Танкреди открыл его и посмотрел. Саманта красивая девушка, одетая всегда вызывающе, в туфлях на высоких каблуках, очень коротких маечках, в топах с тигриным принтом или просто очень ярких цветов, с провокационным декольте, а волосы всегда убраны обычными заколками. Также были фотографии, на которых они целовались в парке, в машине, у входа в отель, фотографии, на которых видно, как они раздеваются в отеле и многие другие. Танкреди вернул эти улики в конверт и отложил. Савини молчал.

Танкреди всё смотрел на Олимпию. Она смеялась вместе с детьми. Все трое забрались на карусель, и она с силой крутила центральное колесо, чтобы всё пришло в движение. Когда они стали крутиться, она увеличила скорость. Она играла с детьми, откидывала голову назад и её даже немного укачало, но в конечном счёте было заметно, что она далеко не счастлива. Казалось, что за её смехом и взглядом прячется грусть. Однако было время, когда она была абсолютно другой.


— Не смотри на меня, я стесняюсь.

Олимпия прикрыла грудь, скрестив руки, и наполовину спряталась за дверью. Танкреди стал набирать воду в ванну, пытаясь отрегулировать её, потому что было слишком горячо. Он повернулся к ней и улыбнулся.

— Чего это ты стесняешься? После всего, что мы делали!

Олимпия ударила его по спине.

— Дурак! Это здесь причём? Это совсем другое.

Танкреди притворился, что ему больно.

— Ай, ты меня убить решила, что ли!

— Ага, так я и поверила... Долго ещё? — она окунула руку в воду. — Идеально, идём, пора лезть в ванну…

Олимпия потихоньку погрузилась в воду. Танкреди закрыл кран и, спокойный и совершенно голый, сел напротив неё. Олимпия с хитрой улыбкой высунула ногу из воды; на её колене была пена. Она стала гладить Танкреди ногой по бедру, постепенно возбуждая его. И улыбнулась.

— М-м-м, вот как ты на меня реагируешь.

— Как иначе, — Танкреди был очень возбуждён. Нога Олимпии не собиралась останавливаться. Она всё время медленно двигалась, пока не коснулась его. Танкреди аккуратно встал прямо в ванне и, всё ещё в возбуждении, встал на колени между ног Олимпии, раздвигая их.

— Эй, не торопись...

Танкреди улыбнулся.

— Ага, так и поверил...

— Должен верить, я из-за тебя ударилась об кран.

Они рассмеялись, а он в это время искал точку опоры, чтобы аккуратно лечь на неё. Наконец, у него всё получилось, и он нежно стал раздвигать её бёдра, пока не оказался внутри неё.

— Вот так.

Олимпия крепко держала его, обняв за плечи, мокрая, она уткнулась лицом в его шею и кусала губы, пока он нежно брал её.

— Когда возвращаются твои родители? — спросил Танкреди.

— Они сказали, что будут позже.

— Ты уверена?

— Да... Ещё... Не останавливайся, — Танкреди больше не думал. Они любили друг друга в ванне, раскачиваясь, охваченные страстью, в горячей воде. А затем послышались гудки автомобиля. — О, Боже мой! — Олимпия напряглась. Она немного приподнялась, а он всё продолжал двигаться над ней. — Тише, — она сосредоточилась, чтобы услышать любой возможный звук. Вдруг шторка приподнялась. — Это наш гараж. Предки. Вернулись.

— Что?

— Да, шевелись давай.

Они поспешно вылезли из ванны. Танкреди поскользнулся и упал на пол.

— Давай быстрее, чего ты там застрял?

— Я упал, — он встал с болью. Всё его желание в один момент угасло. Через секунду они уже были в комнате Олимпии. Они старались изо всех сил одеться побыстрее. Танкреди, всё ещё мокрый, пытался надеть носки без особого успеха. Наконец, он всё-таки натянул боксеры, затем брюки, рубашку и ботинки. Он свернул носки в комок и сунул их в карман.

— Ну какой же ты тормоз! Шевелись, они уже поднимаются.

Теперь они расположились в гостиной и включили телевизор. И в этот самый момент вошли родители.

— Олимпия? Ты дома? Это ты?

— Да, мам, мы в гостиной.

Танкреди поднялся, когда вошли её родители.

— Добрый вечер...

— О, привет, Танкреди.

— Здравствуй.

Джорджио, отец Олимпии, улыбнулся ему.

— Ты не смотришь игру?

Танкреди извинился.

— Да, я переключил канал. Но сейчас мне нужно ехать домой, потому что позже нужно показаться на одной вечеринке.

— Да, точно. Сегодня же восемнадцатилетие твоей подруги Гвендалины, — отец Олимпии посмотрел на часы. — Вы должны поспешить.

— Да-да, я уже собирался идти. До скорого, синьора. Доброй ночи.

Танкреди уже собирался уходить из гостиной, но когда он стал искать в кармане ключи от машины, оттуда вывалился носок. Прежде чем отец смог поднять его, Олимпия успела схватить его на лету.

— Твой платок... Я тебя провожу.

Они пошли в сторону кухни. Джорджио посмотрел на жену.

— Это и правда был платок?

— Да, притворимся, что так и есть. Как притворились, что поверили, будто они смотрели телевизор.

Танкреди и Олимпия целовались в дверях.

— Какой позор, твой отец едва не взял мой носок.

— Ага... А я, как всегда, спасла тебя... Но это для моего же блага!

Она вытолкала его за дверь. Танкреди повернулся к ней.

— Ты думаешь, они всё поняли?

— Ещё чего… Они всё принимают за чистую монету.

Танкреди улыбнулся.

— Ладно, скоро увидимся. И слей воду из ванны.

— Да, до скорого. И не опаздывай.

— Нет, — тогда он в последний раз повернулся и улыбнулся ей: — Но потом мы продолжим с того места, где остановились! Мне понравилось. У Гвендалины же есть ванна?

— Езжай уже! — закрыла она дверь.

Танкреди на всех парах ехал домой на своём Порше. Там в один момент он разделся, принял душ и вытерся. Надел тёмный костюм и белую рубашку, чёрные носки — надевая их, он широко улыбался — а затем обулся в Church's последней модели. Он бегом спустился, перескакивая через две ступеньки, а потом встретил её.

— Привет... — Клаудине спокойно стояла в темноте, опираясь о стену. — Ты здесь… Я думал, ты спишь.

— Услышала, как ты приехал.

— Ой, прости, я тебя разбудил.

— Я не спала.

— Вот и хорошо, сестрёнка.

Он поцеловал её в щёку. Затем, пока он не убежал, она остановила его.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Сестрёнка, я так опаздываю. Мы можем отложить это до завтра?

— Нет, — она замолчала и опустила голову. — Сейчас.

Тогда Танкреди заговорил с ней спокойнее, послушал её, заставил улыбнуться и, наконец, убедил её, что они могут поговорить обо всём утром. А потом он тут же выскочил из дома, залез в Порше, завёл мотор, развернулся на площадке и, прошуршав по гравию, на высочайшей скорости покинул виллу.


Танкреди тяжело вздохнул и закрыл отчёт.

Той ночью на вечеринке было здорово. Они нашли ванную и занимались любовью. Пусть не в ванне, а на полу, на ковре. Было чудесно. Он вновь взглянул на Олимпию, на её улыбку, её детей. Она вышла за Франческо Д'Онофрио, того парня, которого он познакомил с Клаудине тем летним днём в бассейне. Но ей он не понравился. Жизнь – как большой пазл, который невозможно собрать до конца.

Тут он вспомнил один давний вечер. Он собирал очень сложный пазл со своим отцом, Витторио. Репродукция «Моны Лизы». Они потратили на это больше трёх часов, а когда уже заканчивали, то поняли, что не хватает последнего кусочка, именно того, который должен был завершить эту знаменитую загадочную улыбку. Они искали его повсюду. Но коробку они открыли в той же комнате и никуда не выносили её. Тогда Танкреди увидел, что Бак, золотой ретривер, вилял хвостом в углу. Тогда он подошёл к псу.

— Смотри, у кого эта деталь! — тот самый кусочек был здесь, во рту животного. Он легко забрал его и, несмотря на то, что тот был мокрый и жёваный, смог поставить его на место и дополнить эту улыбку.

Однако бывают кусочки, которые исчезли в неизвестном направлении и никогда не найдутся.

После той ночи он больше не видел Олимпию, она не отвечала на его звонки. Он захотел увидеть её теперь, двадцать лет спустя. И она не была счастливой. Прямо как он сам с тех пор.

— Поехали, Грегорио, — машина медленно двинулась с места и тут же растворилась в туринском трафике.

Танкреди молча смотрел в окно, перебирая в уме ещё какое-то воспоминание. Савини наблюдал за ним в зеркало заднего видения. Он решил, что это подходящий момент:

— Может, выход уже нашёлся.


29

— Знаешь, сколько всего прекрасного в жизни?

— Много всего, но это не значит, что нужно всё перепробовать.

Лавиния молча взглянула на неё. София улыбнулась ей и продолжила:

— Не можешь принять мою точку зрения, а? — она искала что-то, что помогло бы ей, какой-нибудь пример, который так или иначе заставил её понять: — Посмотрим. Например, я и музыка. Играть на фортепиано было моей страстью, да всё до сих пор так и обстоит, но я больше этого не делаю. Иногда, когда я остаюсь одна после ухода последнего ученика, представляешь, как сильно мне хочется сесть за инструмент? — она сделала паузу. — Но я сдерживаю себя несмотря на то, что я просто влюблена в Баха, Моцарта, Шопена, Рахманинова... Но никто из них не заставит меня изменить человеку, который на первом месте.

На этот раз показалось, будто Лавиния поняла.

— Андреа?

София улыбнулась ей и помотала головой.

— Нет, я сама. Мой обет. Но боль и моя тоска не заставят меня разлюбить музыку... Даже наоборот: мне кажется, что моя любовь к музыке всё время растёт. Я каждый день молюсь, чтобы снова начать играть...

Лавиния глубоко вздохнула, очень глубоко.

— София, я сдаюсь. Я тебя не понимаю. Если мне что-то очень нравится, если, как ты сама говоришь, я люблю это, как я могу от этого отказаться? Это бессмысленно, это как отказ от самой жизни, — её подруга помотала головой, как побеждённая. Нет. Она не смогла её убедить. «У каждого свой моральный компас. Может, я тоже неспособна понять всего удовольствия, которое она испытывает ото всей этой истории, и эту тягу к свободе… неужели они настолько велики, что даже заставили её отказаться от обязательств замужней женщины...» На этот раз улыбнулась Лавиния: — Думаешь о том, что я тебя не понимаю, правда? Возможно... — она пожала плечами. — Но я вот о чём подумала: возможно, тебе не так уж и нравится играть; кабы не так, то ни в коем случае, никогда, ни за что на свете, ни из-за какого-то обета ты бы не отказалась от этого. Сейчас я себя чувствую такой живой, какой не была уже много лет. А когда я возвращаюсь домой, то чувствую себя мёртвой, мне кажется, будто я изменяю своему сердцу. Именно так. Если ты влюблена, то ты влюблена и точка, и не нужно ничего выдумывать. А сейчас я скажу тебе кое-что совершенно абсурдное: я настолько счастлива сейчас, что мне даже хочется поделиться этим со Стефано, клянусь тебе! Ты и не представляешь, как часто я была в шаге от этого...

— Но ты этого не сделала. Ты сама хоть понимаешь почему?

— Я часто об этом думаю. Наверное, потому что он всё не так воспримет, не поймёт этого... Иногда я оставляю телефон на столе, встаю и ухожу. Я это делаю специально, чтобы он прочитал сообщения и увидел, что я сейчас переживаю.

— Лавиния, ну поговори уже с ним! Сделай это сама, будь смелее! Почему ты хочешь всё взвалить на плечи мобильника?.. — всё складывалось, ведь Андреа сказал ей, что Стефано уже прочитал те сообщения. Он уже всё знал. И его сердце разбито этими словами, этими описаниями, этими животными желаниями двух любовников, которым на всё наплевать. — А если он уже прочитал?

— Ага, и ведёт себя, как ни в чём не бывало? Ничего мне не сказал об этом? Не стал сходить с ума? Значит, он просто меня не любит.

— А что, если он ведёт себя только потому, что очень любит тебя? Может, он ничего не говорит только из страха потерять тебя...

— Все эти выводы мне кажутся слишком сложными. Я люблю человека — узнаю, что он мне изменяет — закатываю скандал — конец.

— Все мы любим по-разному. Возможно, его любовь больше, чем мы с тобой способны вообразить. Может, он думает, что это просто интрижка и она скоро закончится...

Лавиния немного обдумала это.

— Ну, это разумное объяснение.

— Да, — это было единственное, в чём девушки полностью сошлись во мнениях.

София поднялась со скамейки. Лавиния остановила её:

— А если бы ты была на моём месте, что бы сделала?