— Средневековье какое-то, — говорил я.

— Допустим. А чем еще объяснить такие странности? И почему все, что они говорят, сбывается? — возражала она, приводя в пример очередной подтвердившийся прогноз Саши или бабы Нюры.

— В твоей ситуации всего два прогноза: вернется и не вернется. Любой вариант с вероятностью пятьдесят процентов сбудется.

В ответ Тата лишь снисходительно улыбалась: мол, поварись в этом супе с мое, тогда говори. А пока слушать ничего не хочу.

— Почему ты не видишь более простого объяснения: Ванюха устал вкушать ананасы в шампанском, и ему захотелось простой жирной котлеты?

— В твоей метафоре прокол: он эту котлету не ест, а бегает с ней, сунув за пазуху и вытаращив глаза, чтобы не отобрали. Согласись, это ненормально.

— Согласен, но… ладно, к черту котлеты… молодая девица, сколько ей?… двадцать два. А ему сорок восемь, это же классика! Потерял голову, обычное дело. Побегает и успокоится.

— Ты что, забыл, как он возвращался домой на три дня? Я же рассказывала. Псих психом. Маялся, постоянно жег ароматические палочки и ходил по квартире, словно кого-то выкуривал. Буквально как Иван Бездомный в «Мастере» — с иконкой и свечечкой. Сам весь в каплях пота, глаза стеклянные и разве что красным не загораются. И взгляд, знаешь, такой странный… Представь, что я смотрю на тебя в упор, а потом, не поворачивая головы и не опуская глаз, отвожу их сильно-сильно в сторону. Зрачки как будто уезжают. Да-да, вот так. Ничего ужаснее в жизни не видела. А еще он каждые пять минут принимался плакать, смотрел по сторонам и твердил: «Я тут все так люблю, а меня отсюда забирают, я должен все оставить». Кто его забирает, кому он должен, скажи? Натуральный зомби. В последний день ему совсем было плохо, и я предложила позвонить одному человеку, который занимается восстановлением энергетики, говорю: «давай съездим, тебе лучше станет». Ваня сначала согласился, но когда я позвонила и начала договариваться, у него прямо корчи начались. Катается по дивану, вопит: «Не хочу, не поеду, он меня заколдует!» В голос орал — на том конце провода слышали. Я чуть со стыда не сгорела. В жизни он себя так не вел. А когда я трубку повесила, вскочил, крикнул: «Прости меня, больше не могу здесь!» и умчался, причем, знаешь, казалось, что бежит он задом наперед. Когда, как говорится, ноги из дома несут. Это, по-твоему, нормально?

— Все равно должно быть разумное объяснение. В крайнем случае, это сумасшествие. Почему обязательно порча?

— Не знаю почему, и ничего не утверждаю. Только другие объяснения с многочисленными «но», а если поверить в порчу, все сходится. Если б ты сам его тогда видел, давно бы в церкви прятался и молился, а так легко рассуждать.

— Не легко, просто я не хочу, чтобы ты…

— Все! Хватит! Не принимаю укоризны от человека без имени! — шутливо замахала на меня руками Тата.

— В каком смысле «без имени»?

— Ты что, никогда не замечал, что тебя все зовут исключительно по фамилии?

Я оторопел. Что называется, вы будете смеяться. Не замечал.

Глава шестая

ЛЕО

— А ты подумала, ведь у него жена? — Это мать мне говорит.

Нет, забыла. Ну, жена. Кому нужна такая жена, которая дома сидит, книжки за копейки иллюстрирует, а суп сварить ей некогда. Когда у нас с Ванюшей только закрутилось, и он первый раз при мне домой звонил, я чуть не опухла.

— Тусенька, что на ужин будешь? — Сю-сю-сю. Слушать тошно.

Нет, блин, прикиньте: директор фирмы после работы по магазинам скачет! А потом к плите несется: Туся готовить не любит и вообще устает. Скажите пожалуйста! И чего она ждала, Туся эта дурковатая?

Иван говорит, она вообще вся в своих картинках и мало что вокруг замечает. В койке тоже. Не понимаю: такой мужик под боком, а у нее не допросишься. Дура. Пусть теперь локти грызет.

Я его как увидела, сразу решила: мой будет. Чего греха таить, я ко всем мужикам в возрасте присматривалась, на которых в принципе смотреть стоит. У меня так несколько подруг в Москве устроились. Но на абы чего я соглашаться не собиралась, и вообще, у меня жених был, мы уже и свадьбу планировали. Жили, правда, на съемной квартире, но лиха беда начало, правильно? А тут Иван подвернулся. Я в свою удачу верю.

Короче, внимание я на него обратила, скажем так, по формальным признакам. Директор с машиной, портфелем, на лицо ничего себе. Глаз, опять же, сверкает: видно, по бабам не дурак. Ладно, думаю, сделаем.

Он в первый же день на приманку клюнул. Всего-то и понадобилось, что пару раз декольте под нос сунуть, улыбнуться и по руке пальцами провести. Видать, жена его совсем на голодном пайке держала. Ну, мне особо напрягаться и не пришлось: сам позвонил, встретиться предложил, в ресторан сводил, а уж после, в машине, я его окончательно на крючок посадила. Мне Зинка — подруга, в одном дворе выросли, только она старше на три года — давно говорила:

— Путь к сердцу мужчины лежит ни фига не через желудок. Учись делать минет, Клепка, и эти козлы все твои будут.

И вот не то чтобы пришлось долго учиться, но совет оказался гениальный; в очередной раз убедилась.

Через три недели он уже за мной хвостом ходил, как только дура его ничего не замечала, ума не приложу. Еще бы чуть-чуть, и он бы дома перестал ночевать. Но тут она его в Италию поволокла — у них, видите ли, сто двадцать пятая годовщина свадьбы. И Ванька, главное, поперся. Тоже мне! Чего тут праздновать-то?

Пока они там торчали, мы с ним как бешеные эсэмэсились, раз по сто на день, и звонил он мне часто. Причем опять же тютя его умудрилась все прозевать, ничего не прочухала. Он и подарки мне прямо у нее под носом покупал, ювелирку — так себе, правда, даже не в смысле цены, а по виду, — парфюм тоже, а она хоть бы что. Нет, я просто не понимаю таких баб! Держаться же за мужика надо, уведут ведь и прощения не попросят! Короче, не знаю, куда там наша цаца в Италии смотрела, но когда они вернулись, и она подслушала наш с Ванюшей разговор, у нее, представьте себе, случился инфаркт. Ну, не по-настоящему, конечно, но трагедия разыгралась отменная. Ванька впал в транс. Встретился со мной в тот день:

— Надо все прекращать. Мы слишком далеко зашли, заигрались, а теперь жена узнала, я не могу причинять боль и т. д. и т. п.

Драма на болоте.

Я в рев. С одной стороны, без дураков: привыкла уже к нему, нравиться он мне стал. А с другой стороны, для дела: слезами от мужиков многого добиться можно. Но тут как-то не прокатило.

— Прости, — говорит, — мне с тобой очень хорошо, не знаю, как без тебя жить буду, но жена мне дороже и важнее всего.

До того я обозлилась, словами не передать! Рыдаю взахлеб, а сама кричу:

— Пожалеешь еще! Пожалеешь!

Не знаю, что я тогда имела в виду, только ярость во мне бушевала неописуемая. Потом, когда чуть успокоилась, думаю: ну и что я ему сделаю? На работу жалобу настрочу? А внутри все клокочет: как же так, все на мази было, а теперь назад, к истокам?

Нет уж, думаю, еще чего.

На следующий день написала Ваньке послание эротическое, мол, стоит перед глазами, не падает, и укатила к себе в Иваново. Пускай без меня помучается. А заодно и мысль мелькнула: не поможет ли мне бабка покойная? Она же ведьма была, самая натуральная. Учила меня кое-чему с детства, записи в тетрадках оставила. Решила я в ее бумажках покопаться, вдруг что подходящее против Ванькиной идиотки отыщется. Не так чтобы я в это верила, я человек сугубо материалистический, но бабуле в жизни многие странные вещи удавались. Кстати, это она меня Клеопатрой назвала, заставила родителей, они против ее воли пикнуть не смели, тоже тюти изрядные. Сказала: «Царское имя — царская судьба» и хоть трава не расти.

В результате оказалось, не зря меня домой потянуло. Нашла я в записях то, что нужно. А через два дня, в воскресенье, как раз было полнолуние. И вот ближе к ночи, «в час, которым правит ангел Анаэль», почапала я в лес, благо он у нас от дома недалеко. С собой взяла воду в бутылке, свечку и несколько Ванькиных волос. Их я давно припрятала, еще в самом начале — тоже бабкина наука, она всегда говорила: заведешь мужика, отстриги у него хоть несколько волосков, или с одежды собери, пригодятся.

В лесу я вышла на глухую полянку, которую мало кто, кроме местных, знает, набрала сухих веток, палок, развела костер. Разделась, хоть и холодно было, но решила, что для усиления эффекта можно и пострадать. Опять же, костер, не умру. Развела руки, поздоровалась со стихиями, с костром, огнем, рассказала, кто я такая, чего прошу. Помогите, дескать, мне все природные духи. Бросила в костер сухую веточку:

— Прими мой дар!

Растопила слегка свечку над костром и начала лепить куколку, сосредоточившись, как полагалось по записям, ни на что не обращая внимания.

— Кастанами, кастанами, такаса фами….

Прилепила на голову куколке Ванькины волосы, взяла воду, прочитала над ней три раза «Отче наш», подула.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа нарекаю тебя… — Тоже три раза и трижды окропила куклу.

Затем выкопала у костра ямку, положила туда куколку, кинула на нее три горсти земли, одновременно читая заговор: все, что мне нужно от Ивана.

— Да будет так! — С силой три раза.

Уф. Можно одеваться. Я повернулась за шмотками и заметила за кустами какое-то движение. Вот черт! Что, если меня видели? Вдруг это отразится на результате, и все получится не так, как я хочу? Но что ж теперь, поздно, обратно не переделаешь.

Я оделась, прошла там, где шевелились ветки. Вроде бы никого. Ладно, авось обойдется.

Возле самого дома меня окликнул знакомый, одноклассник бывший:

— Клепка, привет! Давно приехала?

Но я низко опустила голову и молча прошмыгнула мимо, зная, что пока не приду домой и не вымоюсь, мне нельзя ни с кем разговаривать.

* * *

А когда вернулась в Москву и увидела, что с Ваней черт-те чего творится, испугалась. Нет, вначале все шло как надо. Вроде бы. Позвонила я ему, мы опять встречаться начали, про жену он помалкивал, в командировку меня с собой взял, расставаться не хотел, приклеился прямо. Все по моему делал, как я и заказывала. Единственно, злиться на меня стал, не постоянно, иногда, но очень сильно. С какой силой любил, с той же и ненавидел. До меня не сразу дошло, что это может быть из-за приворота — откуда мне знать, как он действует? Вдруг человек чувствует, что не по своей воле к другому тянется, и его это бесит? Тогда плохо; хотелось, чтоб Ваня меня как в самом начале любил, привыкла я уже по-доброму. Только горевать было поздно: что вышло, то вышло. И вообще, он же в меня сам влюбился, не по привороту, значит, все устаканится.

Но потом еще хуже стало. Заколбасило его, жуть! Несчастья посыпались, в самолете чуть не погиб, на здоровье стал жаловаться. И голова-то у него болит, и сердце, и желудок, и соображать перестал, и мерещится всякая гадость. А дома совсем плохо бывает, во всех смыслах, даже не перескажешь, до какой степени. Может, говорит, я с ума схожу?

Ну, про дом-то я просила, только не так ведь… Господи, думаю, что же я натворила? Полезла в заветные тетрадки, но ничего умного не нашла; то ли приворот вообще отменить нельзя, то ли бабке моей это ни к чему было, не знаю. И вот, как в сказке: страшно, а делать нечего. Хотелось взять и убежать куда-нибудь, но это что же, все бросить? Да и Ваню жалко.

Правда, вместе с бабушкиными тетрадками ко мне будто часть ее силы перешла. Я вдруг стала понимать, что и когда нужно делать, чтобы Ваню заполучить. Он ведь мне не сказал, когда из семьи ушел, да и не собирался вовсе, а я почувствовала. Главное, знаю, что у дуры его день рождения, и он, по всему, дома сидеть должен, а саму тянет и тянет в гостиницу, где мы с ним встречались. Не смогла усидеть на месте, поехала. Спросила внизу: «Здесь такой-то?» Оказалось, здесь!

Я наверх, постучала. Дверь толкнула, а он уже навстречу идет. Кинулись мы друг к другу, обнялись, и у меня в груди прямо что-то горячее разлилось, так хорошо стало. Э-эй, думаю, на кого колдовали? Сама-то не влюбляйся, тупица!

Но вот еще странность: раньше в постели он меня обнимал, ласкал, и до, и после, а тут сначала набросился, как бешеный, а после чуть не оттолкнул, будто ему противно. Вот блин, думаю. Что тогда хорошего в этих ваших приворотах?

Когда он про бабку ясновидящую рассказал, и про то, что она его отчитывать собирается, я обрадовалась. А что плохо будет, не беда, перетерплю. Так я тогда решила. Ему все равно по командировкам мотаться, так я с ним не поеду, пусть думает, что это ему без меня тошно. Зато потом станет, как был, и любовь у нас закрутится лучше прежнего. Тем более что теперь он свободен.