Еще одним увлечением тетушки Эм был птичник. Там она выращивала цыплят породы бентамка с небольшими яркими гребешками и нравом яростных уличных бойцов, а также огромных глупых и важных индюшек, которые были такими нежными, что их приходилось лелеять и оберегать каждую минуту их жизни. Были здесь и обычные куры породы леггорн, и французские гуси, и редкие китайские утки. Тетушка Эм держала даже пару павлинов, которые беспрерывно кричали друг на друга, словно раздраженные муж и жена, и тетушка Эм клялась, будто ее так и подмывало проверить, что же вкусного находят персы в павлиньем мясе.

Считалось, что птицы находятся на своем птичьем дворе, огороженном высоким частоколом, наполовину сгнившим и покосившимся, как перебравший пьяница. В действительности же за забором их можно было встретить чаще, чем внутри его. Они усаживались на ночь на растущие за кухней персиковые и фиговые деревья и откладывали яйца в зарослях шиповника вокруг хижин рабов. Одна умудренная опытом старая курица, более предприимчивая, чем другие, нашла хижину с открытой дверью и устроила гнездо в почерневшем старом очаге.

Каждый день приходилось устраивать обход различных гнездовий, чтобы собрать яйца, иначе куры переставали нестись и начинали высиживать цыплят. А яйца, которые продавали в городе, приносили тетушке Эм основной доход. Свидетельством того, что куры, утки, гуси и индюшки умеют лучше прятать яйца, чем люди искать их, были многочисленные стайки цыплят, утят и гусят, которые сновали там и тут, рылись в цветочных клумбах и искушали дворовых кошек.

Еще одной доходной статьей птичника были перья для подушек и перин. На третье утро после поездки Летти к ручью они с тетушкой Эм и Салли Энн набивали подушки на веранде. Сначала нужно было сшить новые чехлы из полосатого тика, потом пересыпать туда старые перья, добавить новых и зашить чехлы.

Было очень приятно работать на веранде этим свежим утром. Солнце еще не достигло зенита, легкий ветерок время от времени доносил до них запахи цветов. Летти никогда не считала, что ей постоянно необходима компания, но общаться с этими двумя женщинами ей очень нравилось.

Летти потерла нос, который все время чесался от летающих в воздухе перьев, и лукаво улыбнулась тетушке Эм.

— Как у вас много дел, всегда вы чем-нибудь заняты. Иногда мне становится жалко, что у вас забрали рабов.

— Что вы говорите, дитя мое! У меня сейчас дел гораздо меньше, чем было до войны.

До войны… Эти слова Летти слышала снова и снова. Хотя за прошедшие десятилетия местные жители стали свидетелями войны с семинолами, войны за независимость Техаса, войны с Мексикой, никогда не возникал вопрос, какая война имеется в виду.

Летти отложила шитье и с интересом посмотрела на тетушку Эм:

— Не может быть!

— О, это чистая правда. Здесь, в Сплендоре, жили пятьдесят рабов, за ними надо было присматривать, следить, чтобы они были накормлены и одеты, не говоря уже о том, что надо было заботиться об их здоровье.

— Но ведь для этого существовали слуги!

— А я, по-вашему, сидела в тени, попивала лимонад и обмахивалась веером? Скажите-ка мне, дорогая, у вашей матери есть слуги — у вас дома, в Бостоне?

— Да, конечно. Повар и горничная. А весной еще одна женщина помогает делать уборку.

— И что, они работают, и никто не стоит у них за спиной, не присматривает, чтобы они все делали, как нужно?

Салли Энн подняла глаза от шитья:

— И никто не показывает им, как все нужно делать?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — Летти натянуто улыбнулась.

— Конечно, в большом городе, таком, как Новый Орлеан, жить полегче, рассудительно заметила тетушка Эм. — Многое из того, что мы в Сплендоре делали сами, там можно было купить в магазине, и недорого, потому что все это не надо везти вверх по реке. Но здесь, в деревне, все совсем не так.

— Гораздо лучше, — заявила Салли Энн.

— Ты права, детка. У нас тут тихо, меньше всяких сплетен и суеты. Тетушка Эм улыбнулась. — Конечно, временами становится тоскливо, но мы всегда можем собраться с соседями, устроить танцы или отправиться на пикник. Раньше к нам часто приезжали родственники и оставались на несколько дней, а то и недель. И, конечно, праздновались свадьбы, рождения детей… Нет, я бы не поменялась с этими городскими дамами ни за что на свете. Я всегда любила работать в саду, следить за курами, наблюдать, как приходят и уходят времена года, — и до войны, и сейчас люблю.

— У вас это звучит почти как… нет, не в первобытные времена, скорее, как во времена первых переселенцев.

— А почему бы и нет? Когда я приехала сюда еще девочкой, тридцать пять лет назад, так оно и было. Здесь проходила граница. Мы приплыли в Новый Орлеан из Джорджии, затем пароходом двинулись вверх по реке. У речной пристани мы сложили все, что у нас было, в фургоны, запряженные быками, включая огромный шкаф моей мамы и кровать с балдахином, которая досталась ей от бабушки, — и потащились в самую глушь. Мой отец купил землю к северу отсюда, хороший пойменный чернозем. Он расчистил ее сам и сам сложил сруб. из бревен, а позднее построил большой деревянный дом. Вокруг были медведи, волки, пантеры, а до ближайшего врача надо было ехать тридцать миль. Когда я вышла замуж за Джеймса Тайлера и мы переехали в Гранд-Экор, я подумала, что теперь мы наконец будем жить в городе, но большой разницы на самом деле не было.

Летти уже знала, что муж тетушки Эм погиб, когда пытался на коне переправиться через Ред-Ривер в наводнение, а мать Рэнни умерла от туберкулеза, когда он был совсем маленьким. Вместо того чтобы вернуться в родительскую семью после смерти мужа, тетушка Эм приехала в Сплендору, чтобы взять на себя заботу о Рэнни, отказавшись от собственности мужа в пользу двоих его братьев. Потом отца Рэнни сразил удар во время горячего спора о расколе между Севером и Югом. Как раз в тот год началась война, Рэнни ушел в армию, а потом стал инвалидом. С тех пор вся ответственность за управление хозяйством легла на плечи тетушки Эм.

— Это чудесно, что вы поддерживаете поместье, добиваетесь, чтобы оно кормило всех, — заметила Летти. — Я вижу, как вам трудно…

— Не говорите этого, пожалуйста, Рэнни. Он помогает, как может, и ужасно себя чувствует оттого, что не способен делать больше. После войны поместье пришло в упадок, и Рэнни очень переживает. Я вижу, он смотрит на все это иногда, как будто вспоминает прежние времена, и это разрывает мне сердце.

— Он много делает. Вчера я видела, как он пахал на муле на одном из дальних полей.

Салли Энн осторожно сняла перышко, приставшее к губе, прежде чем вступить в разговор.

— Да, но прошлой ночью у него опять начались головные боли. Наверное, ему не следовало пахать — он очень устает.

— Нельзя ему ничего говорить, — вздохнула тетушка Эм. — Он просто не будет слушать. — Она повернулась к Летти:

— Зато ваши занятия идут ему на пользу. Я очень благодарна вам за то, что вы тратите время на него и на Лайонела.

— И на Питера, — кивнула Салли Энн. — Ему тоже очень нравятся ваши занятия.

— Мне самой интересно заниматься с ними, хотя я не знаю, запоминает ли что-нибудь хоть кто-то из них. Им бы все шутить…

— В любом случае это очень хорошо для Рэнни, — серьезно сказала тетушка Эм. — Не только учеба, но и то, что вы так естественно разговариваете с ним. Видите ли, ведь многие не знают, как с ним себя вести, особенно девушки.

— Они либо проглатывают язык, либо начинают болтать без умолку, заметила Салли Энн. — Но это когда они не могут найти предлог, чтобы не оставаться рядом с ним.

Тетушка Эм тяжело вздохнула и покачала головой:

— Так было не всегда…

— Конечно же, нет! — Салли Энн улыбнулась, глядя куда-то вдаль. — До войны половина красавиц округа сходила с ума по Рэнни. А вы бы видели, как они стаями кружили вокруг, когда Брэдли привез его сюда, а он еще был без сознания. Его постель на метр была завалена затейливо расшитыми подушечками! Лайонела и Питера тошнило от всех этих печений и конфет, которые он был не в состоянии есть. Каждый день в доме приходилось вытирать пыль, потому что экипажи все подкатывали и подкатывали к подъезду, а девушки умоляли позволить только взглянуть на него. Но все это закончилось в ту же минуту, когда стало известно, что он… не совсем в порядке.

— Не надо так говорить, Салли Энн. — В голосе тетушки Эм звучало раздражение. — Он всего лишь несколько медлителен.

— Да знаю я, знаю! Извините, но от того, как с ним обращаются, можно стать полным идиотом.

— Ну, до этого ему далеко, — заметила Летти, бросив быстрый взгляд на кузину Рэнни.

Гневный румянец делал Салли Энн еще привлекательнее. Летти вдруг подумала, что ей еще нет и тридцати, странно, почему она снова не вышла замуж. А может, и не странно? Так много мужчин ее возраста не вернулось с войны… Более того, Летти слышала, что на Юге считается, будто вдовы оставляют свои сердца в могилах. И это вдвойне трудно было преодолеть, если муж погиб на войне как герой, пожертвовавший своей жизнью ради прекрасного прошлого. А если симпатии Салли Энн отданы кузену, которого она так пылко защищала, ее тем более можно пожалеть…

Руки тетушки Эм лежали неподвижно, а взгляд устремился за перила веранды.

— У меня болит сердце, когда я думаю, что Рэнни никогда не женится, что у него никогда не будет детей, — грустно сказала тетушка Эм. — Он всегда так хорошо обходился с младенцами, совсем не боялся, как некоторые мужчины, брать их на руки. Что будет с ним и со Сплендорой, когда меня не станет?

Конечно же, это был риторический вопрос.

— Он по-прежнему хорошо ладит с детьми — с Питером, например, заметила Салли Энн.

Наступила тишина, они вернулись к своей работе. Летти вспоминала, как рано утром Рэнни, Питер и Лайонел прошли по дорожке, направляясь на рыбалку. В руках у них были удочки и банка с червями, которых они накопали за кухней. Они собирались попытать счастья у пруда Динка, а может, дойти до реки. Мальчишки подскакивали, стараясь не отстать от Рэнни, болтали с ним, как будто он их ровесник… Впрочем, он и был им в каком-то смысле. «Неужели он никогда не испытает преимуществ и удовольствий обычного мужчины?» — с грустью подумала Летти.

Однако жалость казалась неуместной. Было в нем, несмотря ни на что, какое-то прирожденное достоинство, которое не допускало жалости.

— Кто-то идет, — сказала Салли Энн.

Голос молодой женщины звучал ровно, без интереса, но Летти почувствовала в нем напряжение. Она подняла глаза и заметила синюю форму. Неудивительно, что Салли Энн сразу напряглась… Необычным было только то, что обладатель этой формы приехал в аккуратной черной коляске с желтыми колесами и серебряной отделкой. Полковник Уорд сошел у парадных ворот, снял форменную шляпу и приближался к дому по дорожке. Его приветствие было непринужденным и естественным. Тетушка Эм, словно хотела компенсировать молчание Салли Энн, была сама любезность и предложила гостю кофе или чай с пирожным.

— Спасибо, мэм, вы очень добры, но не сейчас. У меня выпало несколько свободных часов, и я решил заглянуть к мисс Мейсон — пригласить ее прокатиться.

Он разговаривал с тетушкой Эм, но слова его и улыбка предназначались Летти. Она тоже ответила улыбкой.

— Это очень любезно, но вы видите, у нас в самом разгаре эта… тонкая работа.

— Это совершенно неважно! — заявила тетушка Эм. — Поезжайте. Мы с Салли Энн справимся сами. Вам ведь надо посмотреть окрестности. Когда начнется ваша работа, едва ли вам представится такая возможность.

— Нет, в самом деле мне неловко: я обещала помочь…

— Ерунда. Отправляйтесь.

— Ну, ладно. Если вы настаиваете.

Летти возражала бы и дальше, но ей показалось, что Салли Энн будет чувствовать себя уютней, если полковник удалится. Отложив подушку, она поднялась в спальню взять шляпу и перчатки, пригладить волосы и смахнуть приставшие перья. Через несколько минут она сидела рядом с офицером в синей форме, а коляска весело катилась по дорожке.

— Очень мило с вашей стороны, — вежливо сказала Летти.

— Всегда рад доставить вам удовольствие. Кроме того, нам, янки, следует держаться вместе на вражеской территории.

Она быстро взглянула на него:

— Вы действительно все еще думаете так?

— Иногда. Как, например, сейчас, когда я увидел эту юную вдову. С женщинами труднее всего. Мужчины Юга могут забыть и простить, женщины Юга никогда. Если Конгресс в ближайшее время не примет решительных мер, нам уже никогда не избавиться от этой горечи. Но не об этом я собирался поговорить, когда просил вас поехать со мной. Я хотел убедиться, что с вами обращаются, как подобает, и что вы довольны своим жильем.

— О да, не сомневайтесь. Меня здесь приняли как родную.