- У нее есть еще один телефон, - сглатываю, отводя взгляд... Я не хочу... Но я не могу принять твое новое правило! Ты перешел черту. За пять минут до почти взаимности... За пять минут до настоящей тематической обратки! - Рабочий... Он всегда с ней... Я редко на него звоню, но это особый случай...

       - Диктуй.

Вздыхаю, зажмурившись. Мой голос кажется чужим, а сердце просто застыло льдом, потому как устало биться... Может остановиться от нового стресса, поэтому временно отключается, чтобы не выдать ничем...

       - 0974296907...

       Замирает время. Наконец-то. Мое желание сбылось. Гудок вызова, за ним второй, падает каплей на камень в замедленной съемке.

       - Слушаю!

       В этом родном и таком знакомом голосе из прошлой жизни стальные нотки... Боже, мне плевать! Какая разница, это мой Вадик! Слезы облегчения бегут по щекам, и я не в состоянии скрыть улыбку.

       - Леночка! Привет, это Юля! Я с чужого номера... - хватает сообразительности, чтобы кивнуть Диме, мол да, ответила, и я этому рада! Слезы от радости. - Лена... я не могу говорить... долго...

       - Юля, с тобой все хорошо? - Вадик не задает ненужных вопросов. - Юля, да или нет. 

       - Нет! - качаю головой со счастливой улыбкой. 

       - Тебе угрожают? Тебя увезли? Держат силой?

       - Да! Да, Леночка! - от его сообразительности мне хочется закружиться по комнате.       - Они рядом? Слышат тебя!

       - Да, у меня мало времени... Слушай, Настя была у тебя?

       - Где ты? Вкратце. Я тебя найду. Ориентиры...

       - Да... Лена, все хорошо... Я у моря... В Симеизе... - Дима предупреждающе поднимает руку и хмурится. - Сама... Я устала и решила на время уехать...

       Дима делает шаг вперед. В его глазах подозрение. Тянет руку к телефону... Но у меня не сдают нервы. Я в шаге от свободы... И я не позволю мне помешать!  

    - Симеиз, коттеджный поселок, из окна видна Кошка, песчаный кирпич в два этажа! - ору в трубку, отползая в угол кровати. - Вадик, забери меня! Он сломал мою жизнь... Найди меня, прошу... Убей его!

       - Я иду за тобой... 

       Резкая боль обжигает щеку, выкручивает мои запястья... Мне все равно! Одна фраза, глоток кислорода, удержал меня от падения в пропасть... "Я иду за тобой"!

       Занесенный надо мной кулак зависает в воздухе. Я смело распахиваю глаза, чтобы насладиться блеском платины... Но не вижу даже проблеска. Кофейный омут. Грусть. Усталость. Сожаление. Боль...

       Какая прелесть... Ты тоже умеешь ее чувствовать?

       - Что ты наделала, Юля? - голос спокоен, но прерывается на последнем аккорде... А меня начинает сотрясать в истерическом приступе смеха... Я, наверное, и умирать буду, смеясь!

       - Подписала тебе смертный приговор, е..нутый садист!..



Глава 27




 Что мне полагалось делать в этой ситуации? Плакать? Просить прощения? Умолять не причинять боль? Апеллировать к его здравому рассудку? Угрожать самыми нереальными вариантами мести? Попытаться расцарапать или, что лучше, огреть чем-то по голове? (вопрос, чем!)? Я потом пойму, чего точно делать не стоило. Беспечно ухмыляться от накатившей эйфории и чувства лживого превосходства над обстоятельствами! Надевать корону принцессы, похищенной драконом, и ждать своего рыцаря, которого вчера призвала на помощь посредством последней модели айфона! Смеяться дракону-похитителю в лицо и, услышав фразу "физически больно не будет", мысленно покрутить пальцем у виска, - все, лузер, стрела амура протаранила тебе башку окончательно, ты ничего со мной не сможешь сделать! Категорически не стоило быть столь самоуверенной, пока еще перспектива спасения была размыта... Но от адреналиновой азартной интоксикации я едва ли не плясала по замкнутому периметру новой темницы! И даже цепь мне не мешала...

       ...Сейчас для меня было загадкой, почему его занесенный кулак замер в воздухе... Наверное, был запрограммирован в Windows? Так или иначе, я не увидела в этом жесте скорой катастрофы. Осознала, что никогда он не сможет меня ударить вне своих садистских игр, и нет, не успокоилась... Стервозность достигла пика Эвереста, отключив напрочь инстинкт самосохранения. 

       Нет, я ожидала немедленных штрафных санкций, когда за ним закрылась дверь...  

    - Зачем? - произнес он с бессмысленной настойчивостью, перед тем, как уйти, а я... Просто открыла все свои ментальные чакры, впитывая, втягивая, словно "маргариту" через соломинку, квинтэссенцию его боли, уязвимости, разочарования и чего-то еще... И эта боль не ударила по моей совести, нет, она насытила мою кровь своим опиумом, вызвав нечеловеческую радость от того, что теперь он полностью в моей коже! Так легко было смеяться ему в лицо! Чувствовать себя победительницей! Я нанесла самый беспощадный удар в его доверчиво распахнутое сознание. Черные орхидеи предугадали скорую атаку и не вырвали с корнем свои ядовитые рецепторы! И когда герой-охотник, который неделями выжидал удобного момента, устал быть хорошим и самоуверенно объявил им о своих намерениях - вырвать с корнем, увезти на край света, поместить в колбу с раствором или же расплющить в ладонях в случае несогласия - черные лепестки не утратили своей бархатистости, нет... Не померк их насыщенный оттенок и глянцевый блеск, не ощетинилась лиана стальными шипами... С покорным молчанием гордые цветы позволили ему протянуть к ним ладони, чтобы сейчас, при одном только прикосновении, которое раньше им нравилось и не причиняло захватчику вреда, впрыснуть через поры в кожу миллионы отравленных молекул. Они просто хотели цвести на свободе, им не нужна была колба из платины, усыпанная бриллиантами, в условиях комфорта и микроклимата шикарной лаборатории...

       Он вернулся спустя час... Я уже успела выкурить пару сигарет, принять холодный душ, чтобы немного успокоить неистовую самодовольную эйфорию, даже прорепетировать на лице трогательное восхищение к тому самому моменту, когда Вадик взломает все замки этой виллы и унесет меня на руках в привычный мне мир свободы и независимости. Мне не было страшно. Достаточно было знать, что не убьет, остальное...

       - Пойдем со мной.

       Я отбросила журнал в сторону с шальной мыслью, что по возвращению сделаю себе точно такую же укладку, как у Фиби Тонкин на развороте фотосета.

       - Мне и здесь хорошо.

       - Юля, у тебя нет выбора.

       Он пропустил меня вперед. Так просто. Не выкручивая руки, не толкая в спину, не наматывая недавно высушенные волосы на кулак. Я замерла перед спиральной лестницей, на миг, ощутив тревогу... Что, если он сейчас просто столкнет меня вниз? Повернулась к нему, готовая встретить боль кофейного цвета с капельками ртути в глазах, и натурально опешила.

       Абсолютная платина. Никакого вкрапления шоколада. Абсолютно. Его глаза непостижимым образом сменили цвет! Наверное, я даже тряхнула головой, чтобы прогнать это наваждение... А потом вспомнила. Когда я впервые увидела его в баре, мне показалось, что наши глаза одного цвета, но позже я списала это на игру света и тени. Стало быть, мне не показалось! 

       Совсем скоро я пойму, что именно так выглядела его беспощадная решительность. Сейчас же я не могла отвести своего взгляда. Мозг еще не осознал того, что пропасть уже почти поглотила каждого из нас... Поэтому я только с дерзкой уверенностью улыбнулась в это замкнутое, словно заледеневшее лицо!

       - Я не знаю, что ты задумал, но меня найдут!

       - Возможно, Юля.

       - Если ты думаешь, что можешь спустить с меня шкуру... Резать свои инициалы, где ты там собирался... Подумай о том, с каким удовольствием я потом сниму порезы и побои! И ты уже от прокуратуры не откупишься. Потому что у него тоже дохрена бабок, чтобы перекупить их обратно!

       Но он с таким же вымораживающим спокойствием смотрел мне прямо в глаза. А я вцепилась обеими руками в перила лестницы, чтобы не рухнуть от первого же удара.

       - Ты решила, что я буду делать тебе больно физически?

       - Дима, не люби мне мозги. Тащи свой кнут, ты же этого хотел?

       - Не этого. Мне никогда не нравилось причинять тебе боль. Можешь не бояться.

       - Очешуеть, - не сдержалась я. - я все равно тебе не верю. Только знаешь, без своих девайсов в руках ты не мужик! И даже так ты фиг подчинишь меня себе! Я тебя больше не боюсь, понял?

       - Страх притупляет эмоции, - философски заключил он, терпеливо выслушав мои слова. - Так что это даже хорошо. Спускайся, Юля. Нет настроения, тащить тебя по лестнице... Это идет в разрез с моими обещаниями не причинять тебе боль.

       Мой спуск в преисподнюю... Могла ли я знать это тогда? Цепочка уверенных шагов, гордо поднятая голова... Я не смотрела под ноги, мой взгляд был устремлен прямо перед собой, я знала, что не оступлюсь. Если бы я могла в полной мере постичь всю боль скорого кошмара, агонию своей истерзанной души, потерю себя самой от иного вида боли... Самой оглушающей, ослепляющей, беспощадной! Рядом с которой, все плети и кнуты мира должны были тотчас же рассыпаться в пыль и прах от собственной несостоятельности!

       Я ничего этого не знала. Мне сейчас казалось, что за спиной трепещут черно-белые неуязвимые крылья, которым не угрожает никакая физическая боль... Почему-то я сразу поверила, что он не врал. На тот момент этого для меня было достаточно. Я не знала, что именно он собирался со мной делать, более того, когда увидела новую камеру своего заточения, только презрительно усмехнулась.

       "Я посажу тебя в подвал!" - как часто я слышала эти слова? Они и раньше не особо пугали меня, хоть воображение и рисовало сцены из застенков гестапо/инквизиции/"Пилы - 1,2,3,4,5"... Тут ничего такого не было и в помине. Стены, выложенные теплым песчаником. Похожие на факелы бра расположены по периметру стен; освещения, может, и недостаточно, чтобы читать, но зато не темно и не страшно. У дальней стены большой стеллаж непонятного назначения... Приглядевшись, я поняла, что это такое. Горлышки бутылок, припорошены пылью! Меня решили жестоко наказать или отправить на дегустацию?

       Когда его руки опустились на мои плечи, я даже не вздрогнула... Когда они начали гладить мою шею - но не лаская, а словно изучая, - я по-прежнему не испытала никакой тревоги. Его дыхание обжигало шейные позвонки, и я даже позволила себе расслабиться и впустить в кровь волнующие искры предвкушения. В чем твоя месть, Дима? Отыметь меня в подвале, разложив на плитах, стилизованных под гладкий камень? Пролетаешь, родной, я в детстве часто фантазировала на эту тему.

   

       Металлический скрежет с пугающим перезвоном... Я все понимаю! Только не жди, что я сейчас закрою глаза или расплачусь!

       - Репетиция первой брачной ночи? - Мои губы изогнула издевательская, ироничная усмешка, она не меркнет даже тогда, когда шею передавливает сталь обруча под тяжестью защелкнувшейся цепи. - О, ты умеешь обращаться с отверткой? Мама такого зятя одобрит! Дома дохрена чего надо прикрутить!

       При всем этом, я смотрю куда угодно, только не в его глаза. Просто понимаю - не выдержу, сорвусь, утону в панической атаке! Вес цепи продавливает шею, но, пока еще можно терпеть, держу голову гордо поднятой... Это не смелость. Это стремление из последних сил не дать ему повода понять, насколько мне страшно!

       - Да у меня было помутнение рассудка, когда я позволил себе говорить с тобой, как с человеком!       Это презрительное подчеркнутое "с тобой" вызывает противный спазм в горле... Но хрен ты увидишь, что я тебя боюсь!

       - Милый, это нормальное явление! У меня вообще было полное затмение, когда я с тобой впервые заговорила!

       Он поднимается, а я из последних сил напрягаю мышцы шеи, чтобы цепь не пригнула голову к полу. Поразительная изобретательность, не добился этого сам, сталь тебе в помощь!       - Отдыхай, девочка. Может, сможешь осознать свое поведение... Легче потом будет.

       - Надо перезарядить станок, который вырывает ногти? - истерический смех прерывается, а во рту вновь привкус соли. "Не кусай губу, Анастейша", прям.  

    - Я же сказал, больно не будет... по крайней мере... физически!

       Я все же решаюсь поднять глаза, когда он направляется к двери, скорее вследствие какой-то осязаемой, но пока не понятной угрозы в этой фразе. Без шанса что-либо изменить. Наверное, подсознательно хочу запомнить... Пока еще его прежнего. Того, кто мог быть человечным. Добрым. Нежным. Кто мог достучаться до меня, не дави он неотвратимым прессингом, апеллируя как к равной себе...