Глава 4

ПОЯВЛЕНИЕ ЛЕДИ ЛАВИНИИ КАРСТЕРС

Ричард неспешно вернулся к креслу. Постоял секунду и сел. Положил руки на стол и тупо глядел в окно. Так он просидел какое-то время совершенно неподвижно. Наконец с тихим вздохом взял перо. Обмакнул в чернильницу и другой рукой придвинул к себе кипу бумаг. И начал писать.

Минут двадцать, наверное, путешествовало перо по страницам, затем остановилось и Ричард поднял глаза к двери.

Она отворилась и впустила леди Лавинию. Шурша юбками, вошла она в библиотеку с рукоделием в руках. Шутливо сделала книксен мужу и, подойдя к креслу, протянула было руку в ямочках, чтоб придвинуть его. Но затем передумала и, порхнув к кушетке, уселась на нее, расправляя бесчисленные оборки и юбки. А усевшись, занялась работой — иголка быстро сновала по ткани, делая четкие стежки.

Ричард молча наблюдал за ней, следя за каждым движением ее хорошенькой ручки и каждым поворотом белокурой головки.

Очевидно, молчание было не по вкусу леди, ибо она вскоре начала отбивать нетерпеливый такт своей стройной ножкой. Муж по-прежнему не произносил ни слова и она подняла свои эмалево-голубые глаза.

— Ну, что ты такой мрачный, Дик? Почему не говоришь со мной? — голос был высокий и какой-то детский, и еще она имела привычку заканчивать каждую фразу заметным повышением тона, что в совокупности с несколько протяжной манерой выговаривать гласные придавало ее речи особое очарование.

Ричард с видимым усилием улыбнулся.

— Разве, моя дорогая? Виноват. Только что заходил Вобертон.

Личико жены на секунду омрачилось, пухлая нижняя губка капризно выпятилась.

— Он с ним виделся.

— О-о?.. — это «о» прозвучало вдвое протяжней, чем следовало бы, и было призвано изображать равнодушие.

— Да. Джек ото всего отказался. Просит меня быть его доверенным лицом и распоряжаться Уинчемом по своему усмотрению. Он поступил очень благородно…

— Да! О, да! И ты согласился, Ричард?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

— Он… Вобертон говорит, что он не сильно изменился.

— О?.. — снова протяжный вопросительный звук, сопровождаемый деликатным зевком.

— И еще он сказал, что не думает… что Джек затаил на меня зло — он замолк, ожидая ответа жены, но она была целиком поглощена прикалыванием цветов, выдернутых из вазы, к своему платью и молчала. Карстерс устало отвернулся.

— Если бы не ты, дорогая, я бы тогда сказал всю правду… Я, наверное, просто обезумел, что не сделал этого.

— Дик! — она уронила цветы на пол, но не обратила внимания. — Дик!

— О, тебе нечего бояться! Не думаю, — с горечью продолжил он, — что найду в себе мужество… снова увидеть всех их по прошествии этих шести лет…

Лавиния беспокойно заерзала по кушетке.

— Ты не сделаешь этого, Ричард! Обещаешь? Не сделаешь? Я не вынесу этого позора! Обещай, что никогда никому ничего не расскажешь, ладно?

— Нет, — ответил он, не глядя на жену. — Этого я не могу обещать.

Небрежно сбросив вышивание с колен, она вскочила и яростно затрясла маленькими кулачками.

— Значит, ты сделаешь это?! Хочешь меня опозорить! Тебе плевать, какие мученья ты мне причиняешь! Ты…

— Лавиния, ради всего святого! — оттолкнув кресло, он вскочил. — Успокойся! — Ричард знал способность жены впадать в приступы ярости и нахмурился, ожидая худшего.

— Не успокоюсь! О, да-да, конечно! Считаешь меня скандалисткой, я знаю, знаю! И нечего строить кислую физиономию, сэр, потому что вы куда хуже! Я молчать не собираюсь. Пусть я ужасная женщина, зато ты — мошенник, карточный шулер, вот кто ты!

Карстерс бросился к ней.

— Лавиния!

— Нет! Оставь меня в покое, не трогай! Это из-за тебя я так несчастна! Ты всегда отказывал мне во всем, а теперь угрожаешь опозорить!

— Это неправда! — выкрикнул Ричард, окончательно теряя голову. — Я не могу обещать, вот и все. И в чем таком я тебе отказывал, когда позволяли средства? Господь свидетель, ты делаешь все, чтобы разорить меня!

— Ах, вот оно как!.. Так значит, это я во всем виновата? Разве не ты вынудил милорда оставить все деньги Джону? Плата за то, чтоб он молчал. Обо мне ты не подумал…

— Ради Бога, Лавиния, замолчи! Ты сама не знаешь, что говоришь.

Она прижала ладони к пылающим щекам.

— Нет! Я безрассудна! Требую слишком многого. Я знаю, но только не произноси этого вслух, слышать такое просто невыносимо! И не смотри на меня с таким упреком, Ричард! Ты просто с ума меня сводишь! — она вскочила и заметалась по комнате, словно загнанное животное, впадая при этом в еще большую ярость. — Ну, говори хоть что-нибудь, Ричард! Сделай что-нибудь, не стой, как истукан! О, зачем ты только на мне женился? Я раздражаю тебя и от этого мне становится еще хуже! А ты не видишь и знать не желаешь, что я не могу жить без развлечений и денег. Разве этого следует стыдиться? Может быть. Ну а ты, ты разве лучше? Ну почему ты рассказал мне всю правду об этих картах после свадьбы?.. — ее сотрясали злобные рыдания, разорванный в клочья платочек валялся на полу.

Карстерс повернулся к ней спиной. Ричард не хотел, чтобы Лавиния видела, как больно ранили его эти слова. Это движение привело миледи в еще большую ярость.

— Не смей делать так, не смей! От этого твоего молчания мне становится еще хуже! О, если бы ты любил меня по-настоящему!..

— Но как ты можешь в этом сомневаться? — выкрикнул он и резко развернулся к ней лицом. — Ты прекрасно знаешь, как я люблю тебя! Разве нет? — он схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.

Она вся задрожала, сквозь плач пробился робкий смешок. И вдруг, столь же внезапно, приступ гнева прошел.

— О, да-да! Ведь ты любишь меня, правда, Дики? — она обняла его за шею, приникла к нему всем телом.

— Господь свидетель, да! — выдохнул он, отталкивая ее. — А ты, тебе все безразличны, кроме самой себя!

— Нет-нет! — воскликнула она и снова прижалась к мужу. — Не говори так, Дик. Я люблю тебя, но не могу жить без радости и веселья, ты же сам знаешь, что не могу… Такая уж я уродилась и измениться не в силах. Вот и теперь, обидела тебя, а ведь совсем не хотела этого! Клянусь, не хотела!

— Знаю, дорогая, знаю, что не хотела, но умоляю, перестань вести себя, как ребенок! Постарайся! Ты так импульсивна, так…

— Так и знала, что ты это скажешь, — заметила она ровным мертвенным тоном. — Ты не понимаешь меня. Хочешь, чтоб я была доброй, терпеливой, послушной, но это не в моей натуре.

— Но, Лавиния, постарайся все же как-то контролировать свои… страсти… — мягко возразил он.

— Но я не могу! Мы, Бельмануары, все таковы, такими создал нас Господь. Он создал нас любящими роскошь, развлечения и… безумства!.. — она медленно направилась к двери. — А ты этого не понимаешь и стараешься сделать из меня добропорядочную женушку и хорошую мать. И это при том, что я обожаю жизнь и удовольствия и ничуть не интересуюсь домашним хозяйством! — она приотворила дверь. — И вот теперь голова у меня болит, а ты смотришь грустно и говоришь, что всему виной мой испорченный характер, вместо того, чтобы извиниться и сделать все, чтоб утешить меня. Почему ты не отвезешь меня в Лондон, зная, как мне тоскливо здесь, в этом мрачном доме, где совершенно нечем заняться, кроме как ребенком и рукоделием? Господи, как же я устала от всего этого! От всего! — она уже собиралась выйти из комнаты, но он ее остановил.

— Погоди, Лавиния! Ты говоришь, что несчастна?

Отпустив дверную ручку, она выразительно всплеснула руками.

— Несчастлива? О, нет, просто скучаю. Я натура энергичная, мне все время чего-то не хватает. Я так хочу, чтоб ты был доволен мной, Ричард! Просто невыносимо видеть тебя в печали!.. О, ну почему только мы все время ссоримся? — она импульсивно рванулась к нему, встала рядом и подняла свое красивое личико: — Люби меня, Ричард. Отвези в Лондон и не смей огорчаться, что я сорю твоими деньгами! Скажи, что тебе плевать на деньги! Скажи, что ничто не имеет значения, лишь бы я была счастлива и довольна! Будь необузданным! Безрассудным! Каким угодно, лишь бы не таким старым и мрачным! — она умоляюще воздела к нему руки.

Карстерс нежным жестом откинул шелковистые волосы с ее лба, но глаза его смотрели встревоженно.

— Дорогая, обязательно отвезу, только не сейчас! Тут так много дел. Если б ты могла подождать хотя бы немного…

— Ах, опять это подождать! Опять быть терпеливой и кроткой! Но я не могу! О, ну как же ты не понимаешь, Дики, как ты не понимаешь?..

— Прости, милая. Обещаю, что непременно отвезу, как только будет возможно, и что ты пробудешь там, сколько захочешь!

Руки ее бессильно упали.

— Я хочу сейчас!

— Но дорогая…

— Прекрасно… очень хорошо. Мы едем сейчас же, немедленно! И не смей со мной спорить!

Он окинул ее встревоженным взглядом.

— Ты утомлена, любовь моя, ты устала и…

— Да, — тут же согласилась она. — Устала, а потому иду сейчас же и отдохну. Прости меня, Дик! — поцеловав кончики пальцев, она послала ему воздушный поцелуй. — Когда-нибудь я исправлюсь, — и с этими словами она повернулась и выбежала из комнаты, оставив дверь распахнутой настежь.

Какое-то время Ричард молча созерцал следы ее присутствия в библиотеке. Механически наклонился, подобрал с пола вышивку и клочки платка. Два цветка, выдернутые из вазы, оказались сломанными и он выбросил их в окно. Затем вышел из комнаты на залитую солнцем террасу и оглядел прекрасные сады, тонущие в голубоватой дымке.

Через лужайку к нему бросился мальчик лет четырех-пяти, махая испачканной ручонкой.

— Папа!

Ричард глянул на него с террасы и лицо его осветила улыбка.

— Что, Джон?

Малыш карабкался по ступенькам, выпаливая на ходу новости.

— Там дядя Эндрю, сэр. Он прискакал на лошади повидаться с вами и ищет вас в саду.

— Вот как? А где он оставил лошадь? В конюшне?

— Да, сэр… Я бежал сказать…

— Очень правильно поступил. Пойдешь со мной его встретить?

Лицо мальчугана так и просияло от радости.

— А можно?.. — и он сунул ладошку в руку Ричарда.

Они вместе спустились по ступенькам и пересекли лужайку.

— А я удрал от Бетти! — похвалился Джон. — А вон и дядя Эндрю! — и он бросился навстречу приближавшейся к ним фигуре.

Лорд Эндрю Бельмануар приходился Ричарду шурином, а нынешнему герцогу Андоверскому — братом. Он подошел к нему, держа маленького Джона на руках, и поставил его на землю.

— Добрый день, Дик! Какой, однако, бойкий у вас мальчик!

— Да. Только что сбежал от няни.

— Отлично! Джон, идем с нами и еще раз обдурим толстуху Бетти! — с этими словами он взял Ричарда под руку. — Идем, Дик! Мне так много надо тебе сказать! — и он скроил нарочито сердитую гримасу.

Мальчик побежал к лесу, по пятам за ним мчался огромный булль-мастиф.

— Ну, что на этот раз? — спросил родственника Ричард.

— Рука самого дьявола вмешалась, не иначе! — ответил его светлость, удрученно качая головой.

— Долги?

— Бог ты мой, да! Вчера заглянул к Дилеби, ставки были страшно высокие. Короче, проиграл три сотни, это вместе с тем, что я должен Кэрью. И откуда их теперь взять, ума не приложу! Этот Трейси корчит из себя праведника и божится, что больше не одолжит мне и пенни. Говорит, что скорее увидит меня проклятым Господом Богом, в чем лично я сильно сомневаюсь…

Трейси и был герцогом. Ричард насмешливо улыбнулся — он уже одолжил его светлости тысячу гиней, расплатиться с одним «пустяковым должком».

— Денег он ни за что ни даст. К тому же и взять их ему негде.

— Неужто? Нет, он поистине невозможен! Не далее, как две недели тому назад, Трейси был в городе и ему дьявольски везло! Я тебе честно говорю, Дик, сам видел, как за одну только ночь он унес пять тысяч чистыми! А мне отказал в каких-то жалких трех сотнях. Бог ты мой, и это называется брат! И еще строит из себя ангела небесного, словно покерных костей и в глаза не видывал!.. Можно подумать, что я какой-нибудь карточный шулер… гм! Ох, прости, Дик! Страшно извиняюсь. Ляпнул не подумав, совсем забыл о Джо… Вот дурак так дурак! — Ричард, заслышав это, поморщился.

— Ты же не нарочно, — выдавил он усмешку. — Ладно, хватит извиняться и продолжай.

Как раз в это время они приблизились к ручью и перешли через него по мостику, а затем углубились в лес.

— Рассказывать особенно нечего. Надо срочно придумать что-нибудь, поскольку Кэрью ждать не собирается и тут же возьмет меня за глотку, стоит только начать просить его, это тощее пугало, отсрочить долг. Вот я и пришел к тебе, Дик…