Людмила Немиро - Черная бабочка

— А твой акцент? — осторожно поинтересовалась я. Мы впервые говорили не о Зейне и о не том, какая я стерва, а просто говорили. Боже, этот день нужно отметить красным маркером.

— Настоящий. Я англичанин и много времени провел в Британии. Так что… — он посмотрел на меня поверх чашки. — И да, между прочим, я совсем не люблю чай.

Кстати, Гарри выглядел довольно мило с растрепанными волосами, в своей белой футболке, сидя вот так передо мной на моей маленький кухне. Я улыбнулась. Стайлс в ответ выгнул бровь. Линия его подбородка затвердела, и я поняла — он стиснул зубы.

Оу, отлично, я вызываю у него раздражение. Здорово. Вероятно, сейчас запустит в меня кружкой.

— У тебя глаза сверкают, когда ты улыбаешься, — вместо кружки в меня «прилетел» неожиданный комплимент. Ну, я его именно комплиментом и записала. — Забавно, конечно. Ты… кхм… изменилась, — хмыкнул Гарри.

— Вот видишь, чем тебе отвечают люди, когда ты становишься нормальным, — выпалила я, скрывая смущение, потому что сама понимала, что он правильно подметил: я изменилась, стала веселее, энергичнее и все воспринимала теперь намного проще. Будто камень с плеч. И я знала, что со мной. То же самое я чувствовала с Зейном. Хейли была права…

Стайлс кивнул, снова отпив кофе, глядя на меня, а я отвела глаза.

Так хотелось еще что-нибудь спросить, чтобы продолжить этот адекватный разговор, но я не знала, о чем вообще можно спрашивать у Гарри. Он спас ситуацию, проговорив:

— Так какие планы у тебя на сегодня?

— Ну… э-эм… я… Пойду на тренировку! — на ходу придумала я и, кивнув, повторила: — Да, я иду к Патрику.

— К Патрику?

— Ну да. Это тренер. На работе пока затишье, так что я…

— И чему же тебя учит Патрик?

— Ну-у-у… э… — начала глупить я. Нещадно глупить. Так, что Гарри немного наклонился вперед, как бы показывая, что все еще ждет ответа. — Разные приемы. — Вот не хотела напоминать об этом, но он сам спросил. — Самооборона и все такое.

Стайлс растянул губы в той одурительной улыбке, от которой я постоянно начинала хлопать ресницами.

— Так вот кто научил тебя превращать парней в инвалидов. Отлично, — он снова сделал глоток, — я загляну сегодня.

Вначале я недоверчиво засмеялась, но когда на лице Гарри не дрогнул ни один мускул, моя улыбка сползла, и я выдала:

— Нет.

— Что, прости?

— Я не хочу, чтобы ты приходил и… Я должна хотя бы там побыть без наблюдения. Патрик научит меня новым приемам.

Гарри опустил голову, вздыхая, после чего вновь посмотрел на меня, говоря:

— Вообще-то, я тренируюсь каждую неделю, Джен. Я занимаюсь кикбоксингом. Почему я должен спрашивать, хочешь ли ты меня видеть в спортивном зале? — и, помолчав пару секунд, Стайлс сказал: — И что ты так вцепилась в этого Патрика?

Я встала и подошла к мойке за спиной Гарри. Я опустила пустую чашку в раковину и повернулась к нему. Стайлс сидел так же, не оглянувшись.

— Ты ревнуешь? — вдруг осмелилась спросить я и прикусила губу, подавляя улыбку.

— Да, — хмыкнул Гарри, следя за мной взглядом, потому что я обошла его. — Мне так хотелось замутить с Патриком. Конечно я ревную. Прямо сгораю весь…

Я прищурилась, скрестив руки на груди, и решила добить:

— Но из-за того парня на вечеринке взбесился.

Взгляд Стайлса уничтожал.

Он откинулся на спинку стула, запустил пальцы в свои густые волосы и пожал плечами.

— Ты меня взбесила. У тебя хорошо это получается.

— Но ты не ревнуешь? — щекотала я себе нервишки и, судя по дрогнувшим ноздрям Гарри, ему тоже. — Тогда не о чем беспокоиться. Что если ты, увидев, как Патрик меня зажимает, пустишь пулю в его симпатичную голову?

Гарри внимательно смотрел на меня, и он, конечно, понял, что я тут вытворяю, и мигом включился в игру.

— Не сомневайся, так и будет. Думаю, я могу убить его хотя бы за то, что его голова кажется тебе симпатичной, — подмигнув мне, проговорил Гарри, и я широко улыбнулась. — Который час, ma poule?

О! Верно! Я должна узнать, что это значит.

— Почти двенадцать, — спокойно сказала я, и тут же: — Ох! Что? Серьезно? Вот это я спала. Мне нужно… много всего…

На самом деле, ничего мне не нужно было, поскольку в университет я собиралась завтра. Сегодня же день потерян из-за ночных посещений моей квартиры Стайлсом. Но он так смотрелся здесь. В общем, мне нравилось, да.

— Слушай, — сказала я, потирая переносицу, когда Гарри уже вышел из кухни и обувался в коридоре. Он вскинул на меня глаза, после отвернулся взять куртку с крючка, и я уставилась на пистолет у него за поясом. Вот как раз об этом речь. — Ты не мог бы больше не размахивать этой штукой каждый раз, когда я не хочу с тобой ехать куда-то? А то это странно выглядит. Так, знаешь ли, можно ко многому принудить… — «Заткните меня, пока не поздно».

Я заткнулась.

Гарри надел куртку, поглядывая на меня.

— Много просишь, детка, — осмотрел он меня как-то вот слишком придирчиво. Что там в его голове происходит? Какие мысли бродят? И тогда… на мосту…

— Гарри, — ковыряя обои на стене, сказала я. — Спасибо. Ты мне помог, знаешь? Ну, уговорил… Я так паршиво себя чувствовала…

Стайлс молчал. Я настороженно посмотрела на него. Он был непроницаем. Просто постоял в молчании, а после бросил:

— Увидимся, Джен, — и вышел из моей квартиры, оставив всего себя здесь, весь свой запах, всю мужественность.

«Ma poule», — был мой запрос в Гугл.

Ответ вызвал недоумение. Курица? Серьезно?

Я полезла читать более подробную информацию об этом и то, что обнаружила заставило меня растерянно хлопать ресницами.

Да ты просто сама нежность, Гарри Стайлс. Надо же… Как мило.

На сердце снова стало теплее. Но так не пойдет. Сначала в меня пистолетом тычет, после называет «моя цыпочка». Совсем не в себе.

Но, это ми-и-ило.

«Ma poule».

Да, это самое милое, что говорил мне Гарри.

Harry

Дерьмово, когда все так совпадает. Ты сидишь на кладбище и смотришь на холодное надгробье. «Здесь покоится…».

Здесь моя милая Джемма. Мой светлый кусок воспоминаний. Я помню тот день. Полностью.

У Джеммы поднялась в тот летний вечер высокая температура. Насчет беременности не знал никто, кроме меня и Зейна. Отец позвонил мне около девяти часов вечера, сообщив, что ей нехорошо. Я сказал, что немедленно приеду, хотя до этого торчал в офисе. Но Эдгар заверил меня, что паниковать не стоит. Спустя четыре часа он снова позвонил, попросил меня взять парней и съездить на сделку. Он сказал мне про Фьерро. Сказал, что тот прячет какое-то дерьмо в своем компьютере, и я, заинтересовавшись, немедленно вызвал Зейна, чтобы тот отвез Джемму в госпиталь. Отец попросил позвонить ему и немедленно отправить в наш дом.

Малик беспрекословно примчался на вызов. Но там, как оказалось позже, моей сестре совсем стало паршиво, и тогда отец приказал везти ее прямиком в Нью-Йорк. Зейн… Чертов мудак… он по какой-то причине вначале свернул из Бостона в Челси, помчавшись через тот самый мост. Блядский мост. Блядские тормоза. Я узнал об этом только сейчас, тогда экспертиза подтвердила несчастный случай. Знаю я эту продажную экспертизу, мать ее. Это все Эдгар. Сукин сын. Убил собственную дочь. Беременную…

Плевать, что он не знал об отношениях Зейна и Джеммы. Я сам не сразу об этом узнал. Он все равно все подстроил, все равно отправил Малика на верную гибель. Сука! Да он хотя бы всплакнул? Хотя бы один раз? Я не помню с похорон ничего. Вообще не помню. Я был в стельку пьян. Мать орала в комнате наверху после похорон, до тех пор орала, пока не приехал доктор и не всадил ей огромную дозу успокоительного препарата. Я около двух недель пил и шатался по клубам. Я не видел света. Все вокруг было погружено во мрак… Стоит ли вспоминать, сколько всего у нас было с Джеммой? Ее глаза всегда светились радостью. Она вообще была беззаботной и легкой. Конечно Зейн приметил ее. Только я до сих пор не пойму, почему он не сказал об этом Джен? Она сильная… Черт, она очень сильная. Тогда на мосту… Я открылся ей тогда на мосту, да. Мне не было стыдно от этого или еще что-то в этом роде. Я просто рассказал ей, что у меня тоже есть чувства, что я не бессердечная мразь. Хотя в отношении ее — да, я мразь и у меня нет сердца. Мне все время хочется сделать ей больно. Хочется видеть злость с ее черных глазах. Она…

Блять, как она смеялась, когда тот мудак упал на нее, в парке Бостона. Я вспомнил, как мы делали то же самое в лесу. Я упал на нее, вдавливая в снег. Тогда она вдруг стала такой…

Не знаю я, какой она стала. Мне все равно, окей? Я приехал на кладбище Гарден не для того, чтобы в мою башку прорывались мысли о ее сочных губах, запахе духов и гладкой коже ее груди, живота, бедер…

Мать твою, хватит! Веду себя, как дебил. Раз за разом мчусь в «Фелисити», трахаюсь черт пойми с кем, чтобы все равно в штанах продолжался пожар. Блять-блять-блять, ненавижу всю эту херню с эмоциями. Только секс, только голый секс, ничего более…

— Я назвал ее «ma poule», — сказал я вслух и, приподняв бутылку виски, добавил: — За тебя, Джемма.

Я сидел на холодном камне ее надгробия. Пить много не собирался. Мне еще в спортзал. Надо надрать зад этому Патрику… Ну, или Дженни, как вариант.

— Нет, я уверен, она искала перевод, — продолжил я посмеиваться. Было холодно. Хорошо, что захватил кожаные перчатки, иначе сейчас пальцы примерзли бы к стеклу бутылки. Я сделал небольшой глоток, можно сказать, просто смочил губы. — Ты только представь ее лицо, сестренка, когда она перевела мои слова. Явно решила, что я назвал ее курицей, — мне стало искренне смешно, и я принялся заливисто хохотать. Поперхнулся холодным воздухом и закашлялся. — Ладно, Джемма, — сказал я, когда веселье улетучилось, а небо стало темнеть. Зажигались фонари. — Мне пора. Прости, что так редко прихожу. Я… мне как-то не по себе… Понимаешь? — я сомкнул пальцы перед собой, уперев локти в колени; бутылка стояла у моих ног. — Я не хочу говорить с этим камнем, мне нужна ты. Ты всегда смотрела мне прямо в глаза. Я помню, как тебе было стыдно, когда ты влюбилась в того урода из старшей школы. Ты так и не узнала, что это я сломал ему нос. Вот теперь знаешь. Прости, но он был реальным уродом. Нормальные парни не говорят о девчонках гадостей. Так что не думаю, что ты расстроилась бы, узнай кто накостылял ему, — и я вновь повторил, уже поднимаясь, — ладно, я пойду.

Наклонившись, я ухватил бутылку за горлышко, собрался было попрощаться, когда вдруг заметил проходящую по дорожке девушку с небольшим спортивным рюкзаком за плечами. Ее волосы были собраны в неряшливый пучок, а на ушах были белые пушистые наушники. Я узнал эту походку — немного твердая для женского пола поступь, и это означает, что девушка увлекается спортом; плавное покачивание бедер; ровная линия спины. Она никогда не сутулит плечи. Джен. Ее подбородок приподнят. Она всегда при мне делает так же, словно уверяет и себя, и окружающих, что она никогда не сдается.

Мне было интересно наблюдать за ней, ведь эта девушка обладала упрямством, которое мне нравилось подавлять в ней. Ее это страшно бесило, а я мысленно смеялся. Еще ее взгляд… Иногда он был жестким и открытым, а порой, как сегодня утром, теплым и смущенным. Я смутил ее, она часто при мне краснела, это нечто. Я понимал, что волную ее, но не мог увидеть ничего, кроме физического влечения. Было ли у нее ко мне что-то еще?

Дженни меня не заметила. Я стоял теперь в тени дерева, осторожно выглядывая из-за него. Расстояние примерно шестнадцать ярдов. Хорошо, что уже стемнело, она меня не увидит. Черт, да, я понимаю, что подслушивать в такой момент не слишком красиво, но я любопытная скотина, идет? Вот и все, значит, буду изучать ее слабости и… Паршивая мысль проскочила в голове, от которой стало горько во рту, и я сглотнул. Я вдруг подумал, что Дженни становится лишь сильнее в моих глазах, когда позволяет выбираться наружу своим слабостям. Это странно…

— Что она там бормочет? — прошептал я себе под нос, изо всех сил напрягая слух.

— …ты знал об этом? О, не думаю, — ветер донес до меня обрывок фразы, — Стайлс… на тренировку… Конечно, он все равно паршивый, но… Думаешь, ревнует? — «Что? Я? Я ревную?». — Мне жаль…

Я нихрена не разобрал. Она говорила слишком тихо. Привалившись спиной к дереву, скрывшись за толстым стволом, я задумался. Действительно, ревную ли я ее? Ну… э-э-э… Ну, это примерно так: я к ней немного привязался, она мне симпатична, но нет, я не ревную. Что такого, если мне хочется любому прикоснувшемуся к ней сломать челюсть? Пф… Это нормально.