Джорджетт Хейер - Черная моль

— Ну, и что скажешь? — нетерпеливо спросил Эндрю.

Его светлость спокойно дописал строчку.

— О чем?

— О, Господи, о письме, конечно! Что он задумал, этот тип? «Сообщить Вам нечто чрезвычайно важное», а? О чем это он?

— Да, я заметил некую нескладность слога, — сказал Трейси. — Но что все это означает, не имею ни малейшего понятия.

— Ну, а как ты думаешь? О, Трейси, ну что ты, как рыба, ей-Богу! Дик собирает такую компанию!

— Похоже, ты у него в доверии, дорогой Эндрю. Прими мои поздравления. Несомненно, мы узнаем больше… э-э… в пятницу, в три часа.

— О, так ты собираешься быть?

— Возможно, — и Трейси продолжил писать.

— И ты понятия не имеешь, что он замыслил? Вообще Дик ведет себя очень странно… Едва слушает, что ему говорят, все время нервничает, суетится… Господи!

— Гм…

— И еще мне кажется, он очень скверно выглядит, и Лавви тоже! Как считаешь, это как-то связано с…

— Понятия не имею. И пожалуйста, не отвлекай меня.

Эндрю поднялся.

— Не бойся, не задержусь!.. Кстати, не мог бы ты одолжить мне ну, скажем, пятьдесят гиней, а?

— Не мог бы. К чему разочаровывать человека в его предположениях? — с милой улыбкой ответил его светлость.

— Так значит, нет? Что ж, иного я от тебя и не ждал. Однако очень рассчитывал на твою доброту, Трейси. Последнее время мне просто чудовищно не везло… И потом, разве я так много прошу? Просто не хочется опять одалживаться у Дика.

— Да, комедия не должна становиться монотонной, — согласился брат. — Так ты сказал, пятьдесят?

— И сорока пяти хватит.

— Ну, так можешь получить, — пожал плечами герцог. — Прямо сейчас, немедленно.

— Нет, клянусь, это чертовски мило с твоей стороны, Трейси! Немедленно — это то, что надо!

Его светлость извлек из жилетного кармана ключ и отпер им ящик стола. Достал оттуда маленькую шкатулку, открыл, отсчитал пятьдесят гиней, потом, подумав секунду, добавил еще одну. Эндрю удивленно уставился на деньги.

— А это что? — спросил он.

— На чулки, — ответил Трейси, и на губах его промелькнула тень улыбки.

Эндрю расхохотался.

— Как мило! Господи!.. Нет, серьезно, ты все же чертовски странный персонаж! — и с жаром поблагодарив герцога и забрав деньги, Эндрю вышел из библиотеки.

Оказавшись за дверью, он снова присвистнул от удивления.

— Нет, ей-Богу, он, наверное, получил какое-то приятное известие! — пробормотал он себе под нос. — И скоро мы обо всем узнаем, не сомневаюсь, — и Эндрю начал спускаться по лестнице, а на лице его застыла недоуменная и одновременно восторженная улыбка.

Почти каждый день Лавлейс являлся в Уинчем-хаус и всякий раз оказывалось, что леди Лавиния никак не может его принять. И вот однажды, потеряв всякое терпение, он пренебрег отказом и ворвался в ее будуар. Расцеловал ей ручки, нарочито долго задержав в своих.

— Лавиния! Жестокая прекрасная моя мучительница!..

Она отобрала ручки — явно не в восторге от его вторжения.

— Как это глупо, Гарольд! Я не могу позволить, чтоб вы терзали меня каждый день!

Затем она все же позволила Лавлейсу присесть на подоконник и он снова завладел ее ручками. Так любит она его или нет, пусть говорит прямо! Ах, ему все же не стоит вести себя так опрометчиво и глупо… Нет, он просто ушам своим отказывается верить!.. И тут Гарольд снова принялся за свое и начал уговаривать миледи бежать с ним. Напрасно леди Лавиния молила его успокоиться; да, она разожгла это пламя, и теперь оно угрожало поглотить ее. Он был так настойчив, что, опасаясь появления Ричарда, который мог войти с минуты на минуту, и напуганная тем, что может произойти, когда муж увидит эту сцену, она обещала Лавлейсу дать ответ завтра вечером, в театре. Только таким образом от него, наконец, удалось избавиться. И она испустила вздох облегчения, наблюдая из окна, как он пересекает площадь. Нет, она очень любила своего дорогого Гарри, но порой он все же бывал так утомителен…

Достав из кармашка маленькое зеркальце, она критически осмотрела в нем свое отражение, подкрутила один локон, откинула назад второй. Она не хотела выглядеть старой и некрасивой сегодня вечером и от души надеялась, что Ричард этого не заметит. Взглянула на часы и удивилась, что его до сих пор еще нет. Затем придвинула к креслу табурет и села. Вздохнула и вдруг поймала себя на том, что выступает сейчас в совсем не свойственной ей роли, стараясь ублажить и удержать мужа. А затем вдруг подумала: с каким, должно быть, нетерпением дожидался он ее в прежние времена, с тем же нетерпением, с каким ждет она его сейчас… Только теперь начала леди Лавиния понимать, что супружеская жизнь ее Дики отнюдь не была усыпана розами.

Дверь отворилась, в комнату вошел Ричард. Глубокая морщина залегла между бровей, но губы были сжаты решительно и твердо. Окинув жену мрачным взором серых глаз, он подумал: до чего же она все-таки красива!

Леди Лавиния улыбнулась и кивком указала на кресло.

— Садись, Дики! Я так рада тебя видеть… Весь день было так скучно и одиноко, нет, честное слово!..

— Вот как? — заметил он и стал играть ее ножницами. — Нет, пожалуй, я садиться не буду. Хочу поговорить с тобой, Лавиния. Мне есть что сказать.

— О, правда? — воскликнула она. — Что-то приятное, да, Дики?

— Нет, боюсь, что нет. Я намерен положить конец.

— О… о, вот как? Но чему именно?

— Всему! Этой подлой лживой жизни, которую я влачил все эти годы!.. Я… я собираюсь открыть всю правду!

— Ри-и-чард!..

Уронив ножницы, он начал нервно расхаживать по комнате.

— Вот что я скажу тебе, Лавиния… Я не в силах выносить этого более! Не в силах! Просто не могу! Мысль о тех муках, что испытывает мой брат, сводит меня с ума! Я должен сознаться!

— Ты… Но ты не можешь! — взвизгнула Лавиния. — После семи лет! Дики, ради всего святого… — щеки ее то вспыхивали румянцем, то снова бледнели.

— Нет, я не могу и далее жить во лжи… и чем дальше, тем мучительнее она для меня… Особенно с тех пор… как я повстречал Джека… тогда, на дороге. И теперь выносить этого просто не в силах. Везде, куда ни пойду, так и вижу его… Он стоит перед глазами и смотрит на меня так… так… Нет, тебе этого не понять!

Лавиния отбросила рукоделие.

— Нет! Нет! Не понимала и никогда не пойму! И потом, о чем ты раньше думал, Дик?

— Знаю. И трусости моей и слабости нет прощения… Понимаю все это, но теперь еще не поздно… исправить. Через неделю все узнают правду!

— Что… что ты хочешь этим сказать?

— Я попросил всех, кого это касается, приехать в Уинчем в следующую пятницу.

— Господи Боже! Одумайся, Дики!

— Я уже все обдумал. О, один Господь свидетель, как нелегко мне это далось!..

— Но это просто нечестно по отношению ко мне! Подумай, вспомни о своей чести, Уинчем!

— Моя честь не стоит ни гроша. Вот что я думаю по этому поводу.

Вскочив, она схватила его за плечи, затрясла.

— Ричард, ты сошел с ума! Ты не должен этого делать! Не смеешь!

— Умоляю, Лавиния, даже не пытайся! Я все равно не изменю своего решения. Это бесполезно. Что бы ты там ни говорила, я это сделаю.

Лавиния впала в ярость и отпрянула от мужа, позабыв о всех своих добрых намерениях.

— Ты не имеешь права меня позорить! И если посмеешь, я тебя не прощу! Я не останусь с тобой! Я…

Именно этого он и боялся. Однако чувствовал, что уступить сейчас просто не может, не должен.

— Знаю. Я предвидел это…

На миг она лишилась дара речи. Так он, выходит, знал! Он, видите ли, предвидел! Он принял ее слова на веру. Он всегда знал, что она может бросить его. О, должно быть, просто устал от нее и будет рад избавиться. Что он там говорит?..

— Знаю, ты любишь Лавлейса. Я… давно это знаю.

Лавиния опустилась в ближайшее кресло. Как же далеко завела ее глупость…

— И разумеется, я не стану чинить вам препятствий…

Нет, это просто ужасно, чудовищно! Леди Лавиния закрыла лицо руками и разрыдалась. Так значит, это правда… Он ее не любит! Он любит миссис Фэншо… И она отчаянно рыдала, в ужасе от той бездны, что вдруг разверзлась перед ней.

Ричардом овладело бешеное искушение сжать ее в объятиях, но он сумел подавить его. Стоит поцеловать Лавинию и решимость его тут же будет поколеблена. Возможно, она даже сумеет его переубедить. И он отвернулся от жены, а сердце терзали ее всхлипывания.

Лавиния же продолжала лить слезы, втайне мечтая об утешительных объятиях мужа. О, она согласилась бы на все, если бы только ее Дики доказал сейчас, что любит ее! Однако он и с места не сдвинулся, и вдруг в ней взыграла гордость и, отняв платочек от глаз, она вскочила.

— Ты злой, злой! Ты жестокий!.. И знай, если ты это сделаешь, я тебя брошу!

Уж теперь-то наверняка он скажет хоть что-то, начнет возражать.

Но, собрав всю волю в кулак, Ричард сдержался.

— Я… мне жаль, Лавиния, — произнес он каким-то странным сдавленным голосом.

Бесполезно! Она сама убила его любовь и он только и мечтает о том, чтоб избавиться от нее. Лавиния подошла к двери, обернулась.

— Вижу, ты уже больше меня не любишь, — мертвенно-спокойным тоном заметила она. — Прекрасно понимаю… — затем, повернув ручку, она вдруг крикнула: — Ненавижу! — и выбежала из комнаты. Яростно шелестя шелковыми юбками, промчалась по коридору. Затем он услышал, как с грохотом захлопнулась за ней дверь, и в доме настала тишина.

Карстерс стоял совершенно неподвижно и не сводил глаз с ее скомканного рукоделия. Затем наклонился и подобрал его. От ткани слабо пахло фиалками — ее любимые духи. Он поднес клочок шелка к губам и начал страстно целовать.

Если бы Лавиния увидела его в этот миг, все могло бы сложиться иначе, но она заперлась у себя и продолжала рыдать в одиночестве. Когда, наконец, слезы иссякли, она села в постели и стала убеждать себя, что хочет бежать. О, Гарольд будет так добр и внимателен к ней, она в этом совершенно уверена, а жизнь, которую они будут вести, — так занимательна!.. Но отчего-то чем больше она раздумывала об этом, тем меньше хотелось бежать. Потом перед глазами снова возник Дик… Ах, какая все же жалость, что он так и не понял, как сильно она любит его!.. Влюбился в эту отвратительную вдову и хочет избавиться от нее!.. Нет, этого допускать никак нельзя, она не желает оказаться в роли брошенной жены. Она должна уйти первой, но только не с Лавлейсом. Назло Дику, который нарочно подталкивает ее в объятия этого мужчины. Она уедет куда-нибудь совсем одна… Ах, она же забыла, у нее совершенно нет денег! Приданое она умудрилась промотать давным-давно и теперь полностью зависит от мужа… Тогда решено: она бежит с Гарри!

— О, есть ли кто-нибудь на этом свете несчастней меня? — прорыдала она. Отчаяние охватило ее с новой силой. — Ну, почему я должна бежать, если вовсе этого не хочу?!

ЛЕДИ ЛАВИНИЯ ЕДЕТ В ТЕАТР

Весь следующий день Ричарда дома не было, и у жены его оказалось предостаточно времени, чтобы обдумать свое печальное положение. Она твердо решила бежать с Лавлейсом, теперь оставалось лишь сообщить ему об этом. Она никогда, никогда не опустится до того, чтоб просить Ричарда остаться с ней, зная, что он любит другую. Нет, это все же непомерное испытание…

Сегодня Карстерсы собирались в «Друри-Лейн»[47], насладиться игрой Гаррика[48] в одной из самых популярных комедий сезона — «Beaux Strafagem»[49]. Публика должна была собраться самая изысканная, поскольку в труппе сияла еще одна звезда — миссис Клайв, и естественно, леди Лавиния никак не могла пропустить этого события и все эти дни с нетерпением предвкушала возможность увидеть спектакль. Однако сегодня она предпочла бы остаться в постели и лить слезы. Но Лавинии надо было дать ответ, а кроме того она пригласила двух кузин, приехавших из Шотландии, составить ей компанию, и никак не могла подвести их.

Итак, в тот вечер все лицезрели ее в ложе, как и всегда прелестно одетую и обозревающую публику через лорнет. За спиной стоял муж — когда Лавиния подумала, что это их последний совместный выход в свет, то с трудом сдержалась, чтоб не разрыдаться на глазах всей почтеннейшей публики — а в кресле рядом разместилась ее кузина, миссис Флеминг. Мистер Флеминг стоял, заложив руки за спину, и время от времени издавал восторженное восклицание, когда его молодой родственник, Чарлз Холт, указывал на какую-либо персону, стоящую внимания. Это был плотный коротышка, одетый в унылый коричневого цвета камзол, довольно аккуратный в том, что касалось воротничка и манжет, но, по мнению Лавинии, свидетельствующий о безнадежном провинциализме его владельца. Этот мрачный костюм странно контрастировал с пестрым одеянием мистера Холта, являющим собой сочетание сочно-зеленых и розовых тонов, — и это еще при желтом жилете! — и с более умеренным, но куда более элегантным нарядом Ричарда, отдавшим предпочтение сегодня абрикосовому с серебром. Парик у мистера Флеминга тоже был абсолютно вне всякой моды — в виде накладки из волос, пристрастие к которым питают почему-то сельские джентльмены. Жена его тоже не блистала, зато громко выражала восхищение шелками и кружевами своей богатой кузины.