Светлана Тимина - Черная Орхидея

- Знаешь, что это?

... Я знала. Очень хорошо, потому что это были мои любимые цветы. Очень часто, на протяжении нашего бешеного романа, он дарил мне их. Орхидеи. Теперь это было в прошлом. В прошлой жизни...

Ремень бил не больно, боль была морального план.  Больно стирались вчера в кровь колени. Больно было от ломки моей воли. Но ничего так сильно не ударило, как эта жестокая боль... Боль напоминания о том, чего я лишилась на контрасте с кошмаром.

Орхидея. Просто цветок без стебелька. Кажется, я видела ее в вазоне на окне. Нежно-белоснежный цветок с тонкими бордовыми прожилками. Сама нежность и уязвимость, доверчиво уместившаяся в ладони варвара.

- Очень красивый цветок. Но попытайся представить, что она мыслит. Живет. У нее есть круг интересов, внимание поклонников, которые ею восторженно восхищаются, гордость, попытка во всем управлять своей жизнью, наконец. Даже есть имя... наверное. Мне безразлично. Но сейчас она являет собой сознание. Без стебля и воды - именно сознание. Воля. Гордость. Самооценка. Но вот в чем незадача, она в чужих руках.

Я опешила, не ожидая услышать такой философский монолог от своего тирана, но это не имело значения. Во мне внутри медленно рушились стены укреплений рассудка... Именно так я себя ощущала. Просто смотрела на цветок, не в силах отвернуться.

- Эта беззащитна. Она это знает изначально, потому не хватает звезд с неба. Но в джунглях Борнео растут черные орхидеи. Ее сестры. Они ядовиты - это их защитная особенность. Они оплетают лианами все вокруг, завоевывая себе новые территории таким образом. Агрессоры. Своим черным окрасом они вовсе не маскируются, а наоборот, кричат о своей дерзкой красоте, уверенные в одном - они далеко. Туда так редко ступает нога человека, что они продолжают жить в уверенности, что  их не сорвать. Но их срывают. Всегда найдется тот отважный, кто пройдет все опасности дикой природы непроходимых джунглей ради права сорвать для себя эту красоту и завладеть ею. И вот тогда у нее больше нет выбора. Цвести помимо воли в замкнутой клетке колбы с водой, забыв прошлую жизнь и радовать глаз своего захватчика. Или же... Или же так. - Я содрогнулась, когда его ладонь резко сжалась. Разжал он ее  неторопливо, и скомканный, раздавленный цветок с изломанными лепестками безвольным лоскутом упал к моим коленям.

Я, не отрываясь, смотрела на искалеченный цветок. Дима склонился и ласково погладил меня по волосам.

- Сила всегда права, и если нельзя ей противостоять, стоит просто покориться.

Я отшатнулась. Горькие слезы медленно стекли по щекам и упали вниз, задев сломанный бело-бордовый лепесток. Больше слова были не нужны. Даже наказание вчера не смогло донести эту истину до моего сознания. Даже боль.

 - Подумай над моими словами, - мягко сказал Дима. - Это не приказ. Это совет. Станет легче. - И, развернувшись, громче добавил: - я приду вечером. Будь готова к минету. Я соскучился за твоими губами.

- Пощади... - прошептала я, содрогаясь от его цинизма, и словно в забытьи подгребая ладонью сломанный цветок еще ближе. Силы оставляли меня, и я прижалась головой к паркету, уже не сдерживая слез.

- Почему ты просишь пощады, разве я жесток? Разве я сегодня причинил тебе боль? Или ты хочешь, чтобы я предпринял действия, от которых даже самые стойкие начинают молить о пощаде?!

Меня трясло. Я смотрела на орхидею, гладила пальцами лепестки, словно пытаясь отдать им свою силу и влить жизнь, понимая, как это бесполезно... И страшно.

- Отдыхай. До вечера есть время. И стоит ли говорить, что если я увижу тебя в простыне или полотенце, то буду очень зол? И еще. На тумбочке таблетка "персена". Одна, чтобы у тебя не возникло желания натворить романтических глупостей. Будь добра, выпей. И умойся перед моим приходом. Я не требую улыбку до ушей, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но рыдать и кататься по полу прекращай.  Меня этим не пробьешь. Можешь выреветься до моего прихода, но чтобы вечером я подобного и близко не наблюдал. Ты меня поняла?

Я молчала. Цветок не оживал. Сломы и загибы лепестков темнели на моих глазах. Так будет и со мной. Очень скоро. Почти уже сейчас...

- Ничего. Времени воспитать тебя у меня достаточно. Спишу на стресс, я умею быть великодушным. До встречи, моя девочка. - Ключ как-то нервно повернулся в замке.

"До вечера, Хозяин" - мелькнула автоматом мысль. Я сходила с ума. Осторожно уложила цветок в ладони и дала волю слезам. Пей! Оживай! Ну же! Это вода, забудь про соль! Забудь, просто сражайся и пей! Но ничего не происходило, от моего теребления цветок умирал еще быстрее, терял эластичность, и один лепесток отпал.

Хорошо же. Если нет сил бороться, и тебя не спасти, отдай силы мне. Хоть капельку... Тебя все равно уже не спасти... С горестным стоном я сжала кулак, сминая плоть цветка, убивая его, раздавливая, превращая в прах под моими пальцами. Быстро... Безболезненно... Разрывая душу.

Все равно тебя уже не спасти...

Нимфомания в доме расколотых подоконников.

40 дней твой бойфрэнд играет в покойников.

Не клянись на молоке, сука, не стой на дороге. Радистка Кэт, давай раздвигай ноги.

Я буду мстить тебе за своё одиночество. Кончилось доброеутро, Ваше Высочество.

Начались ночи, полные электричества, Ваше Величество.

Здесь берут качеством, а не количеством. Такое вот у меня язычество.

Зашивать твои вены суровыми нитками. Рисовать "Never Die" в ванной с белыми плитками.

Стащить бы зубами на память все твои мини/бикини/шестёрки/вини. Моя игра без ферзя. Буду трогать/ласкать/целовать тебя там/где/нельзя

. Пока ты мне всё не выложишь. Надеюсь, ни с кем не спишь. Слышишь? Ариведерчи, малыш. Я жду тебя.

 

(с)Антон Прада

 

Дима  

Я смотрю, как мерцают звезды в ночном небе Крыма.

Здесь все не так, как в Харькове. Не так, как в Ялте и других густонаселенных городах побережья. Нет светового загрязнения и прозрачной пелены смога, которая гасит их сияние. Кажется, протяни руку - и ошпаришься этим холодным, безразличным сиянием. Именно поэтому мне так нравиться на них смотреть. Как в детстве, задрав голову. Они не осуждают. Они вообще выше всего этого. 

Одновременно две. Прочертив пунктир в ночном небе над темным силуэтом Ай-Петри, сгорают, не успев коснуться земли. Желания мои сейчас отличаются завидным постоянством. Одно уже сбылось.  И я давно вышел из детства, чтобы загадывать их на падающих звездах.

Что мы там загадывали в этом самом постсоветском детстве, когда удирали из дома и мечтали с пацанами со двора о дальних странах и невероятных приключениях? Я, кажется, хотел стать пиратом. Стивенсон, Майн Рид и Беляев формировали наше мировоззрение похлеще  ужасающей политпропоганды. Желания сбываются. Не так, как мы загадывали, но все же... В сомалийскую бригаду путь закрыт. Шхуны с черным флагом тоже нет. Корабли не грабим. А в остальном? 

Может, не корабль и морские просторы были основополагающей частью моих детских стремлений. И даже не черный флаг. И не та добыча. Совсем иная...

Я ощущаю ее страх и ее отчаяние даже на расстоянии. Это словно гребаная черная дыра, ограниченная четырьмя стенами, из которых ей больше нет выхода. Она не в перегородках межкомнатных конструкций. Не в повороте ключа в замке ее импровизированной темницы. Она только в ее сознании. Отравленном женском сознании, в котором никогда не было места слабости. Только вперед, круша эти стены. Вырваться из тьмы обыденности, потому что не место нам там, мы иные. Плевать, что трещат ребра под грузом никому не нужной силы. Твоя сила в твоей слабости. В неосознанном желании отдать эту тяжесть в руки сильного мужчины. Никто не говорил, что будет легко. Сдирать с тебя латекс этого скафандра, не оцарапав души - невозможно. Убедить, что без него у тебя вырастут крылья - еще сложнее. Ты думаешь, я уничтожаю тебя... Какая же ты дура. Я представляю выражение твоего страдальчески-заплаканного личика, если бы ты узнала, что я на самом деле к тебе чувствую. 

Ты не узнаешь. Игра не по твоим правилам. Тут нет веников роз и орхидей. Хотя, я утрирую. Есть. Розы - хороший ударный девайс, если отколоть шипы. У тебя изумительная кожа. Гладкая. Загорелая. Я не хочу видеть на ней кровавые рубцы. Мне никогда такие экзекуции не приносили удовольствия. Я люблю гладить бархат твоей кожи. Иногда мне кажется, она светится в темноте. Понимаю, что это бред, но фантазия моя безгранична. Я люблю писать на ней маршрут нежных поцелуев. Видеть, как она розовеет под несильными уларами ремня. Слабая порка, имитация. Я никогда не смогу, наверное, тебя сильнее. Мне это просто не нужно. 

Орхидеи хороши не в букетах. Нет. В ладони. Беззащитные, как и ты, в моей абсолютной власти. Чтобы одним сжатием пальцев ломать твою волю, втайне даже не заставляя, нет - умоляя тебя покориться. Страшно? Больно? А выхода нет. Только смириться.

У тебя необыкновенные глаза. Мне безумно нравится наблюдать, как уходит дерзость и вызов из этих бездонных омутов, когда ты понимаешь, что проиграла. Что все равно, все будет по-моему. Страдание и боль тогда пляшут свой неистовый танец. Страх. Недоверие. Надежда, что я пошутил, что все это не всерьез. И вместе с этим, невысказанная мольба защитить и спрятать, как ты полагаешь, от моего безумия.

Девочка, все не так. Я никогда не теряю контроль. Я запретил себе это давным-давно. Каждый шаг просчитан, как в долбанной шахматной партии. И в этот момент ты полностью под моей защитой. Ты за каменной стеной, которая убережет тебя от любой боли извне. Причинять тебе боль - только моя привилегия.

Ты скажешь - я ошибаюсь, я специально мучаю тебя ради своей услады. Я тебя прекрасно понимаю. В твоем мире, все не так. Там нет места стертым в кровь коленям, надрывному крику душевной агонии, униженной мольбы избавить тебя от моих действий. Там горит вечно сияющий калейдоскоп огней, фальшивые бриллианты новых граней, мнимая карусель, которая вертится, якобы, вокруг тебя. Там никто не стремится поставить тебя на колени. Наоборот, они готовы сами шарахнуться в пыль у твоих ног ради одной твоей улыбки. Ты думаешь, это любовь? Возможно. Любовь слабаков, она такая. Обреченная на муки без взаимности. Но какое твое дело? Пока они дарят тебе цветы, дорогие подарки и поют дифирамбы, тебе комфортно. Они - настоящие. Я - изверг. Это все понятно. 

Никогда тебе не узнать, что я чувствую к тебе. Не пробить ледяную маску моего равнодушия, и не увидеть, как сгорает мое сердце во имя тебя. Потому что тебе ничего не стоит сжать его в своей тонкой ладони и выжать из него кровь, чтобы потом швырнуть в пыль у своих ног. Я не позволю. Считай меня кем угодно. Одержимым. Садистом. Последней сволочью. А я всего лишь не стал ждать у моря погоды. За свою любовь, пусть в черно-красных тонах, я пойду по трупам. Прижму к стенке, не оставив выбора. Ты моя. Я вскрою твой эмоциональный сейф, заставив отдать мне все. Без остатка. 

Твоя паника сейчас достигла всех мыслимых и немыслимых пределов. Я ее ощущаю кожей. Уже ведь не вечер. Глубокая полночь. Но я знаю, что в ожидании неизбежного ты не сомкнула глаз. Билась в этих стенах, словно пойманная в силки птица. Наверняка, плакала так долго, что не осталось больше слез. Отлично. За слезами приходит смирение. Ты не хочешь моего прихода, и желаешь его одновременно, чтобы избавиться от убивающей неизвестности. Что, моя девочка, меня ждет в стенах неприступной тюрьмы, в которую я запер тебя недрогнувшей рукой? Может, в меня полетит какой-нибудь тяжелый предмет? Те же самые орхидеи в прозрачном вазоне? Будет печально. Маман расстроится. Игры в рабовладельца она бы мне с легкой руки простила, свои же цветы - вряд ли. Поэтому, девочка, лучше тебе этого не делать. Какие еще варианты? Слезы? Я же запретил это. Да, мне жаль тебя. Особенно, когда ты плачешь. Я почти чувствую, как рвется из груди твое измотанное сердечко. Далеко ему все равно не вырваться. Прутья моей клетки уже строят круговую оборону вокруг него тоже. Почему это меня не останавливает?