– Надо шить, – то ли себе, то ли ей сообщил он.

Не спрашивая, он схватился за ее локоть и, сильно налегая, поднялся на здоровую ногу. Лора осовелым взглядом обвела немногочисленных зевак. Кто-то снимал видео на телефон. Водитель «Ниссана», кажется, успокоился. Плюнул на мостовую:

– Эй, парень! Свидетель нужен?

– Разберемся, – процедил сквозь зубы мотоциклист. Его лицо стремительно побледнело, и Лора почувствовала, как сжались пальцы вокруг ее локтя. – Подбросишь?

– Куда? – не поняла она.

– Ну ты даешь, мать, – попытался усмехнуться парень, но его сильно качнуло, и наметившаяся было улыбка сползла с губ.

Откуда ни возьмись, вдруг появился второй мотоциклист, огромный бородач свирепого вида. Ветер от быстрой езды растрепал длинные вьющиеся волосы: шлема на нем не было.

– Севка! – кинулся громила к пострадавшему мотоциклисту.

– Порядок, Серега, порядок. Я в норме.

Черными глазами Серега вперился в Лору. Она почувствовала, что сейчас ее перешибут одним ударом ручищи. Не дожидаясь этого, мотоциклист крепче сжал ее локоть:

– В травмопункт. Поехали.

– Я не знаю… где он, – выдавила из себя Лора первую осознанную фразу.

– Дура, тут Склиф за углом! – вскинулся на нее огромный Серега. Он был темен и лохмат, как волкодав.

– Серега, ключи от «Ямахи»… – мотоциклист долго шарил по карманам, потом озадаченно обернулся на все еще лежащий у обочины мотоцикл. – Там.

– Не вопрос, – хмуро кивнул Серега.

Лора почти не запомнила путь к больнице. Она не могла сосредоточиться на дороге, мысли блуждали в потемках, нос щекотал острый ржавый запах свежей крови, наполнивший салон. Было не понятно, чувствует ли она его в самом деле или это воображение и память играют с ней злую шутку, заставляя вспоминать «любимый» ночной кошмар.

В приемном покое, посреди кафеля, линолеума, бледной больничной краски и коричневых дерматиновых лавок, овеваемые запахом хлорки, сидели новоиспеченные калеки всех мастей, с опухшими носами, сломанными руками, подбитыми глазами, затекающими водянистой пухлостью. Мимо быстро и деловито провозили каталки с теми, кому ждать уже нельзя. С мотоциклистом Лора не разговаривала. Во рту было сухо и липко, а в душе тоскливо, и хотелось спрятаться. Жаром выжигало все разумные мысли, оставались только смутные животные потребности, например забиться в конуру где-нибудь подальше отсюда. Очень хотелось спать.

У парня начали клацать зубы.

Лора не хотела на него смотреть. Ей и без того хватает плохих образов, что всплывают каждую ночь, стоит смежить веки. Но вслед за кровью и сам мотоциклист стал зачаровывать, притягивая ее взгляд. Лора повернулась к нему даже от окна с мясистым цветком в кадке, куда отошла сразу, как усадила парня на скамью. Почему фикусы так жадно и радостно растут в больницах? Их питает вид человеческой боли? А это растение… такое, с большими листьями и ладошками белых соцветий… как же оно называется? Бабушка звала его «женское счастье»… Как отдергивают руку от горячей плиты, Лора отдергивала взгляд от сбитого парня, но тут же возвращалась обратно, замечая каждый раз новые штрихи. Было в облике мотоциклиста что-то несоответствующее, будто куски двух разных мозаик в одной коробке. Джинсы и кожанка – от первого пазла. Белая рубашка с острым от крахмала воротничком и серый, ладно скроенный жилет – от второго. Едва выглядывающий из-под манжеты рукава краешек татуировки, занимающей, должно быть, целую руку, а при этом стрижка явно салонная, модная, волосок к волоску лежит мягкая, чистая и густая шевелюра. Да и сами волосы – черные, тогда как глаза не то голубые, не то фиолетовые, того редчайшего фиалкового оттенка, что почти никогда не достается брюнетам.

Лора почувствовала, как кто-то тянет ее за рукав. Рядом стояла цыганская девочка, чумазая, лет двенадцати, но очень худенькая. Цветастый подол ее явно не по росту юбки обмахрился и волочился по полу, несмотря на то что юбка была поддернута под самые ребра.

– Дай денег, – просто и безыскусно обратилась она. Лора нахмурилась и мотнула головой. Девочка насупилась и принялась ковырять пальцем в цветочном горшке. Почва в кадке была покрыта серым кристаллическим налетом от частых поливов жесткой водой.

– А почему у тебя на руках кровь? – поинтересовалась девочка как бы между делом. Лора вздрогнула и рывком развернула вверх ладони. Чистая розоватая кожа, испещренная линиями непрожитых событий.

– Мальчик скучает без мамы. Дай денег, скажу больше… – продолжала девочка. Чувствуя, как внутри все замерзает, Лора в смятении оглядела приемный покой. Из дверей кабинета, ковыляя на костылях, вышла цыганка с загипсованной ногой и окликнула девочку. Та перестала вычищать черноту из-под ногтя, в мгновение ока оказалась рядом с матерью и повела ее к выходу. Лоре хотелось их окликнуть, но вместо этого приблизилась к мотоциклисту. Он сидел, прислонившись затылком к стене, его зубы продолжали стучать, а на щеках проступали желваки, когда он стискивал челюсти.

– Эй… ты как? – пробормотала Лора. Он ответил, не открывая глаз:

– Анальгинчику бы. Раздобудешь?

– Да, – с неприличным воодушевлением Лора рванула по коридору.

Бесконечная череда линолеумных стыков, бетонных порогов… Потом влажные пятна на крыльце, красно-белые машины, люди в халатах – и свежесть дождя. Он ведь совсем еще недавно умывал улицы… До всего этого.

Лора завела двигатель и опустила ногу на педаль газа. Только в Замоскворечье до нее вдруг дошло, что, уходя из приемного покоя, она отправлялась искать анальгин в аптечный киоск. И не вернулась.

Было стыдно, совесть не хотела заключать никаких сделок, но Лора упрямо моталась по городу во все концы, нарочно избегая Садового кольца возле Института скорой помощи. И думала, думала, думала… Откуда девочка-цыганка знала?.. А она знала ли? Как она вообще могла знать? Про кровь, про мальчика… Надо было догнать и спросить. Нет, надо было дать денег, тогда девчонка бы вообще об этом не заикнулась. Или, наоборот, рассказала бы больше, все, что увидела в Лоре. Почему она не дала цыганке денег?

Лора часто помогала тем, кто нуждается. Или думала, что помогает. При этом она руководствовалась каким-то своим, не очень объяснимым чутьем. Этому нищему дать полтинник, а мимо того пройти, словно не замечая. Сейчас Лора впервые всерьез задумалась, почему поступает подобным образом. Она не любила попрошаек. Если видела, что человек просит денег – именно просит, пристает, а не стоит, понурившись, – ни за что не раскрывала кошелька. Инвалидов, что в пробках заглядывают и стучат в окна стоящих автомобилей, она всегда игнорировала, особенно когда поняла, что из месяца в месяц инвалиды все те же, одни знакомые лица, и это их работа, как ее работа – возить пассажиров. Как игнорировала и женщину с большим животом, два года подряд стоящую у Китай-города и просящую милостыни «на ребеночка». Живот ее за это время не вырастал и не уменьшался. Лору вид подобных людей оскорблял, хотя она и пыталась себя ругать, мол, негуманно, не от хорошей же жизни они так… Зато обязательно совала купюры в пластиковые стаканчики из-под сметаны, что подрагивали в скрюченных лапках старушек. В этот момент кровь ударяла в голову, накатывал гнев на всех тех, кто позволил пожилым людям побираться… Но на кого именно? На их ли детей, бросивших собственных родителей в старости?.. На государство? Пустые, бессмысленные вопросы. Не ей заниматься такими размышлениями, уж точно не ей.

Она припомнила, как однажды видела нищенку, что сидела на церковной паперти с рассвета до заката, согнувшись в три погибели, крестясь и иногда припадая лбом к каменным плитам. Лица ее было не разглядеть из-за намотанного слоями тряпья. Поздним вечером, когда людей в переулке почти не было, нищенка поднялась, разминая суставы, отставила в сторону картонку с обращением и банку с мелочью, и принялась снимать покровы. Первым делом стянула рукавицы, и руки у нее оказались вовсе не морщинистые. Когда с плеч соскользнула последняя серая шаль, в переулке стояла уже не старуха-нищенка, а обычная женщина, Лорина ровесница.

– Чего пялишься? – буркнула она притихшей у машины Лоре. Та пожала плечами. Женщина быстро скомкала обноски, сунула в большую авоську и бодро зашагала к остановке, задержавшись только у ларька, чтобы купить банку пива. На Лору она не обернулась, ей было все равно.

Астанина помнила и то, как дома завела целую коллекцию гераней. Приносила она их крохотными саженцами в обрезанных пакетах из-под ряженки, и муж все удивлялся такому рвению: Лора не любила цветов. А ей просто было неловко сказать, что она покупает герани у бабушек, торгующих возле метро всем, что под руку попадется: старыми книгами, шерстяными носками, комнатными растениями. Герань ведь можно размножать отростками до бесконечности, а для бабушек это единственный доход. Получают ли они пенсии, Лора не задумывалась.

Время от времени она давала денег уличным музыкантам – даже если плохо играли. Иногда, правда, исполнение заслуживало консерватории, но такое случалось редко и чаще всего со скрипачами, в переходах под центральными улицами. Лихих исполнителей не то в мексиканских, не то в индейских костюмах, гастролирующих по улицам города одной и той же труппой, от Нагорной до ВДНХ, она обходила стороной, но всегда – со скупой улыбкой. На широкую она просто не решалась. Однажды, к вечеру припарковавшись на окраине, после того, как высадила очередного пассажира, видела мужичка в засаленном бушлате. Он сидел на оградке газона и играл на инструменте, которого Лора поначалу не признала. Потом присмотрелась – пила. Обычная пила с зубьями, металлическая, гнутая, как парус. Мужичок извлекал из нее нечто, не называемое музыкой при всем желании, звук протяжный, заунывный, всю душу выматывающий своей тоской. Он дрожал между гудением и свистом, ни на что не похожий, странный и неприятный, и от него волосы вставали дыбом, как от поминовения мертвых…

Зря она не дала цыганке денег, ох зря. Лора уже не была уверена, правда ли девчонка существовала или это совесть ее явилась мучить и терзать, а потребность дать денег – просто желание откупиться, умилостивить злую жрицу, заставить ее замолчать. Выторговать себе хоть день покоя. Но нет, поздно. Обтрепанный цветастый подол метет тротуар где-то: далеко ли, близко ли, может, всего в квартале отсюда, но – не здесь и не сейчас. Поздно.

Всю ту ночь, что последовала за встречей на Сретенке, Лора не выпускала из рук баранку. Произошедшее не было похоже на нее, слишком уж сильное впечатление произвела на нее немудреная ситуация с аварией и больницей. Ведь научилась же она не терять присутствия духа в самых разных ситуациях, а бывали-то они и совсем безнадежными. Можешь отложить истерику на потом – отложи, говорила она себе. А вот кровь, как выяснилось, ее парализует. Лора стремилась выбросить сбитого мотоциклиста из головы, и за три дня, что промелькнули следом, почти не вспоминала о нем. За его жизнь она не волновалась, и хотя мерзко было признавать, что она смалодушничала, бросив его без обезболивающего, но все же хотя бы до больницы довезла. Не помрет.

На четвертый день тягостное впечатление полностью ушло из ее сердца. Выходя из подъезда, она даже позволила себе перепрыгнуть через две ступеньки, совсем как ребенок. В руке у нее позвякивали ключи, день обещал быть солнечным, а майский праздник сулил большую выручку. И если хорошего настроения у нее и не бывало никогда, то теперь было – нормальное. Именно в это мгновение двор огласили истошные вопли сигнализации. Кричал ее «Рено», и ему тихоньким попискиванием вторил брелок.

Рядом с машиной, привалившись к ней плечом, стоял мужчина, которого Лора сперва даже не узнала. От него веяло уверенностью, а половину лица скрывали очки-авиаторы с зеркальными стеклами.

– Отойдите от моей машины!

Мужчина медлительно снял очки, и только тут Лора наткнулась на фиолетовый взгляд и сообразила.

– Это вы!

– А это, без сомнения, вы, – насмешливо отозвался давешний мотоциклист. – Мы так и не успели познакомиться. Я Сева. Корнеев.

Протянутая рука с узким запястьем и аккуратными ногтями осталось не пожатой.

– Что вам надо? – в лоб спросила Лора.

– Какая вы напористая. А в прошлый раз были притихшая, – продолжал с улыбкой говорить он. – Имя свое не скажете?

– Нет.

– Плевать, я и так знаю. Элеонора. Коротко как? Нора? Эля?

– Вообще-то Лора, но это не важно. Как вы меня нашли? И главное, зачем?

– У меня обширные знакомства. А если продолжать знакомиться с людьми, как вот мы сейчас с вами, то круг этот все расширяется и расширяется, – он обвел на глянцевой крыше кривоватый овал, продолжая увеличивать его по спирали, потом потер подушечку указательного пальца, стирая пыль. – Разве не здорово?

– Пришли высказать все, что вы обо мне думаете, за то, что я оставила вас без анальгина? – усмехнулась Лора. – Не слишком ли много возни ради такой мелочи?

– Вам стыдно, – понимающе кивнул парень. – И зря. Вы привезли меня в больницу, а не смылись под шумок. А я не из тех, кто распускает нюни по таким пустякам. Хотя, надо сказать, анальгин бы мне тогда пригодился, болело жуть.