Светало. Чайки низко летали над водой. Их крики раздавались как бы издалека над этим спокойным морем. Первые лучи солнца освещали яхту. В каюте на носу звучали ноты Шуберта, последний концерт. Танкреди всё ещё смотрел на неё, красивую и порывистую перед этим фортепиано. Он уже знал, почему настолько талантливая девушка отказалась от музыки. А ещё знал, почему встретил её. Она такая же, как он. Пропащая душа.


20

— Ну что, как у нас дела сегодня?

— Лучше, чем вчера, и хуже, чем завтра.

Андреа улыбнулся Стефано. Это стало их способом поздороваться. Они виделись трижды в неделю. С момента знакомства их отношения сильно изменились.


Сразу после аварии всё было не слишком-то просто.

— Милый... Пришёл психотерапевт.

София застыла в дверях, пропуская его внутрь. Андреа медленно повернул голову. В темноте он заметил парня своего возраста, может, чуть старше. Тот был высоким и стройным, с короткой стрижкой; он улыбался, но важней всего то, что он стоял на своих собственных ногах. Андреа рассматривал его всего мгновение, а потом снова отвернулся к окну. Занавески были задёрнуты. Свет едва просачивался сквозь них. Снаружи, наверное, солнечно. Слышны были голоса детей, как далёкое эхо.

— Давай, пасуй, пасуй мне...

Доносились звуки их усилий, беготни, шагов в футбольном поле, залитом солнцем. Он представлял его себе сухим, белым, пыльным. Ребята снова устроили матч. Он видел детские ноги, на некоторых спустились носки, одни были волосатыми, а другие гладкими, были ноги загорелые, были ноги детей постарше. Но всех их объединяло то, что они бегали. Ловко или с трудностями, с отличным представлением об игре или даже в ужасной физической форме, но все бежали за мячом. То, чего он больше никогда не сможет сделать. Он молча смотрел в окно. И чувствовал, что умирает внутри, что ему не хватает воздуха. Он попробовал пошевелить ногами. С упорством, словно это лишь ночной кошмар, словно произошедшее – лишь игра воображения. «Ну же, — подумал он, — давай, ты сможешь, это лишь страшный сон. Это лишь вопрос силы воли. Двигайся, двигайся так, как будто снова играешь в регби в Аква Четоза, вот летит мяч, ты хватаешь его и сжимаешь в руках, он теперь твой. А теперь беги, наклони голову, пусть твои ноги летят над зелёной травой. Никто тебя не догонит, никто не сможет уронить тебя. Эти ноги ведь летали, как же они летали...»

Андреа сделал ещё попытку. Он оттолкнулся, сжал зубы, даже вспотел, концентрируясь до сумасшествия на этом усилии. Капельки пота потекли по его лбу, по щекам, по шее. Было ощущение, что он плачет. Но это было не так. Краем глаза он смотрел на другой конец кровати. Он надеялся увидеть малейшее движение, хотя бы намёк, маленькую внезапную складку на одеяле, признаки жизни его ног. Ничего.

Именно на то место, куда он смотрел, опустилась ладонь. Это была ладонь пришедшего парня.

— Можно мне присесть? Меня зовут Стефано.

Он не ждал ответа. Просто взял стул и сел рядом с кроватью. Андреа по-прежнему сидел, отвернувшись к окну. Он услышал, как закрылась дверь. Он знал, что остался наедине с ним в комнате. София подготовила его к этому визиту.

— Больница отправит к нам одного человека. Мне бы хотелось, чтобы ты попробовал поговорить с ним. Он может помочь тебе.

Прошло всего месяца три после аварии. Он был прикован к кровати. Потом смог пересесть в инвалидное кресло и прокатиться на нём по коридорам, встретить хирурга, который его оперировал.

— Добрый день, доктор Риччо! — тем утром у Андреа было хорошее настроение. — Когда я смогу вставать?

Доктор посмотрел на него с улыбкой. Потом погладил его по голове, как отец, которого он потерял ещё десять лет назад.

— Не так скоро, Андреа. Но, я смотрю, ты в форме...

Сказав это, он слегка похлопал его по спине и ушёл с молодым медбратом, который спрашивал его о чьей-то истории болезни. Он стал листать страницы, но словно всё ещё чувствовал на себе взгляд Андреа, его настойчивый вопрошающий взгляд. В конце концов доктор оглянулся и посмотрел на него. Всего секунда – но Андреа обнаружил в его глазах печаль от этой лжи и всё понял. Он никогда в жизни не встанет с этого инвалидного кресла.

— Уже три года я работаю в этой сфере... — Андреа заметил, что парень уже какое-то время болтает. Но не слышал ничего из сказанного. В этот момент ему захотелось оказаться в другом месте, на острове или, лучше того, в воде, в море, потому что ему было жарко. — И думаю, что теперь знаю, что подтолкнуло меня к выбору такой профессии, — он сделал паузу, словно для привлечения внимания, словно чтобы возбудить любопытство, ожидание ответа. Понял, что не дождётся ничего подобного, так что просто продолжил: — Фильм. — Он помолчал, словно это слово могло заставить его прореагировать. Однако Андреа продолжал смотреть в окно. Стефано принялся рассказывать свою историю: — Решиться на такую жизнь меня заставил фильм. Возможно, если бы тем вечером я не остался дома и не включил телевизор, то меня сейчас не было бы здесь. Вот так-то... — рассмеялся он. — Вся вина лежит на этом фильме.

Он пытался быть забавным. Но Андреа не обращал на него внимания. «А я?! Какой фильм посмотрел я, что сделал я, какой выбор был у меня? Никто не спросил меня, хочу ли я такой жизни. Почему они не бросили меня там? Почему я просто не умер, когда в меня врезалась та машина? Или просто я мог бы остаться полностью парализованным, овощем? Тогда мне бы не пришлось сейчас чувствовать, знать, даже понимать этих глупых слов!» Слеза скатилась из его глаз. Но Андреа подумал, что парень примет её за каплю пота, а даже если и поймёт, то ему самому наплевать на это. Его больше ничего не волнует.

А парень всё продолжал говорить. Андреа уже не слушал его. Он закрыл глаза, мокрые от слёз, и представлял, что находится в другом месте. Он был там, под солнцем, в футболке и шортах, ему было жарко, он бегал; да, он бегал среди этих ребят, с мячом под ногами, он обгонял одного, а затем другого. Он подталкивал мяч вперёд и бежал без остановки — быстро, быстрее всех — на своих ногах, на своих прекрасных ногах.

Когда он очнулся, в комнате уже никого не было. Стул снова был на своём месте, свет, пробивающийся в окно, был чуть тусклее. С футбольного поля не доносилось никаких звуков – игра уже закончилась. Медленно открылась дверь, и вошла София с подносом. На нём были чайник с горячим чаем и томатный сок, сладкое печенье, жареная картошка и оливки. Андреа потянул рычаг и поднял спинку, чтобы сесть удобнее. София поправила подушку за его спиной, а потом спросила так, словно это было частью их обычных разговоров:

— Стефано ушёл. Как он тебе?

Андреа посмотрел на неё с саркастичной улыбкой на лице:

— Это последний человек на планете, с которым мне хотелось бы знакомиться. Не выношу его лицемерие и притворное наличие интеллекта. Он вёл себя со мной так, словно я повредился головой, а не позвоночником, словно я шестилетний придурок, который боится всего, что его окружает… Если бы у меня всё ещё были ноги, я бы пинал его под зад до самой больницы.

Потом он долго смотрел на неё. Он сказал это специально, он искал ссоры: его наполняла злость и он так отреагировал, потому что хотел, чтобы она отдалилась от него.

София поняла это и удивила саму себя тем, что вдруг показалась совсем другим человеком, который отвечал вместо неё:

— У тебя всё ещё есть ноги, и они не теряют надежды. Доктора говорят, что однажды ты снова сможешь ходить. К тому же, больница не так уж далеко. Возможно, ты и в самом деле сможешь проводить его туда пинками.

Она старалась казаться забавной. А на самом деле просто не знала, что ей делать.

— Кто такие «они»? Кто не теряет надежды? Врачи? Они только и делают, что живут надеждой, а своим пациентам они дают, кроме анальгетиков, только успокоительное и антидепрессанты. Усыпляют всех вокруг, чтобы никто не видел, как они трахаются с медсёстрами, то с одной, то с другой… Ненавижу врачей. А об этом мудаке психотерапевте я даже не буду тебе рассказывать.

Он взял томатный сок с такой жестокостью, что ударил чайник и весь горячий чай разлился по одеялу и его ногам.

— Что ты творишь?

— В смысле – что творю? Что за идиотский вопрос! Я разлил на себя чай… И всё равно, я ни хрена не чувствую! Я обжёгся? Мне очень жаль, но я ничего не замечаю!

С этими словами он взял кружку и с силой бросил её в окно. Затем взял стакан и бросил его в стену. То же самое он проделал с жареной картошкой и чашкой оливок. Наконец, добрался до подноса и запустил его в лампу на столе. Он стал кидаться всем, до чего могли дотянуться его руки: книга на его прикроватном столике, ваза. Затем он подтянулся на кровати и обеими руками схватился за шторы. Одно мгновение крючки выдерживали его вес, но в следующую секунду они оторвались вместе с карнизом. Андреа не удержался и упал с кровати. Он скользил на чае и томатном соке, оливках, жареной картошке и осколках стекла. От тащил за собой мёртвый груз в виде ног, запутавшихся в одеяле.

София, наблюдавшая за этой сценой замерев, внезапно оказалась рядом с ним.

— Милый, не делай этого, умоляю тебя, дорогой, умоляю…

— Проклятая жизнь, будь она проклята, — он стал бить руками пол. Попытался встать, опершись на ладони, но поранил пальцы, порезался. Его кровь смешалась с томатным соком, чаем и раскрошившимся печеньем, которое превратилось в сладкий пластырь. — За что… За что… — Андреа начал рыдать. София обняла его, крепко прижала к себе и тоже расплакалась. — Почему меня не оставили умирать? Почему меня наказали именно так? Я должен был умереть, я должен быть мёртв, меня не должно быть здесь. Посмотри на меня…

София отстранилась от него немного, всё ещё обнимая.

— Я смотрю на тебя, и ты так же красив, как и всегда…

— Это неправда, я отвратителен.

— Милый, умоляю, не говори так. А как же моя жизнь? Что было бы с моей жизнью, об этом ты подумал?

Андреа немного помолчал.

— Для тебя тоже было бы лучше, если бы меня не было.

София вновь обняла его и прижалась к нему ещё крепче.

— Это неправда, почему ты так говоришь?

Она спрятала своё лицо в его волосах. В слезах, она вдыхала его запах.

— Потому что так и есть.

София погладила его по голове.

— Я люблю тебя, и только это имеет значение.

— Тогда поклянись мне кое в чём.

София отстранилась.

— Клянусь тебе, любимый.

Андреа наконец-то улыбнулся.

— Ты ведь ещё не знаешь, в чём дело...

София тоже улыбнулась.

— Что угодно... Но нам нужно учиться жить так. Если оставить всё, как есть, ничего у нас дальше не выйдет.

Андреа глубоко вздохнул.

— В тот день, когда ты уже не будешь влюблена, когда тебе понравится другой... — София попыталась прервать его, но он тут же приложил палец к её губам: — Позволь мне закончить… — София закрыла на мгновение глаза. Затем открыла их и согласно кивнула. Андреа продолжил: — И даже если никого другого не будет, а ты просто устанешь от меня... ты должна будешь оставить меня, не делая из этого трагедии.

— Но...

— Нет, мы поступим, как любая другая пара. Поклянись мне.

— Я тебе клянусь.

— Что бы ни случилось. Если ты больше не захочешь быть со мной, мы расстанемся и точка. Согласна?

— Я уже поклялась.

Андреа посмотрел ей в глаза. София также смотрела на него. И видела совсем другого мужчину, не того, которого всегда знала. Он казался хрупким, неуверенным, нуждающимся в заботе и в том, чтобы перестроить всю свою жизнь, которую он вёл до этого момента.

— Позволь мне чувствовать себя таким же человеком, как все остальные.

Тогда глаза Софии наполнились слезами, и она выбежала из комнаты. А потом вернулась. Она ополоснула лицо водой, смыв тушь, которая успела размазаться по лицу.

— Прости меня.

— Ничего страшного, я тоже плакал, — они засмеялись. София шмыгала носом. Андреа смог подняться с пола и залезть на кровать. — Я не смог убрать с пола...

София улыбнулась ему:

— Ты и раньше этого не делал... — и вышла.

— Неправда... — крикнул ей Андреа из комнаты. — Однажды я заправил постель.

— Всего один раз и по ошибке. Или… кто знает, чем ты занимался тогда под одеялом.

— Какая ты злая.

София посмотрела на него, подняв бровь.

— Я намного хуже.

Она начала подметать пол, собирая осколки, оливки и картошку. Андреа ухватил её за юбку и притянул к себе.