Елена Вернер - Черный клевер

Теперь, сегодня, я точно знаю: не бывает любви простой и легкой, на ее пути всегда громоздятся препятствия, от крохотных камушков до мраморных глыб. Не бывает любви удобной, она всегда неловка, чуточку неуклюжа, остроугольна и никак не ложится в заранее приготовленные для нее рамки, формы и оправы. Но также не бывает и невозможной любви – есть любовь, на которую не осмелились.

Я знаю, что найду у поезда мою сероглазку. Я верю. Верую…

22.10

Теодора Михайловна еще раз перелистала тетрадь в сафьяновом переплете. Ее ладонь осторожно гладила страничку за страничкой. Чернила на бумаге поблекли, сами листы пожелтели, но текст все еще был читаем.

– Это мой тятя. Отец то есть. Узнаю его почерк.

Лора старалась понять:

– Но… откуда? Вы же говорили, что родом из Читы?

Теодора Михайловна кивком пригласила Катю и Лору в свою комнату. Они прошли следом за ней и рядком, как цыплята, примостились на краешке заправленной кровати с ворохом пышных подушек в кружевных наволочках. Сама хозяйка села в скрипучее кресло, оставшееся в квартире с самых застойных советских времен, и оттого ничем не примечательное. Ее руки не выпускали тетрадь, и пальцы беспрестанно оглаживали поблекшую ткань обложки, словно в поисках изъянов.

– Родом-то я из Читы, да только тятя мой отсюда, и мама тоже. Они познакомились в Москве. О, это была целая история! Мама мне рассказывала ее часто, уже потом, когда тяти не стало. У него было больное сердце, он во время войны умер, мне едва десять лет исполнилось. На фронт его не брали по состоянию здоровья, да и возраст… Вообще, говорили, чудо, что он так долго прожил, ну да в их жизни чудес было изрядно… А в тридцатые, когда все началось, они были несвободны, оба. Но уж такая любовь, что ты будешь делать… Все остальное меркло! Долго они пытались с ней совладать, усмирить, полтора года не виделись. Но потом снова встретились – и поняли, что жить друг без друга не могут. И сбежали. А куда – никому не сказали, да и сами не знали. Бежали, как говорится, куда глаза глядят. Сели на первый попавшийся поезд в Сибирь. Паспорта специально сожгли, чтобы никто их не нашел. Тридцатые годы, тогда сложно было укрыться. Но у них вышло. Мамин первый муж, Борис Вяземский, был партийной шишкой, очень она боялась, что он ее искать станет. А он почему-то не искал, и тятя всегда говорил ей: Вяземский мне обещал… А как уж и что было там – этого я не знаю, и она не знала. Знал только тятя, но он не рассказывал. Думаю, уговор у него был с тем мужчиной какой-то, но что за договор и какую цену он за маму заплатил – это уж одному богу известно, маме отец не проговорился… А маминого первого мужа позже репрессировали. Мама, конечно, об этом не узнала. В Чите они с тятей назвались обычными Петровыми, Ниной и Михаилом. Сказали, что супруги, хотя и свадьбы-то никакой у них никогда не было, ох, авантюристы… Мама устроилась учителем пения, ну а отец в котельной работал. И это при том, что до того был в Москве видным архитектором. Но ему нельзя было высовываться. Так и проработал в котельной до самого конца… Только стенгазеты и рисовал по призванию. Да так рисовал, все диву давались… Образование, что поделать, да и талант, его ведь в карман не положишь и со спичками не выронишь! Но ни на день не пожалел, что сбежал с мамой. Жили они душа в душу. Помню, мне уже потом, намного позже, знакомые их и соседи говорили, что никогда такой влюбленной пары супругов не видали. Иногда вечерами тятя заводил патефон, подхватывал маму на руки и так танцевал. Она-то сама хромая была, из-за какой-то старой аварии, но он всегда помнил, как она раньше любила танцевать. Так и вальсировал с нею на руках. А она хохотала.

Теодора Михайловна улыбалась с гордостью.

– А еще, помню, тятя меня сажал на колени и говорил: «Я так вас с мамой люблю, как никто никого никогда на Земле не любил, и в небе тоже». Они же меня и назвали так странно, Теодорой. Это, стало быть, «дар Божий» переводится. Мама долго не могла забеременеть, все первое замужество считала себя бесплодной, а тут вот я подоспела… Полжизни промучалась, простеснялась, то Дорой меня звали, то Додой. Все гадала, зачем таким чудным именем назвали?

– Очень красивое имя, – отозвалась Лора.

– Спасибо, деточка. А адрес-то я этот от отца знала с детства, и когда приехала в Москву, похлопотала, чтобы тут подселиться. Я в молодости была очень даже бойкая, предприимчивая особа, это уж надо признать.

Катюша слушала, открыв рот, но Лора заметила, что старушке не терпится прочесть отцовский дневник, и ткнула соседку в бок. Заверив, что им надо возвращаться к ремонту, Лора и Катя вышли в коридор, прикрыв за собой дверь.

– Вот это да. – Катя была в восторге. – Разве такое бывает в жизни? Старинные дневники, тайны…

– Это говорит человек, который по воскресеньям таскается в Третьяковку и по музеям, – усмехнулась Лора.

– Там другое. Те истории знают все, а эту никто…

– От количества зрителей история не становится ни хуже, ни лучше. Она просто происходит, – позволила себе порассуждать Лора.

Катя вздохнула, еще раз косясь на запертую дверь:

– Как думаешь, она даст нам почитать?

– Не знаю. Наверное, нет, это очень личное. Лучше бы нам своими историями заняться… Я давно хотела узнать, – Лора помедлила, – как у тебя дела? С… конференцией…

Катюша погрустнела. Выудила из кармана брелок в виде чаши, обвитой змеей. Лора его еще утром заприметила, странно, что не раньше.

– Вот. Это мне Олег Васильевич подарил. Там…

Вид у Катюши был мечтательный и стыдливый, и Лора поняла, что деловыми отношениями поездка, кажется, все-таки не ограничилась.

– Тогда почему грустишь?

– Вчера он провожал меня с дежурства. Помог донести до дома банки с краской. – Катя указала на колонну составленных одно на другое ведерок. – И мы поговорили…

– Видимо, разговор был не радостный… – подытожила Лора.

– Да. Олег Васильевич… Словом, он меня не любит. Все еще думает о своей жене. Помнишь, я говорила, что она не так давно умерла? В общем…

– Он мог бы в этом разобраться до того, как затащил тебя в постель, – отрезала Лора. Пусть сама она не безгрешна, но ей захотелось защитить Катюшу.

А та запротестовала:

– Никто никого не затаскивал! Я сама хотела. Мне нужно было побыть с любимым мужчиной хоть одну ночь! Пусть даже я ему безразлична. Это что, запрещено?

– Нет, конечно, нет, – ответила Лора.

И, повинуясь внезапному порыву, крепко обняла Катю. Сердечко у той трепыхалось быстро-быстро.

– Не вешай нос, Катюша.

Катя засмеялась:

– А я и не вешаю!

0.07

К полуночи Катя убежала в больницу на дежурство, а Лора, оттерев от кожи засохшую шпатлевку и промыв от клейстера валик, вышла на ночной промысел. Ожидая официального заказа, она успела подбросить подвыпившего полковника до Алексеевской, а вскоре уже ехала по вызову в Кузьминки.

Проплыли за окном пузатые трубы ТЭЦ, с клубами пара, уползающими в вышину. «Предприятие по производству облаков…» – так Сева назвал однажды эту ТЭЦ, и с тех пор она навсегда потеряла для Лоры свою инфернальность огнедышащей горы. Теперь каждый раз, проезжая мимо, Астанина слегка улыбалась. Как и сейчас.

Ночью дороги свободны и просторны, в желтых пятнах мощных фонарей. Зимой и летом они почти не отличаются, особенно когда идет дождь. Сейчас он едва накрапывал, не зная, разойтись или стихнуть, выкрашивая дорожное полотно своей темной блестящей краской цвета «мокрый асфальт», и Лоре почему-то вспомнилась новогодняя ночь. Тогда был двойной тариф, она развозила веселящихся людей – почти сводница, доставляющая одних людей к другим, складывающая компании воедино.

Под бой курантов она припарковалась у пустой обочины. Можно было не опасаться эвакуаторов, у них тоже праздник.

– С Новым годом! – пропели ей почти в ухо счастливые студентки в синих шапочках с блестками.

– С новым счастьем, – выученно выпалила Лора в ответ. И поняла, что больше никого сегодня никуда не повезет.

Она так скучала по сынишке, что за декабрь накупила ему подарков, два увесистых пакета, и возила их в багажнике. Но тогда она так и не осмелилась отвезти их по адресу и теперь ходила по переливающимся гирляндами улицам и дарила встречным ребятишкам. Кто-то брал, у кого-то родители отнекивались, запрещали, уводили прочь, глядя с опаской, хотя Лора была одета хорошо, в пальто, и даже воротник повязала мишурой, чтобы не пугать никого.

Подарков тогда хватило на восьмерых.

Рация требовательно захрипела.

– Семьдесят девятая на связи! – отозвалась Лора.

– Семьдесят девятая, ваш вызов отдаю двадцать второму. А вы по другому адресу.

– Не поняла?

– Ну, просили именно вас! – диспетчер была невыспавшаяся и раздраженная. – Адрес Нижние Мневники…

Понятно, снова Алиса. Видимо, навострилась ехать кутить. Несмотря на то что они виделись лишь сутки назад, Лоре показалось, что минула вечность.

Полчаса после полуночи. Тот самый час, когда в городском транспорте женщины начинают опасаться мужчин, а мужчины думают только о том, как бы скорее добраться до кровати и отключиться. Атмосфера усталого страха и изнуренного безразличия ко всему.

– У него есть какая-то баба, кроме меня! – ревела в голос Алиса, размазывая по лицу люксовую косметику. – Она мне позвонила и все объявила!

– Погоди, не реви ты белугой, – поморщилась Астанина.

– Я ему сейчас башку снесу, я… Я не знаю, что с ним сделаю! – сыпала невнятными угрозами Алиса, мотая огненной шевелюрой со свежей завивкой. В салоне было тяжело дышать от ее пряного густого парфюма с пачулями и розой. Естественно, французского, естественно, лимитед эдишн[17]…

Лора не успокаивала Алису, той просто нужно было время, чтобы выплеснуть эмоции. На каждый совет у нее находилась тысяча оговорок и протестов, и Лора давно уже поняла, что Алису интересует лишь собственное переживание во всей его душераздирающей полноте. Причем переживания и их предмет сменялись частенько. Так что машина под ее сетования просто неспешно катила в злачные районы города, куда Алиса и велела.

Отплакавшись, Алиса деловито достала косметичку и принялась наводить марафет, расписывая вслух вероломства возлюбленного. Впрочем, никаких доказательств она пока не получила.

– Он кто у тебя, диджей? Парень популярный, откуда тебе знать, что это не сбрендившая поклонница решила помотать тебе нервы? – резонно предположила Лора, и Алиса тут же просияла:

– Думаешь? Блин, а может, правда, а?

Лора сделала погромче арию Царицы Ночи в исполнении Марии Каллас. Тогда Алиса развеселилась еще больше:

– Как прикольно, никогда не слышала! Вот она выделывает…

Лора подумала: «Да, ты еще Нетребко не слышала», а вслух пояснила:

– Поет о том, что жаждет мести и беспощадна.

Алиса в восторге расхохоталась:

– Да ну?! С ума сойти. Круто, надо запомнить, блесну перед кем-нибудь при случае. Слушай, ну а как у тебя-то дела? С тем парнем.

С месяц назад, в минуту слабости, Лора парой слов обрисовала знакомство с Севой и его помощь ей. Всего лишь вкратце, и даже не предполагала, что Алиса слушала ее в тот момент.

– Как он в койке?

– Алиса, у тебя все одно по одному… Нет у нас с ним ничего!

Рыжеволосая красотка почмокала губами укоризненно:

– Ай-яй, динамщица. Платить-то когда собираешься? И чем?

– Платить? – наморщила лоб Лора.

– А то! Думаешь, он за спасибо тебе помогать нанялся? Если денег не попросил, явно собирается тебя…

– Так, притормози-ка, ладно? – возмутилась Лора. – При чем тут это?

– При чем тут это, – передразнила ее Алиса. – При том самом! Блин, Лора, тебе сколько лет? Чего как маленькая? Любая помощь стоит чего-нибудь. Особенно в наше время. Не верю я в доброту и бескорыстие нашего народца и тебе не советую. Особенно у мужиков. Что он там тебе, документы помогает подправить?..

Конечно, Лора не рассказала Алисе всю правду о себе. И не намеревалась делать это впредь. Но ее слова болезненной занозой зацепились где-то внутри.

Она сменила тему разговора, Алиса сообразительно хмыкнула и принялась перекрашивать ресницы. «Волшебная флейта» пошла своим чередом, не нарушаемая их болтовней.

У клуба, прежде чем выпорхнуть из машины, Алисе взбрело в голову накрасить Лоре губы:

– Ну смотри, тебе та-ак пойдет этот цвет, та-ак пойдет! – Нарочито московский говорок выдавал приезжую. – А то ты вечно как моль бледная! А ведь девка красивая!

Сама того не ожидая, Лора вдруг согласилась, хотя еще вчера послала бы Алиску ко всем чертям. Девушка профессиональными движениями визажиста мазнула по губам пахучей помадой.

– Шик! Я же говорила, твой цвет на все сто процентов! Бери, дарю!

– Алиса…

– Лора, ну мы же подруги! Бери, говорю! – и, не слушая возражений, выскочила прочь.