— Не хочешь ли ты сказать, что сомневаешься в способности своего полковника-янки сохранить объективность?

— Оставь Томаса в покое. Он только выполняет свои обязанности.

— Ив этом деле тоже?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду! — Салли Энн подалась вперед.

— Ничего, ничего, — Мартин поднял руки, показывая, что сдается.

— Кроме того, он вовсе не «мой» полковник. — Салли Энн вновь откинулась к спинке кресла.

— Рад слышать это. Но какое чудо я, по-твоему, должен совершить, чтобы Рэнни освободили?

— Не знаю. Что-нибудь. Что угодно. Используй свои связи.

— Сомневаюсь, что это поможет. Делом занимаются федеральные войска, и шериф не станет вмешиваться. Губернатор тоже вряд ли будет этим заниматься, если здесь для него нет выгоды. — Его лицо приняло лукавое выражение. Конечно, я всегда могу попытаться дать взятку полковнику.

— Это не смешно!

— Да, он в любом случае богаче меня, не так ли? Что же остается?

— Рыцари!

Летти показалось, что, когда Салли Энн говорила это, она тайком бросила взгляд в сторону своего отца. Он стоял у перил и смотрел вдаль, как будто мысли его были далеко отсюда.

— Они не занимаются освобождением заключенных из тюрьмы.

— Может быть, и так, — согласилась Салли Энн и пристально посмотрела на Мартина. — Но это мог бы сделать Шип.

На веранде воцарилась тишина. В эту минуту все смотрели на Мартина. Он выглядел ошеломленным.

— Моя дорогая, я не тот, кто тебе нужен!

— Я и не ждала от тебя признания, что ты и есть Шип, Но если тебе не безразличен Рэнни…

— Нет, — неожиданно сказала Летти. Все головы тут же повернулись к ней.

— Что значит «нет»? — спросила Салли Энн. Летти спокойно посмотрела на нее.

— Из этого ничего не выйдет. Тот, кто попытается освободить его, погубит и Рэнни, и себя.

— Совсем не обязательно, — попыталась возразить Салли Энн.

— Но даже если это получится, что будет с Рэнни дальше? Он не сможет вернуться в Сплендору. Он мог бы, конечно, жить в Техасе или еще западнее, но Рэнни будет несчастлив вдали от всех вас.

Мартин Иден посмотрел на нее сверху вниз:

— Мне кажется, мисс Мейсон, вам не пристало решать судьбу Рэнни.

— Возможно. Но я думаю, для него будет лучше положиться на то, что полковник во всем разберется и справедливость восторжествует.

— Даже после обыска в Сплендоре, который он и его люди собираются произвести?

— Вы намекаете на то, что они могут здесь что-то найти?

— А вы уверены, что нет? Что полковник не сфабрикует улики, если ничего не найдет?

Летти пристально смотрела на Мартина и не могла понять, что скрывается за его спокойной улыбкой.

— Признаться, я поражена вашими словами. Неужели вы не видите преимуществ в нынешнем положении Рэнни.

— Вас многое в нас поражает, вы многого не понимаете, не так ли? Взять хотя бы Рэнни или Шипа. Вы вмешались — и посмотрите, что вышло. А теперь вы будете указывать нам, что для него лучше? Во всяком случае, вам, мисс Мейсон, лучше всего вернуться на Север, к своим.

Никто не произнес ни слова. Никто не упрекнул Мартина в плохих манерах, никто не возразил ему. Похоже, он выразил в словах то, что все они чувствовали. Они молча сомкнули ряды, чтобы противостоять ей предательнице, проникшей в их лагерь.

Летти встала:

— Наверное, вы правы, мистер Иден. Да, вы совершенно правы.

Она пошла в дом — но не в свою спальню, а дальше по коридору, к заднему выходу: сидеть в духоте не хотелось. Шурша юбками, Летти спустилась с крыльца и пошла по тропинке, выложенной кирпичами. Чем больше она удалялась от дома, тем быстрее становились ее шаги.

Быстрее, еще быстрее… Когда Летти добралась до хижины, где проходили занятия, она почти бежала. Влетев внутрь, она захлопнула за собой дверь, прислонилась к ней спиной и закрыла глаза.

Мартин прав. Она должна уехать. Оставаться здесь, где все желали ее отъезда, было бы слишком мучительно. Ей хотелось, чтобы все скорее закончилось и осталось для нее позади. Но Летти не могла заставить себя всерьез думать о сборах и предотъездных хлопотах, пока судьба Рэнни оставалась неясной.

Без него Сплендора казалась опустевшей. Как ни странно, присутствие тихого и непритязательного Рэнни ощущалось везде. Оказалось, что все в той или иной степени зависели от него. Он был солнцем, вокруг которого вращалась вся жизнь в доме. Без него все было мрачным и бессмысленным. Даже эта классная комната.

Летти открыла глаза и огляделась. Все было как прежде — тот же пыльный запах книг, мела, клея и старых кожаных переплетов. Солнечный свет таким же ярким пучком проникал через окно, пылинки так же медленно кружили в его лучах. И все же комната казалась унылой и покинутой.

Летти тяжело вздохнула, она прошла от двери к своему столу и провела пальцами по его поверхности, потом придвинула стул к окну и присела. Именно здесь Рэнни сделал ей предложение. Он был так настойчив, серьезен и сосредоточен! Она и сейчас слышала его голос — простые фразы, которыми он предлагал ей свою любовь, свой дом, самого себя. Если бы она согласилась…

Что же она с ним сделала?! Что она натворила?!

Тетушка Эм, Салли Энн и все остальные не сомневались в невиновности Рэнни. Ей тоже отчаянно хотелось в это верить, и какая-то часть ее не могла и мысли допустить, что это не так. Но была и другая Летти, которая все помнила, все взвешивала и сопоставляла. Для этой Летти Рэнсом Тайлер оставался неразгаданной загадкой.

Оставалось надеяться, что очень скоро, через день, через два, может быть, через неделю, Шип совершит одну из своих вылазок, благородную или преступную, и будут даны ответы на все вопросы. Когда это время наступит, Летти будет счастлива. Но пока она молилась, чтобы Томас Уорд не позволил причинить Рэнни вреда, чтобы допросы проходили официально, без применения насилия.

Летти содрогнулась, вспомнив Рэнни в руках солдат — взъерошенного, с волосами на глазах, с разбитым в кровь ртом. Она знала, что существует множество способов заставить человека признаться в чем угодно. Болью Рэнни не очень-то запугаешь, но у всякого человека есть предел выдержки. Худшее, что они могли сделать с ним, — это воздействовать на его разум. Здесь он был беззащитен. Достаточно переиначить его слова, заставить его поверить, что, взяв на себя вину за преступления Шипа, он кого-то защитит, убережет, — и Рэнни во всем сознается. Бессмысленно было рассчитывать, что Томас Уорд не воспользуется этим: он вполне может так поступить, даже не желая заманить в ловушку невиновного.

Так, как это сделала она…

Все это было бы не так важно, если Шип объявится снова. Но что будет, если этого не произойдет? Что станет с Рэнни, если человек, играющий роль то праведника, то преступника, вдруг решит, что самое время уйти со сцены? Что будет, если в самом деле Рэнни и есть Шип? Тогда нечего и рассчитывать, что его освободят.

Обвинения, выдвинутые против Рэнсома Тайлера, включали разбойные нападения, грабежи, создание помех для федеральной армии США, а также убийства. Самое малое — он будет приговорен к нескольким годам заключения в каторжной тюрьме; в худшем случае его повесят.

Повесят Рэнни!

Эта мысль казалась такой невозможной, что Летти вскочила со стула и начала нервно расхаживать по комнате; при каждом шаге юбки ее так и колыхались. Этого не может случиться! Это невозможно!

А если это произойдет, то по ее вине… Думать об этом было невыносимо.

Летти стояла, прижав руки к животу, как будто это могло успокоить боль от вины, страха, от неуместного стремления не признаваться себе самой, что она любит. Ничего не помогало. Возможно, эта боль никогда не исчезнет.

Единственное, что она должна сейчас сделать, — это увидеться с Рэнни. Узнать, простил ли он ее. Она отправится в Накинтош, как только все разъедутся, как только можно будет свободно покинуть Сплендору без лишних объяснений. Впрочем, у нее их и не было.

* * *

Летти остановила коляску перед большим двухэтажным зданием, где размещался штаб оккупационной армии. Достав платок, она вытерла пот с лица, затем стряхнула с одежды дорожную пыль. День был таким жарким, что небо казалось раскаленным куполом, а листья на деревьях пожухли. Улицы города обезлюдели, владельцы магазинов стояли в дверях, обмахиваясь шляпами. Тут и там, в тени здания или дерева можно было увидеть спящего человека. Кошки и собаки попрятались в прохладные убежища под домами и лежали там, растянувшись, тяжело дыша, в ожидании вечерней прохлады.

В приемной штаба, положив ноги на стол, сидел дежурный. Из-под прикрывавшей лицо газеты доносился мощный храп. Летти откашлялась, но это его не разбудило. В раздражении она направилась к ближайшей двери.

Офицер оторвался от стола, заваленного бумагами. Судя по прическе, он беспрерывно чесал голову, а пальцы его были испачканы чернилами. Когда он вскочил на ноги, к его руке прилепилась какая-то бумажка: рукава были закатаны, а руки покрыты капельками пота. Прежде чем подойти к Летти, офицер отлепил и положил бумажку на место.

— Чем могу служить, мэм… — начал было он, но затем воскликнул:

— Мисс Летти! Что вы здесь делаете?

Летти тоже узнала его: он был одним из тех, кто этим летом часто бывал в Сплендоре. Она знала, что родом он из Кентукки и у него есть сестра по имени Марси, но как звали его самого, не помнила. Однако она ему дружески улыбнулась.

— Я ищу полковника Уорда.

— Конечно. Сюда, пожалуйста.

Прежде чем выйти с Летти в приемную, лейтенант надел китель. Проходя мимо спящего дежурного, он бесцеремонно сбросил его ноги со стола, а затем быстро прошел дальше и открыл дальнюю дверь. В кабинете Томаса Уорда, очевидно, раньше была столовая — об этом говорило подвешенное под потолком опахало. Когда-то это опахало, наверное, раскачивал, дергая за веревку, сидевший в углу негритенок. В дальнем углу комнаты, у окон, стояли двое. Одним из них был полковник, другим — Сэмюэл Тайлер, Они обернулись, когда Летти вошла.

— К вам мисс Летти, сэр, — доложил офицер из Кентукки, улыбнулся, подмигнул и вышел.

Летти услышала, как Тайлер произнес слова, из которых Летти разобрала только «деньги», и решила, что они обсуждали детали передачи Элм Гроува под залог.

— Если я мешаю, — сказала она, — я могу подождать за дверью.

— Вовсе нет. Я как раз собирался уходить. — Отец Салли Энн раскланялся с полковником и с Летти. — До свидания, Томас. Мисс Мейсон, всего хорошего.

Дверь за ним закрылась.

Томас Уорд подошел к Летти и взял ее за руки:

— Чем обязан удовольствию видеть вас?

— Я вас долго не задержу. Это по поводу Рэнни.

— Вы хотите видеть его? Милая, вы — и еще полмира! А другая половина его доброжелателей послали ему всякие гостинцы. Я уже начинаю уставать от осмотра всех этих бесконечных передач в поисках напильников, отмычек и других вещей такого рода.

— Неужели вы еще не убедились, что он не тот человек? — Летти постаралась, чтобы это прозвучало как шутка, но в голосе ее слышалась робкая надежда.

— Не совсем, — серьезно ответил Уорд. Летти опустила ресницы, чтобы скрыть разочарование.

— Думаю, вы его уже допрашивали?

— Да, в перерыве между его свиданиями с посетителями.

— И что он говорит?

— Говорит? Почти ничего. Сидит, улыбается и выглядит невинным, как мальчик из церковного хора на Рождество. Но я сам когда-то пел в церковном хоре, и меня не проведешь.

Летти перебирала шнурки сумочки, висевшей у нее на руке.

— А если он так ничего и не скажет? Что тогда? Вы ведь не… как бы это сказать… вы не допустите, чтобы с ним грубо обращались на допросах, правда, Томас?

— Вы в этом сомневаетесь? Так вот какого вы мнения обо мне и об армии США?

— Но вы же не будете утверждать, что этого не бывает.

— Салли Энн просила меня о том же. Вы обе, должно быть, считаете меня настоящим подонком.

Летти подумала, что у Салли Энн тоже есть право беспокоиться о Рэнни даже больше, чем у нее, — и глупо так раздражаться по этому поводу. Как бы то ни было, она решила оставить без внимания последнюю фразу, оброненную полковником.

— Я считаю вас прекрасным офицером, но на вас наверняка сейчас давят, чтобы вы положили конец вылазкам Шипа и тем зверствам, которые совершались от его имени.

— Так, значит, вы тоже считаете Шипа местным Робин Гудом? Вы полагаете, что он не виноват в большинстве преступлений — независимо от того, Рэнни это или нет?

— Не знаю. Я не знаю! — воскликнула она. Какое-то время он молчал, наблюдая, как медленно краснеют ее щеки.

— Кстати, а кто вам этот Тайлер? Я могу понять Салли Энн: она ему приходится родственницей. Но я не. вижу причин расстраиваться вам.