Греция, Тинос, неизвестный остров. Они приехали сюда с друзьями, едва сдав последние летние экзамены в университете. Тем вечером, в маленькой гостинице в порту, они все вместе ели сувлаки, мусаку и дзадзики, который она так любит. Каждый из мужчин выпил как минимум по два пива. Потом они прогулялись и остановились в маленьком баре в нескольких шагах от пляжа. Когда они вошли, именно Андреа первым увидел его.

— Вот это да, тебе не сбежать, Софи! Это знак судьбы. Я уверен, что вчера его не было...

В уголке бара стояло маленькое пианино. Оно было из чёрного дерева, а в верхней части была какая-то надпись, как простое напоминание о скоротечных летних романах. Друзья стали уговаривать её так шумно, что даже все туристы в заведении — англичане, американцы, немцы и пара японцев — присоединились к этому энтузиазму, даже не понимая, что происходит. Они стали хлопать итальянцев по спине, готовые с радостью принять то, что должно было произойти через несколько мгновений, чем бы это ни оказалось.

София тут же поняла, что не может больше продлевать ожидание, так что девушка вздохнула и повернулась лицом к Андреа.

— Будь ты проклят, слышишь... Даже на каникулах! Это то же самое, как если бы я тебя заставила рисовать альтиметрическую карту острова, чёрт!

После этих слов она села на стул, который взяла у ближайшего столика, и устроилась перед пианино. Подняла крышку. Удивилась, прочитав на защитной ткани фразу на английском «Life is music». Покачала головой в ответ на это приглашение и начала играть. Раз уж она оказалась в баре и публика была смесью из разных туристов, она отказалась от классической музыки и сыграла джазовую композицию. Она сыграла по памяти несколько фрагментов из St. Germain; попыталась охватить все культуры, как странный человек-миксер, играя немецкие композиции, испанские, американские и даже одну японскую. Она играла на слух и надела на голову бейсболку, которую украла у проходящего мимо парня. Заказала для себя пиво и тем или иным образом надеялась исправить ночь, справиться с эмоциями, с застенчивостью и стыдом выставляться вот так, да ещё и пианино оказалось немного расстроенным. В финале, чтобы отдать дань классике, её несравненному репертуару, она решила позволить увлечь себя одному из произведений Тони Скотта.

Она считала его самым великим джазовым музыкантом итало-америнского происхождения всех времён, так глупо игнорируемым на родине. Кто знает, может, кто-то из присутствующих сможет оценить такой утончённый артистический выбор.

Она сыграла всего понемногу и в заключение выбрала причудливую композицию «Music for Zen Meditation». В конце её ждал взрыв аплодисментов. По очереди все подходили к пианистке, чтобы по-дружески похлопать её по плечу в знак большой признательности. Кто-то предложил ей ещё пива. Когда София захотела вернуть бейсболку хозяину, парень стал быстро размахивать руками и мотать головой.

— No, no... It's yours, it's yours.

И, аплодируя ей, он улыбнулся.

Наконец, София пихнула Андреа.

— Зачем ты заставил меня сделать это?

— Ты была великолепна. Я уже поговорил с владельцем бара. Ты будешь давать по два концерта каждый вечер, и тогда эти каникулы станут для нас бесплатными!

— Придурок...

Андреа обнял её, развеселившийся и действительно удивлённый тем, что София, привычная давать концерты половиной Европы, сыгравшая «Концерт в до-мажор» Прокофьева с дирижёром Рикардо Шайи, могла постесняться играть ради забавы перед горсткой подвыпивших туристов в греческом баре. Но она была такой, со своими внезапными заскоками и своим характером лунатика: иногда милая и нежная девочка, а потом вдруг страстная и дикая женщина. И этот её хитрый и немного захмелевший взгляд заставлял Андреа думать, что скорее всего она сейчас находится именно в этой фазе. И вот они уже сбежали из бара, пока остальные пели невпопад, следуя по расплывчатым следам музыки, которую она играла, и чокаясь полупустыми кружками в атмосфере большой эйфории.

Андреа и София гуляли по пляжу неподалёку от порта. Она сняла туфли и шагала, окуная ноги в короткие медленные волны, приходящие с моря к берегу, устраивая всплески светящегося планктона, которые тут же гасли. Девушка нагнулась и зачерпнула воды рукой.

— Смотри...

Эту горсть в её ладони населяли странные и крошечные блистающие существа. София выбросила их обратно в море. Чуть позже они оказались в более тёмной части, на полоске песка в скалах. Свет далёкого маяка проходил ровно над ними и освещал остальную часть пляжа. Андреа приподнял её платье, спустил её трусики, скинул с себя брюки и в один миг взял её. Они без спешки любили друг друга. Их губы знали вкус этого солёного воздуха, кожа была мягкой и разгорячённой, их окутала ночь, и они не спешили, всё, что было у них, – это желание любить друг друга и вся жизнь впереди...


Вся жизнь впереди. София поднялась со стула и пошла на кухню.

— Я приготовлю салат. А ещё я купила немного тунца, чтобы пожарить, ты будешь?

Андреа был немного расстроен. Он пытался объяснить себе кое-что. Но решил не придавать этому значения.

— Да, конечно... Только не слишком много!

София вошла в кухню и открыла холодильник, взяла салат и тунца. Поставила сковородку, включила плиту. Вся жизнь впереди...


Той ночью, после занятий любовью они разделись и залезли в воду. А потом бежали друг за другом по пляжу, потому что София вышла первой и прихватила с собой одежду Андреа.

— Я покажу тебе, как насильно заставлять меня играть! Ты вернёшься домой голый, как червяк!

Но в итоге Андреа догнал её в прыжке, опрокидывая на песок. Он был голым и всё ещё мокрым. С физической формой настоящего регбиста для него это было лишь детской игрой.

— Ай, мне больно...

— Милая...

— Милая, вот именно! Я не одна из парней в твоей команде!

Так что ночь закончилась ссорой. На следующий день ему досталась обиженная София, а ей – отличный синяк на левом бедре. Но благодаря чудесному острову они тут же помирились самым лучшим из всех возможных способов.


Та жизнь осталась где-то далеко. Тунец уже прожарился с одной стороны. София взяла вилку и стала быстро переворачивать его на сковородке. Она вздохнула. Словно тех двоих ребят никогда не существовало. И посреди дыма и запаха жаренной на сковородке рыбы, она снова затерялась в своих мыслях.


Прошёл час с тех пор, как она приехала в отделение скорой помощи. Последняя медсестра, которая вышла из операционной, сказала, что ничего не знает. Может быть, она не могла ничего сказать. Ей хотелось биться головой о стену или, того лучше, ударить кулаком одно из этих огромных окон. Ей был нужен воздух, она сходила с ума. Она стала ходить туда-сюда по коридору. Открыла дверь, потом другую. Она пробегала один коридор за другим. Оказавшись в том, который вёл во двор, она вернулась назад, в операционную, и начала всё сначала.

Прошёл ещё час. Стало светать, когда она в очередной раз вышагивала по коридору и вдруг оказалась перед открытой дверью. Это была часовня при больнице. Она тихо вошла на цыпочках. В первых рядах сидела миниатюрная монахиня, старая, согнувшаяся практически пополам. Она молча молилась; может, она обращалась с призывом к Господу, а может, механически повторяла «Отче наш». А вот для Софии это было в новинку. Со временем она отдалилась от церкви безо всяких видимых причин. Просто так случилось и всё, как случается, что, окончив школу, мы теряем связь с одноклассниками.

Первые лучи нового дня пробивались сквозь рисунок витража. Белые стены часовни стали окрашиваться в фиолетовый, синий, голубой. И в то утро София поняла, что вновь стала нуждаться во всём мире, даже в боге, если он существует, или в ком-то, кто может выслушать её. Она начала сначала, словно возобновляя речь, начавшуюся давным-давно, оправдываясь за своё отстранение и прося прощения.

«Прости меня, я знаю, что внезапно исчезла, без причин, а главное без предупреждения, — Софии показалось, что она слышит ответы, словно её молчаливый монолог превратился в диалог, словно какой-то хороший и щедрый человек понял её, всё принял и каким-то образом оправдал. — Я знаю, что это настоящая трусость – прийти сюда только потому, что этой ночью со мной случилось несчастье… — девушка подняла глаза и посмотрела вглубь, поверх алтаря, на нарисованного Иисуса. Ей показалось, будто он смотрит на неё. — Умоляю тебя, помоги мне, я не знаю, к кому ещё мне обратиться. В этот момент тысячи людей просят тебя о чём-то, но, прошу тебя, займись только мной и Андреа. Я готова ко всему. Я откажусь от чего угодно, если ты сделаешь так, чтобы он выжил, — и вдруг раздалась медленная музыка – ноты «Аве Мария». Звук лился, он был низким, едва различимым, однако, это показалось ей неоспоримым знаком. Она закрыла глаза, и ей захотелось плакать, но она понимала, что сделка только такой и могла быть. — Да. Если он будет жить, я больше не стану играть».

Она не смогла больше ничего добавить. Казалось, что это самый великий отказ, который она может предложить. Быстро успокоившись, она поднялась с аналоя. Старухи-монахини уже не было, и даже музыка затихла.

Она снова пробежала по всем коридорам, чтобы вновь оказаться у операционной. Села на стул и стала ждать. В шесть двадцать пять хирург, который оперировал Андреа, вышел из зала, опустил маску и направился к ней. Конечно, его предупредили, что здесь ждала девушка. Он шагал медленно, был уставшим, измученным, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. София увидела его, посмотрела ему в лицо и готова была умереть. И только оказавшись рядом с ней, хирург улыбнулся.

— Он поправится. На это понадобится время, но у него получится.

И в этот момент София согнулась пополам и расплакалась. Огромные слёзы текли по её лицу, посеревшему от усталости, от напряжения, от чувства вины. Всего мгновение назад она видела, как заканчивается её собственная жизнь вместе с жизнью Андреа. Хирург обнял её. Затем она вышла из больницы и зашагала под рассветным солнцем, ни на секунду не сомневаясь в том, что сдержит своё обещание. Она никогда больше не станет играть.

И только несколько дней спустя она поняла, какой долгим и трудным будет этот путь. Ноги Андреа парализовало. Он не сможет больше ходить. Перелом поясничного отдела позвоночника, повреждения спинного мозга, отчего ноги и парализовало. Она вспомнила взгляд нарисованного Иисуса в маленькой часовне при больнице. И спросила себя, будет ли отказа от фортепьяно достаточно, слышал ли он хоть раз, как она играет, знает ли, от какой страсти, от какой невероятной любви она отказалась, чтобы спасти Андреа.


— Эй, я уже устал кричать! С кухни идёт дым!

Голос Андреа снова вернул её в настоящее. Восемь лет спустя, после той ночи. Немногое изменилось.

— Да, дорогой! Прости! Я мыла салат и не заметила, сейчас всё исправлю.

Позже она села у кровати, приготовила складной столик и поставила подходящий этому ужину диск, спокойную тему Дайаны Кролл. Софии нравилась эта музыка, это одна из её любимых певиц. Она начали есть друг напротив друга. Андреа был в хорошем настроении и стал шутить над тунцом.

— Более готовым он и быть не мог...

— Ты прав, прости меня. Я уже сказала тебе, что отвлеклась.

— Это ведь не потому, что в твоей голове засело… — Андреа поднял, как бы намекая, обе брови, — слово «пьянящий»?

София засмеялась.

— Нет... Дурачок.

Андреа вытер рот, положил салфетку рядом с собой на кровать и посмотрел ей в глаза.

— Мне кажется, ты мне не всё рассказала.

— С чего ты взял? — София тоже вытерла рот салфеткой, но на самом деле она использовала её, чтобы закрыться. Она немного покраснела. Она уже поняла, к чему вёл Андреа.

Он стал серьёзным.

— Даже до аварии ты не была такой страстной.

— Ты несправедлив.

— Я реалист, — Андреа откинулся на подушку за своей спиной. — Ты сегодня была с другим.

Она рассмеялась. Она попыталась убедить его всеми возможными способами.

— Уверяю тебя, нет. Я была с дюжиной детишек и Олей. Если ты думаешь, что они стали причиной, как ты говоришь, опьянения, это значит, что я просто извращенка, — София подумала, что, возможно, это её не спасёт. Было бы достаточно простого «нет» и всё. Она снова посмотрела ему в глаза и тогда тоже посерьёзнела. — Андреа, уверяю тебя, я ни с кем не была.

В конце концов, её последние слова стали оказались убедительными. Андреа глубоко вздохнул, снова разложил салфетку на коленях и продолжил есть салат.

— Это показалось мне странным. Ты словно была другой женщиной.