— Очень важно соблюдать тайну, — сказал братии настоятель. — Я требую, чтобы все вы дали обет молчания.

Реджинальд поклялся, что будет держать язык за зубами, и в тот же день отбыл в Рим.

* * *

Король тоже не терял времени даром. Вернувшись из Кентербери, он вызвал к себе Джона де Грея.

Король пребывал в отличном расположении духа. С таким архиепископом можно будет не опасаться противодействия со стороны Церкви. Отличная кандидатура, ничего не скажешь.

— Мой славный епископ, — начал Джон. — Я рад вас видеть. У меня для вас большие планы. Как вам нравится город Кентербери?

— Кентербери, милорд?!

— Как у вас глаза-то разгорелись, а?

— Милорд, мне известно, что Хьюберт мертв…

— Прескверный был старикашка. Хотел, чтобы государство подчинялось Церкви. Напрямую он этого, конечно, не говорил, но я-то его насквозь видел. Теперь, слава Богу, Хьюберта больше нет, но местечко пустовать не должно. Я знаю, что вы мой добрый друг, и решил сделать архиепископом Кентерберийским вас.

— О, милорд! — Джон де Грей бросился на колени и поцеловал королю руку.

— Милейший епископ, я уверен, что вы будете служить мне верой и правдой. Прежде вы были мне хорошим секретарем и добрым другом. Я знаю, что с таким примасом неприятностей у меня не будет.

— Я буду служить вам душой и телом, — уверил короля епископ.

— Знаю-знаю. Я прямо сейчас отправлю в Рим послов, хоть мне это, честно говоря, и не по душе. Когда же вас утвердят в звании архиепископа, мы славно поработаем вместе на благо нашей страны. Церковь должна знать свое место.

Распрощавшись с епископом Норвичским, Джон остался вполне собой доволен.

* * *

Папа Иннокентий III, в миру Лотарио из Сеньи, был человеком незаурядным. Кардиналом и несомненным наследником святейшего престола он стал еще шестнадцать лет назад, когда тиару надел его дядя Клемент III. Иннокентий был человеком весьма образованным, прекрасно разбирался в законах и живо интересовался политикой. Его не устраивала роль символического главы христианского мира, распоряжающегося лишь делами церковными. Папа считал, что все короли и правители подвластны закону Церкви, а потому должны повиноваться Наместнику Божию на земле.

Каждый из римских пап неминуемо сталкивался с проблемами противостояния Церкви и государства. Однако Иннокентий был исполнен решимости одержать верх над мирской властью. Покойный Хьюберт Уолтер, с его точки зрения, был идеальным примасом — человеком сильным, неуступчивым, активным в политике. Именно таких людей Иннокентий хотел бы видеть во главе всех церквей христианского мира.

Папа изрядно удивился, когда в Рим прибыл Кентерберийский субприор Реджинальд и стал ходатайствовать об утверждении его в должности архиепископа. Иннокентий никогда прежде не слыхивал о Реджинальде, а, судя по секретности, с которой прибыл англичанин, можно было предположить, что в Англии не все согласны с его кандидатурой. Затем выяснилось, что Реджинальд избран лишь кентерберийскими монахами, а король и английские епископы ничего об этом выборе не знают. Иннокентий решил не торопиться, выяснить все обстоятельства этого дела поподробнее.

Для начала он отправил к Реджинальду своих эмиссаров, чтобы англичанин предъявил верительные грамоты. Субприор уверил посланцев, что действительно избран в архиепископы кентерберийской братией, которая по древней традиции обладает этой привилегией. В прошении на имя его святейшества Реджинальд именовал себя «избранным архиепископом».

На папу подобная аргументация не подействовала, он решил выждать. Тем временем Реджинальд томился от бездействия и сгорал от нетерпения. Встречаясь с людьми, он не делал секрета из своей миссии, рассказывал всем и каждому, что является законно избранным и даже прошел церемонию посвящения в сан. Свои письма Реджинальд подписывал не иначе, как «избранный архиепископ», и вскоре весь Рим уже знал, зачем прелат прибыл к папскому престолу.

Разумеется, многие сочли своим долгом сообщить о столь примечательном событии в Англию. Король Джон находился у себя в Вестминстере, когда прибыл первый из гонцов с новостями из Рима.

Джон не торопился с выбором нового архиепископа, имея на то вполне простую и ясную причину: пока архиепископский престол свободен, все доходы примаса поступают в государственную казну.

Узнав о случившемся, король впал в ярость. Итак, монахи задумали обвести его вокруг пальца! Оказывается, они уже выбрали своего кандидата и даже успели отправить его в Рим. Невероятная наглость!

Джон крикнул слугам:

— Собирайтесь в путь! Я немедленно отправляюсь в Кентербери.

Когда король отправлялся в дорогу — а это случалось часто, — об этом знали все вокруг. Выглядел королевский кортеж так: впереди верхом ехали король и королева, за ними свита, далее — паланкины, в которых высочайшие особы могли отдохнуть; потом министры, рыцари, придворные, музыканты, актеры, слуги. В повозках везли перины и кастрюли, даже любимую мебель их величеств. К процессии то и дело присоединялись бродячие торговцы, шлюхи, жонглеры — каждый надеялся немного заработать, раз уж подвернулась такая удача.

Поэтому кентерберийские монахи узнали о приближении короля задолго до прибытия Джона. Догадаться о причине высочайшего визита было несложно, и братия затряслась от страха. Первым делом аббат отправил гонца в Рим, чтобы известить Реджинальда об отмене его избрания. Реджинальд сам виноват — не сдержал слово, слишком много болтал, поэтому пусть пеняет на себя.

Прибыв в Кентербери, Джон сразу же отправился в аббатство. Перед ним предстали настоятель и старшие из братьев. Все они тряслись от ужаса.

— Клянусь ухом, зубом и коленкой Господа Бога нашего! — завопил Джон так, что его голос гулким эхом раскатился под сводчатыми потолками. — Так вот вы что задумали, изменники, мерзавцы! Вы выбрали себе архиепископа? Подлые интриганы! Вы меня обманули! Вы согласились принять Джона де Грея, а тем временем поспешили посадить на престол своего человека!

— Вовсе нет! — дрожащим голосом ответил аббат. — Вас ввели в заблуждение, милорд.

Джон слегка подобрел:

— Как же так! А мне говорили, что вы избрали вашего субприора Реджинальда. Разве вы не посылали его в Рим за папским благословением? Он утверждает, что его уже возвели в сан. Если это так, то, клянусь глазом Господним, я в два счета низведу его обратно.

— Нет-нет, — лепетал аббат. — Все это неправда.

Джон как бы в шутку схватил настоятеля за плечи и заглянул ему в глаза. В эту минуту вид у короля был поистине устрашающий: налитые кровью глаза с расширенными зрачками, оскаленные зубы, искаженные безумной жестокостью черты.

— «Нет-нет, это неправда», — передразнил он. — Еще бы: сэр аббат, ведь вы не такой дурак, чтобы бунтовать против короля. По-моему, я уже сообщил вам, что архиепископом должен стать Джон де Грей.

— Да, милорд, вы сказали, что из него получится хороший примас.

— А вы мне не возразили, поэтому я знаю, что вас оклеветали. Вы человек Божий и не стали бы обманывать своего короля. Иначе на вас обрушился бы гнев небесный. И земной тоже, уверяю вас. Клянусь рукой и ногой Господа, за подобное вероломство я подверг бы вас самой жестокой каре. Но я рад, что вы ни в чем не виноваты. Иначе мне пришлось бы выполнить свой долг и вырвать вам язык — чтобы вы не лгали своему государю.

Аббат и монахи дрожали от ужаса и хотели только одного — умилостивить короля.

— Милорд… милорд… — лепетал аббат, потеряв рассудок от ужаса.

— Ну же, говорите, — приказал ему Джон. — Вы ни в чем не виновны, а невинным я зла не сделаю. Что вы хотите сказать?

— Мы… мы выберем архиепископа немедленно, в вашем присутствии, чтобы вы остались довольны.

— Отлично сказано. Выбирайте Джона де Грея. Потом мы отправим посольство в Рим к папе. Досадная формальность, но, увы, необходимая. Не теряйте времени, друзья мои, беритесь за дело. Я вижу, что у нас с вами мир и согласие.

В тот же день Джон де Грей был избран архиепископом, а в Рим отправилось посольство, чтобы известить папу об избрании.

* * *

Когда Реджинальд узнал, что в Рим прибыло новое посольство, он впал в ярость. Новый кандидат, в отличие от субприора, пользовался поддержкой самого короля, но Реджинальд был не из тех людей, кто легко уступает. Он считал себя законным архиепископом, уже возведенным в сан, и отказываться от своего звания не собирался. Реджинальд предъявил папе новые доказательства своих полномочий, а Иннокентий III тем временем уже успел принять посольство из Англии.

Английские епископы возмутились, узнав, что оба кандидата выдвинуты без их участия. Некоторые из этих епископов находились в Риме, так что у них была возможность лично выразить папе свой протест.

Иннокентий разозлился. Все это выглядело крайне подозрительно. Сначала тайное избрание архиепископа, теперь вдруг новый кандидат — Джон де Грей, который, как было известно Иннокентию, целиком и полностью поддерживал короля Джона и вряд ли станет отстаивать интересы Церкви. Хоть папа и считал себя верховным правителем христианского мира, он отлично понимал, что без крайней нужды ссорится с земными владыками не стоит, поэтому пренебречь волей английского короля было бы неразумно. Но, с другой стороны, нельзя допустить, чтобы преданный слуга короля стал примасом Англии.

В подобных случаях Иннокентий всегда прибегал к политике проволочек, считая, что время само подскажет решение.

В конце концов, вердикт его святейшества был таков: избрание Реджинальда состоялось в нарушение традиций, а потому не может быть признано Римом. Тем не менее к моменту избрания архиепископом Джона де Грея примас формально наличествовал, а потому повторное избрание тоже недействительно. Таким образом, архиепископский престол Кентербери продолжал оставаться вакантным.

Воспользовавшись ситуацией, Иннокентий предложил в английские примасы своего собственного кандидата, некоего Стивена Лэнгтона. Иннокентий рассудил, что этот человек устроит всех, ибо он слыл достойнейшим и ученейшим мужем Церкви. Кроме того, по рождению он был англичанином. Правда, на родине Лэнгтон прожил недолго, ибо почти всю свою жизнь сначала учился, а потом преподавал в Парижском университете. Там он читал лекции по теологии и приобрел репутацию славнейшего богослова своей эпохи. Сам король Филипп, высоко чтя Лэнгтона, удостоил его своей дружбы. Почтенный профессор был известен как человек высокой и безупречной нравственности.

Примерно с год назад Иннокентий решил, что столь достойному слуге Церкви место в Риме, и назначил его настоятелем собора св. Хризогона в сане кардинала. В Риме Лэнгтон тоже читал лекции по теологии и пользовался расположением его святейшества. Папа считал, что этот прелат может принести Церкви великую пользу.

Когда Стивена Лэнгтона пригласили в Рим, король Джон отправил ему поздравительное письмо, ибо в лице профессора всей Англии была оказана высокая честь. Джон писал, что счел бы за честь принять у себя при дворе прославленного соотечественника. Если же Лэнгтон предпочитает жить в Риме, вблизи святейшего престола, то пусть не забывает о своем английском происхождении.

Тогда Иннокентий немало повеселился. Неужто Джон и в самом деле считал, что в лице Лэнгтона будет иметь своего человека при папском дворе? Почтенный Лэнгтон не из тех людей, кого можно подкупить или запугать. При любых обстоятельствах он будет отстаивать свои убеждения и интересы Церкви. Светские правители ему не страшны.

Созвав английских епископов и монахов, папа объявил им, что останавливает свой выбор на Стивене Лэнгтоне, ибо более достойной кандидатуры на пост архиепископа Кентерберийского нет и быть не может. После смерти незабвенного Хьюберта престол пустует. Избрание Реджинальда, проведенное втайне, недействительно; нельзя признать архиепископом и Джона де Грея, ибо он занял престол еще до того, как Реджинальд был смещен. С точки зрения Иннокентия, ни один из этих кандидатов не может сравниться со Стивеном Лэнгтоном.

Монахи пришли в замешательство, но выбора у них не было: английский король был далеко, а папа близко. Иннокентий в гневе страшен — все это знали. Он может отлучить неугодного человека от Церкви, а страшнее этого ничего не бывает. Тот, кто умирает отлученным, обречен на вечное проклятие.

И все же английские церковники медлили. Ведь им придется возвращаться на родину и держать ответ перед королем. Что хуже — гнев короля или гнев папы? Ответ был ясен: для духовного лица владыка церковный превыше владыки земного.

Все, кроме Элиаса, епископа Брентфилдского, который осмелился воздержаться, проголосовали за Стивена Лэнгтона.

ПРИЗРАК АРТУРА