение отпустило его; он стал чаще улыбаться, даже смеяться. Однако Розалинда с Селией не очень удивлялись этой перемене – Ханна удивлялась ей куда больше. Наверное, потому, что это и был его настоящий характер, который видишь, когда он отдыхает с домашними.

Выходило, что это она, чужая в семье, портила ему раньше удовольствие от общения с близкими. Но теперь Ханна им не чужая. По крайней мере, она больше не чувствовала себя самозванкой, которой здесь не место. Ханна больше не вскакивала, когда словно из ниоткуда появлялись слуги, готовые угодить даже в мельчайшей ее прихоти. Не боялась ежеминутно сделать что-то не так и опозориться. Не моргнув глазом, принимала обращение «ваша светлость» и не могла больше отрицать, что Маркус начинает ей нравиться.

Размахнувшись, Ханна отправила в воду камушек. Он дважды подпрыгнул, прежде чем нырнуть в воду. Да, совсем разучилась! В Мидлборо камушки у нее отскакивали от поверхности воды раз пять или шесть. У герцогини так не получилось ни разу.

Так ведь она же не герцогиня!

Шлеп, шлеп.

Даже если герцог увешал ее жемчугами и вывез на бал!

Шлеп, шлеп, шлеп.

Даже если герцог распивал с ней чай в темной кухне, а потом целовал!

Шлеп, шлеп, шлеп.

Даже если герцог смотрит на нее так, как будто хочет ее поцеловать всякий раз, когда называет по имени.

Бульк.

Ханна с досадой запустила в пруд пригоршню оставшихся камушков, потом упала навзничь в высокую траву. Она с горечью думала, что больше не понимает себя. Она остается здесь ради финансового вознаграждения, которое обещал ей Маркус? Или потому, что полюбила Селию с Розалиндой? Или потому, что начинает входить во вкус праздной обеспеченной жизни?

Допустим, ей уже трудно будет привыкнуть готовить и стирать самой. И после недель, проведенных в шелке и кружевах, суровые ткани покажутся унылыми и грубыми. Но она может взять шелка с собой и время от времени баловать себя, если появится такое желание. А еще они с Молли станут обеспеченными и независимыми, и с ее плеч будет снят тяжелый груз забот. Она будет скучать по Розалинде и Селии, но со временем тоска пройдет. А что касается Маркуса, что ж…

Вздохнув, Ханна села, подтянула ноги и уткнулась в колени подбородком. Слепящий солнечный свет отражался от зеркальной глади пруда. Она закрыла глаза. Единственное, что остается, так это не обращать внимания на свои чувства. Она может целовать его сколько угодно, но от этого не станет его настоящей женой. Если Ханна и позволит ему себя соблазнить, это не значит, что он почувствует к ней хоть что-то в ответ. Нужно помнить, что их отношения – ложь, и будет ошибкой, если она в эту ложь поверит.

– Мама, подержи моих головастиков!

Перед лицом Ханны появилась мокрая бутылка с зеленоватой водой, в которой бултыхались несколько будущих лягушат. Она с гримасой отвращения взяла бутылку. Наверное, хорошо, что она не герцогиня, потому что воспитывает дочь явно не как леди. Молли, точно мальчишка, обожает все ползающее, извивающееся и плавающее.

– Мама, сплети мне веночек из ромашек! – Дочь бросила ей на колени охапку полураздавленных цветов.

Ханна грустно рассмеялась.

– Ладно, Молли, я попробую. Но ты помяла стебли.

Девочка выпятила нижнюю губу. Пора, однако, укладывать ее спать.

– Попробуй! – упрямо требовала Молли. – Ну мама, пожалуйста! – Малышка вдруг весело улыбнулась. – А я нарву цветов и вплету тебе в волосы.

Ханна с улыбкой следила, как ее девочка бегает по лужайке и рвет цветы. Пальцы сами собой принялись разделять увядшие стебельки и сплетать ромашки в цепочку. Она соединила концы цепочки – получилась корона. По крайней мере, хоть это она делать не разучилась.

Когда Молли утыкала ее прическу лютиками и гордо надела себе на голову цветочную корону, Ханна поднялась на ноги и стряхнула травинки с юбки. Солнце спряталось за тучку.

– Пора возвращаться, дорогая.

– Мама! Можно, я покажу корону Селии? – Молли весело подпрыгивала, хлопая в ладоши.

– Да, но потом пойдем в кроватку.

То ли перспектива показать венок Селии так взволновала девочку, то ли она слишком устала, чтобы капризничать, но Молли весело побежала домой, оставив мать, которой предстояло еще собрать туфельки и чулочки дочери да выпустить головастиков обратно в пруд.

Направляясь к дому, Ханна продолжала размышлять о Маркусе. Может быть, стоит уехать из Лондона пораньше? Ведь они уже достаточно преуспели в своем спектакле, чтобы избежать скандала. После бала у Трокмортонов Ханна посетила с полдюжины балов, званых вечеров и обедов. Побывала с Маркусом даже на маскараде. Но поддерживая вид учтивой приязни, и он и она ощущали не отпускающее напряжение, пусть и незаметное стороннему взгляду.

Она часто замечала, что Маркус смотрит на нее с любопытством, будто гадая, чего от нее ожидать. Но что означал этот взгляд? Его озадачил какой-то ее поступок? Или он прикидывал, какой фокус Ханна выкинет в следующую минуту, чтобы его шокировать? Или думал о том поцелуе? О том, как она закинула руки ему на плечи и притянула к себе в тот миг, когда он уже собрался отступить?

Ханна хотела бы получить ответы на свои вопросы, и не раз уже вопрос был готов сорваться с языка. К счастью, она успевала остановиться. Может, лучше не знать ответ, каков бы он ни был?