– Все. Я собираюсь умереть. А ты будешь рада, потому что это означает, что папочка с Гермионой завязал.

Наташа подняла голову. Краска для век Клеопатры и весь макияж были размазаны по лицу так, словно теперь на ней была паранджа.

– О Китти, я не перенесу этого. Я так его люблю.

– Бедный ягненочек.

Схватив стопку розовых салфеток, Китти положила руку на вздрагивающее плечо Наташи, осушила ее глаза и почувствовала себя счастливой оттого, что может хоть кого-то успокоить.

– Ну так что? Расскажи мне.

– Лизандер трахает Гермиону.

– Что ты сказала?

Розовые салфетки посыпались из руки Китти, как лепестки роз.

– Ну занимаются любовью, если хочешь, – взвыла Наташа.

– Я не верю в это.

Китти очень резко села на кровати, и губы ее так дрожали, что она только и смогла пробормотать:

– Л-л-изандер н-нен-навидит Г-г-гермиону.

– Тогда он здорово демонстрирует ей это. Сходи в туалетную комнату папочки. Они там все наблюдают за ним.

С трудом попав в открытую дверь, отправив по дороге в полет вазу с маками, Китти побрела по бесконечным продуваемым переходам и ведущим вниз каменным ступеням, холодящим босые ноги.

Из всех громкоговорителей теперь все более и более мрачно лился «Полет Валькирии».

Это не может быть правдой, не может.

Какую-то ужасную секунду она думала, что в дверях туалетной комнаты стоит Раннальдини. Потом поняла, что это его маска и что он и Боб с видеокамерой, и Мередит, который что-то нашептывает маэстро на ухо, и Рудольфе и его приятель, раздетые до боксерских шортов, все возбужденно таращатся в двустороннее зеркало. Придвинувшись и вцепившись в бюст Шуберта, Китти теперь смогла увидеть Лизандера и Гермиону, обнаженных, в большой бледно-серой четырехспальной кровати Раннальдини. С вишнево-красных камчатых стен на них равнодушно взирали девушки с миниатюр Ренуара и Ватто. Джек, поблескивая глазами-бусинками, посматривал на хозяина, занимая сторожевой пост в кресле.

Раннальдини обернулся, порочно улыбаясь:

– Смотри, Китти.

– Двустороннее зеркало в стене, – захихикал Мередит. – По-моему, оно из нас самое сексуальное.

– Это уж точно, – произнес Рудольфе, держась за член своего дружка. – Раннальдини, а нельзя ли нам встать в очередь к нему? Черт, ну видели ли вы что-нибудь прекраснее?

Прижавшись к зеркалу, Китти удивилась, почему ее боль не разбивает стекло. Как же Лизандер не видит ее? Хотя его совокупление с Гермионой было беспорядочным, нестерпимо больно смотреть на его бледное тело на этих красных шелковых простынях.

– О Господи, пожалуйста, помоги мне, – прошептала она.

– Бедняжка, ты пропустила блестящее представление, – сказал Раннальдини. – Твой дружок работал с живостью целого оркестра. Не все ноты верны, но сколько энергии.

«Это же Малый из Парадайза», – с ужасом подумала Китти, в то время как Гермиона, выскользнув из-под тела Лизандера, взяла его вялый член своими прекрасными улыбающимися губами.

Вскрикнув, Китти умчалась в свою спальню, где нашла леди Числеден, занимающуюся тем же самым с мужчиной в ослиной голове на ее одеяле, вышитом цветами.

Хлопнув дверью, Китти на мгновение прижалась к ней, пытаясь совладать с болью, которая была во много раз сильнее той, что доставлял ей своей неверностью Раннальдини. Из всех его любовниц Гермиона больше всех использовала ее, оскорбляла и унижала, а теперь спокойно украла у нее Лизандера, единственного мужчину, которого Китти, как она теперь понимала, когда-либо любила. Можно остановить палача, сказав ему то, что он хочет услышать, но нельзя остановить эту бесконечную боль.

– Н-да, такого разгрома я еще не видел!

Один из поставщиков провизии чесал голову над осколками стекла, сверкающими среди лепестков роз. Китти смутно заметила священника, за которым гналась взвизгивающая вакханка, и мечущегося в панике в лабиринте «Валгаллы» констебля в одном шлеме. Когда же она подняла глаза к луне, то увидела, что та, как и Лизандер, потеряла свой нимб.

А вечеринка и не собиралась сдавать темпы. На винных пятнах соль лежала подобно снегу – Леди Числеден громко вопила, обнаружив, что мужчина с ослиной головой, которому она сдалась час назад, не кто иной, как хитрющий мистер Бримскомб.

Джой Хиллари, очень занятая тем, чтобы остановить совокупление пар, застыла в восхищении, когда заметила, как Мериголд, хихикая, исчезает в кладовке для метел с мужчиной в маске Нейла Киннока.

Силой открыв дверь, она вылила на них содержимое ржавого пожарного ведра, прокричав:

– Как же ты, Мериголд, появишься с такой репутацией на заседании приходского совета?

– Я занимаюсь любовью с собственным мужем, тупая ты корова, – взвизгнула Мериголд, которую сзади покрывал Ларри, получивший большую часть содержимого ведра.

– Но он же пришел в костюме льва, – в замешательстве произнесла Джой.

– И под ним был не ягненочек, – Мериголд швырнула в Джой мусорным ведром и пинком захлопнула дверь.

– Я хочу к мамочке, – всхлипывала Наташа.

– А где она? – спрашивал Ферди, поглаживая ее промокшие от слез волосы.

– Думаю, что в Нью-Йорке.

– Я отвезу тебя к ней, – сказал Ферди. – Сразу же, как покажу Рудольфо «Парадайз – Грандж».

– На твоем месте, Гвендолин, – говорила Джой, пытаясь обрести былую уверенность, – я бы немного подсушила твое симпатичное платье.

В это время в своей башне, лежа на другой огромной постели, окруженный восхищенными возгласами оперной толпы из «Саломеи» в собственном исполнении, несущимися из динамика, Раннальдини предвкушал удовольствие.

– Согласно Саду, – бормотал он, – удовольствие увеличивается пропорционально воображаемым ощущениям. А наиболее мощные ощущения, – он застонал от наслаждения, когда Хлоя впилась в него пальцами с длинными ногтями, – производятся болью. Настоящий сладострастник не обходится без огромного количества боли.

Он широко улыбнулся Хлое, подползая к ней настолько, что его сияющий конец оказался в каком-нибудь миллиметре от ее гладкого загорелого лица.

– Не бойся, – нежно сказал он, когда она, вздрогнув, отпрянула. – Слушай.

Хлоя напрягла слух и услышала слабый бой колокола.

– А не хотела бы ты сыграть леди Макбет, Хлоя? – спросил Раннальдини.

Лизандер проснулся около десяти с убийственной головной болью. Застонав, он попытался сфокусировать взгляд на розово-светлом парике, висящем на одном из столбиков большой двуспальной кровати.

Джек спал на его свитере с Утенком Дональдом, несколько розовых обнаженных девушек смотрели на него с картин да сильно пахло грешной плотью. Постепенно его взгляд переместился на розовые ногти, гладкие загорелые восковые ноги, переходящие в пышные бедра, и пушистые лобковые волосы, выщипанные в форме сердца.

Как мощный электрический заряд ударила его мысль, что случилось что-то убийственно плохое. Заросли Китти были выбритыми там, во Франции, и еще не могли отрасти. С трудом подняв взгляд выше, поверх вздымающейся груди, он уткнулся в самодовольно-удовлетворенное лицо Гермионы, пожирающей бок копченого лосося.

– Что за черт тут происходит?

– Мы занимались любовью, – Гермиона погладила его лоб, – и это было чудесно.

– Этого не могло быть. Если ты мне только не сыпанула что-нибудь в выпивку. Я никогда не хотел оказаться с тобой в постели. Я слишком люблю Боба.

– Как невежливо!

Гермиона продолжала улыбаться, однако ее острые ногти впились в скальп Лизандера.

– Ой, не надо. Я люблю Китти.

– Ну перестань, мы же все знаем, что тебе заплатили.

– Но любовь-то была настоящей, будь ты проклята.

– И она не сказала тебе после всего: «Это было волшебно, Лизандер»?

Лизандер потряс головой и, окончательно проснувшись, оперся на локоть, уставясь в красивое и злобное лицо Гермионы.

– Да, Китти всегда говорит Раннальдини: «Это было волшебно, Раннальдини». Лизандер, ведь ты же столько браков развалил.

Вдруг, испугавшись, она махнула рукой перед его страшными, налитыми кровью глазами.

– Ты... ты... Раннальдини рассказывал тебе о них с Китти в постели?

Вот же сучка! Как это ужасно, что Китти должна говорить и Раннальдини тоже «волшебно».

– Ну так. Разговор на подушке. Но ведь Раннальдини и не претендует на звание джентльмена. Он любит такие истории и в восхищении наблюдал прошлой ночью через двустороннее зеркало за нами. – Она засмеялась своим коротким убийственным смешком. – И Китти тоже.

– Китти! – Лизандер похолодел. – Китти. Бедный ангел. Что она сказала?

– С ней все будет о'кей, – произнесла Гермиона, разозленная его внезапным отчаянным прозрением. – Все эти выходцы из рабочего класса чувствуют боль не так, как мы. И вообще я не понимаю, и-за чего ты всполошился, ты же должен испытывать наслаждение. Иди-ка сюда, – она соблазнительно откинула красные шелковые простыни. – Давай попробуем еще раз, пока ты трезвый. И ты скоро забудешь Китти.

От отвращения Лизандер слетел с постели, схватившись за голову, едва сдерживая тошноту, и, натягивая джинсы, порвал их еще больше. Гермиона потеряла терпение.

– Да с какой стати Китти должна покинуть Раннальдини? – прошипела она. – Посмотри на этот роскошный дом и все эти прекрасные земли.

За узким окном Лизандер видел покрытые снегом печные трубы, испускающие дым к сияюще-голубому небу. На той стороне долины, на полях за «Парадайз-Грандж», как на картине Брейгеля, люди катались на лыжах и тоббоганах, спускались по холмам, а собаки неслись за ними с веселым лаем – и вся эта сцена так остро напомнила ему Монто и Китти, что он схватился за подоконник.

– Да ты подумай, как она живет, будучи замужем за гениальным человеком. – Голос Гермионы звучал сейчас как колокол. – Подумай о ее будущности в Нью-Йорке. Ну какого черта ты можешь ей предложить?

– Только мое сердце.

Сопровождаемый насмешливым хохотом Гермионы, он отправился на поиски Китти. Лестничная площадка была пустынна, если не считать забытых кем-то лифчика и пары трусиков. Пробираясь среди канделябров, кинжалов, лавровых венков, опавших фиговых листков, карточек с указанием мест, окурков, презервативов и прожженных воздушных шаров, Лизандер вдыхал запахи секса, застоявшегося табачного дыма, полупустых стаканов.

Не желая будить священника, раскинувшегося на софе с букетиком сухих маков в руках, Лизандер вскоре наткнулся на бодрствующую с затуманенными взглядами группу, сидящую вокруг кухонного стола.

– Я и не знала, что у Гвендолин Числеден такой подтянутый животик, – говорила Джорджия, наконец заполучив в руки Гая.

– И первый приличный трах за последние сорок лет, – добавил Мередит. И тут он заметил Лизандера: – Ну что, солнышко. Как ты?

Увидев на другом конце стола Боба, погруженного в музыкальную страницу «Обсервера», Лизандер порозовел и пробормотал:

– Где Китти?

– Во всяком случае, не в себе, бедный ягненочек. Она бросила соль нам в кофе. Потом, когда я очень вежливо попросил у нее немного масла для наших круассанов, она достала из холодильника два фунта и бросила на стол, как слиток золота.

Несколько старых дев, тщетно ожидавших священника к заутрене в церкви Всех Святых в Парадайзе, были ошеломлены видом бедной маленькой миссис Раннальдини, всегда такой тихой, незаметной, которая прибрела в белом бальном одеянии с кровоточащими ногами и, сжавшись на задней скамье храма, жалобно всхлипывала:

– О, пожалуйста, Господи, помоги мне, помоги мне.

Мисс Крикдейл, насмотревшаяся на адюльтеры Парадайза, побежала к телефонной будке, чтобы позвонить Мериголд и попросить ее забрать Китти.

– Я думаю, бедная малышка окончательно тронулась.

– Надо полагать, что прошедшей ночью только ты, Ларри и я не попали в Аид, – сказала Мериголд, усаживая Китти напротив плиты и вручая ей чашку черного кофе, чтобы согреть замерзшие руки. Ее зубы стучали между голубых губ. На ней было старое овчинное пальто поверх изорванного наряда весталки-девственницы.

Мериголд готовилась к визиту Рудольфе, который должен был вот-вот подъехать осматривать «Парадайз-Грандж». С окнами, занесенными снегом, дом выглядел прекрасно. Если бы еще картины, его украшавшие, не ушли на аукционы Сотби... Ларри отсыпался наверху. Они оба пришли к выводу, что давно уже так не веселились на вечеринках.

Увидев, что Китти немного успокоилась, Мериголд заговорила более откровенно.

– Я знаю, что Лизандер был с тобой в постели, Китти, дорогая. Ты ему очень нравишься, но ведь он был в постели и со мной, и с Джорджией, и я боюсь, он просто не в состоянии противиться любому влечению, тем более что в постели-то он просто гений. Он знает, как заставить тебя чувствовать себя и желанной, и милой, и красивой.

Видя, что Китти вздрагивает от каждого прилагательного, Мериголд почувствовала, что кто-то должен поступить жестоко, чтобы сделать в результате добро.

– Он собирался отправиться в постель с Рэчел, у него был роман с Мартой в Пал м-Бич и еще Бог знает с кем в Парадайзе и помимо него, а теперь – Гермиона. Я знаю, это тебя потрясло, но надо смотреть правде в глаза, он же плейбой, только и думающий, где бы чего урвать да кого бы трахнуть.