— Вы имеете в виду себя?

— Я пришел, милорд, чтобы спасти вашу корону, чтобы оказать вам поддержку. И знайте: те, кто ропщет, тоже любят Англию. Они возмущены непосильными податями, интердиктом, вашими беззакониями. Вот почему многие стали считать, что королем Англии должен быть Филипп. Тогда оба королевства объединятся, и, с учетом Нормандии, Филипп станет самым могущественным владыкой в мире.

— Неужто вы хотите, чтобы я униженно просил прощения у Иннокентия?

— Я убежден, что вы должны немедленно помириться с римским папой.

— Но тем самым я нарушу собственное слово! Я же поклялся, что не допущу Стивена Лэнгтона в Англию.

— Иногда, милорд, высшая мудрость в том, чтобы нарушить данную клятву.

— А что обо мне подумает народ?

— Вряд ли он будет о вас думать хуже, чем сейчас, — скривился Маршал.

— Значит, вы хотите, чтобы я сообщил его святейшеству о своем согласии принять Лэнгтона?

— Да, именно этого я и хочу. Иначе вы недолго пробудете английским королем.

Рыцарь ожидал, что король впадет в ярость, но этого не произошло — Джон и в самом деле был сильно перепуган.

— Хорошо, — вздохнул он. — Я немедленно отправлю посольство в Рим. Лэнгтон так Лэнгтон.

* * *

В это же самое время в графстве Йоркшир произошло знаменательное событие. Старый отшельник, Питер из Понтефракта, живший в пещере и, как верили многие, обладавший чудодейственной силой, сказал, что ему было видение свыше.

Питер предсказал, что король Джон будет править до дня Вознесения, но не дольше. В сложившихся обстоятельствах пророчество звучало вполне правдоподобно, слух о видении отшельника распространился по всему графству, а оттуда пошел гулять по всей стране. Вскоре имя Питера Понтефракта уже было у всех на устах.

Со всех сторон окруженный врагами, Джон стал крайне суеверным. Во время поездки по северным провинциям он потребовал, чтобы к нему доставили отшельника.

Старик предстал перед королем без малейшего страха. Он не обращал на Джона внимания, глядя куда-то вдаль.

— Что это за глупые слухи ты распространяешь? — накинулся на него Джон.

— Я говорю то, что слышал, — безмятежно ответил Питер. — А если люди повторяют мои слова, то это уже не мое дело.

— Зато это мое дело! — вскричал король. — Ведь ты утверждаешь, что я не усижу на троне и до праздника Вознесения!

— Это не я так сказал. Так сказал голос.

— Чей же это был голос?

— Не знаю. Может, Господа, может, еще каких сил.

— И каким же образом потеряю я свое королевство, позволь тебя спросить.

— Это мне неведомо. Но то, что тебе больше не быть королем, — это уж точно.

— Ты лжешь!

— Вовсе нет, милорд.

— Знаешь ли ты, как я поступаю с лжецами?

Питер возвел очи небу и ответил:

— Чему суждено случиться, того не миновать. А что до моего будущего, то мне оно неизвестно.

— Трепещи же, Питер из Понтефракта!

— Нет, милорд, я не боюсь. Я говорю то, что мне подсказывают духи. А они сказали, что после праздника Вознесения вы больше не будете королем, а страной станет править государь, более угодный Господу.

У Джона лопнуло терпение.

— Уведите его! Посадите его в темницу! В замок Корф!

Когда Питера уводили, он выглядел все таким же безмятежным.

— В день Вознесения я решу, как с тобой быть! — крикнул Джон ему вслед. — Так что начинай молиться, приятель. Ничего хорошего тебя не ждет.

Питер молча улыбнулся, молитвенно сложил ладони, и его утащили прочь.

* * *

Папе Иннокентию регулярно докладывали о развитии дел в Англии. Бароны явно затевали мятеж. Если оставить все как есть, в стране начнется смута, и тогда интердикт, равно как и отлучение короля от Церкви, утратит всякий смысл. Иннокентий решил, что пора вмешаться. Он вызвал к себе Стивена Лэнгтона, провозглашенного архиепископом Кентерберийским, и велел ему немедленно отправляться ко двору французского короля.

— Джон не может больше править, — сказал папа. — Я хочу его сместить и буду просить короля Филиппа о помощи. Уверен, что Филипп охотно согласится.

Стивен Лэнгтон изрядно удивился, ибо знал, что Иннокентий противится усилению Филиппа, однако в решении его святейшества была своя логика. Джон вел себя вызывающе, игнорируя интердикт и отлучение, словно гнев наместника Божия на земле его нисколько не волнует.

Архиепископ отправился в Париж, но сразу же вслед за этим в Рим прибыло посольство из Англии. Король Джон сообщал папе, что согласен принять Стивена Лэнгтона. Иннокентий немедленно вернул Лэнгтона обратно в Рим. Если Джон сдержит слово, папа был готов изменить свое решение.

Тем временем Филипп собрал армию и флот, готовясь к вторжению в Англию. С его точки зрения, Джон был недостоин королевской короны. Ни одному французскому монарху прежде не доводилось покорять Британию. Нормандию Филипп уже захватил, были у него другие победы, но покорение Англии принесло бы ему великую славу. Он прославился бы в веках не меньше, чем сам Вильгельм Завоеватель.

Едва над Англией нависла угроза нашествия, как люди сами потянулись под знамена своего нелюбимого короля. Бароны, не желавшие проливать кровь за морем, готовы были стоять насмерть, защищая свою родину. Без боя французам победы не видать. Никогда англичане не согласятся, чтобы ими правил француз! Лучше уж терпеть бесчинства Джона — он, по крайней мере, не чужеземец.

Пять портов выполнили свои обещания, и в распоряжении Джона оказался сильный флот. Страна вооружалась, королевская армия росла не по дням, а по часам. Давно уже Джон не чувствовал себя таким могущественным.

Папский легат высадился в Дувре раньше, чем французы. Он привез с собой послание его святейшества английскому королю.

Иннокентий доверил ответственную миссию Пандульфу из Рима, члену папского суда, и брату Дурандусу, рыцарю ордена святого Иоанна. Джон уже имел возможность познакомиться с ними обоими во время предшествующих переговоров с папой, но на сей раз король встретил посланцев куда более любезно.

Предварительно Джон обсудил с Маршалом, какие условия может выдвинуть папа. Рыцарь посоветовал не торговаться, а без препирательств принять все требования его святейшества, даже самые суровые.

Маршал считал, что, хоть бароны и собрались под знамя короля, доверять им все равно нельзя. Если они решат, что под властью Филиппа им будет лучше, то в самый ответственный момент переметнутся на сторону французов. Конечно, хорошо, что удалось собрать такую мощную армию и флот, однако король столь непопулярен, что не стоит предаваться радужным надеждам. Поэтому мир с папой совершенно необходим, и чем скорее, тем лучше.

Первые же слова Пандульфа подтвердили, что от заступничества Рима зависит очень многое:

— По дороге в Англию я проехал всю Францию и имел аудиенцию у короля Филиппа. От имени его святейшества я запретил ему вторгаться в Англию до тех пор, пока не встречусь с вами. Все будет зависеть от вашего поведения. Если вы примете условия святого престола, французского вторжения не будет. Король Филипп не посмеет действовать вопреки воле его святейшества. Иначе на него обрушится гнев Господень.

— Каковы же ваши условия? — спросил Джон.

Маршал оказался прав: условия и в самом деле оказались жесткими. Папа требовал, чтобы Джон отказался от короны в пользу его святейшества, а потом получил бы ее обратно, но уже в качестве вассала святого престола.

Король Англии — вассал папы! Как же низко пал Джон! Что сказал бы на это великий Вильгельм Завоеватель? Страна, завоеванная им с такими жертвами, станет ленным владением Рима!

Сердце Джона сжалось от горечи и гнева, но это был не тот гнев, от которого король впадал в бешенство. Печаль была сильнее, чем ярость.

Против меня весь свет, думал Джон.

— Если же вы не согласитесь, — продолжил Пандульф, — его святейшество благословит короля Филиппа на войну. По ту сторону пролива ждет могучая армия. Если понадобится, папа окажет королю Франции всяческую поддержку — при условии, что владеть этой страной Филипп будет под эгидой Рима.

Джон молчал. Он пообещал принять Стивена Лэнгтона и пустить в страну опальных церковников. Он готов был даже компенсировать Церкви все, что она потеряла в ходе конфискаций и штрафов. Но признать себя вассалом Рима — это уж слишком!

Оставшись наедине с Вильямом Маршалом, Джон спросил у него совета. Рыцарь был опечален не меньше, чем король, однако считал, что иного выхода нет. Лишь папа может спасти короля от смертельной опасности.

— Во всяком случае, вы получите определенные преимущества, милорд, — сказал он. — Допустим, Филипп не послушается Иннокентия и все-таки начнет вторжение. Многие из его солдат крепко подумают, прежде чем идти в бой. Если взбунтуются ваши бароны, то гнев его святейшества обрушится не на вас, а на них. С интердиктом будет покончено, на Англию вновь снизойдет церковная благодать. Только подумайте! Снова людей будут хоронить по-христиански, врата храмов откроются, женихов и невест станут венчать у аналоя. Дело того стоит, милорд. Это трудное решение, но с его помощью мы выберемся из бездны.

— Я все думаю об отшельнике, который сидит в тюрьме, — сказал Джон.

— Вы имеете в виду пророчество? Когда оно должно свершиться?

— К празднику Вознесения.

— Что ж, ждать осталось недолго.

Собеседники многозначительно переглянулись. И Джон сказал:

— Хорошо, я стану вассалом Рима.

— Лучше уж так, чем стать пленником короля Французского, — согласился Маршал.

* * *

Состоялась торжественная церемония. Джон сложил с головы корону, что должно было символизировать его подчинение Риму. Вслед за тем легат вновь возложил венец на голову Джона — в знак того, что папа доверяет своему вассалу управление королевством. Таким образом, Джон остался королем, однако не самодержавным, а подвластным римскому папе. Своим приближенным Джон заявил, что это большая удача, ибо теперь короля и его королевство охраняет сам папа римский.

Немного поразмыслив, Джон пришел к выводу, что очень ловко выпутался из сложной ситуации. Правда, пришлось признать примасом Стивена Лэнгтона, но никто не даст этому святоше развернуться. Король все равно не позволит Церкви вмешиваться в государственные дела. За эту в общем-то небольшую цену Джон избавляется от смертельной опасности: зря Филипп собирал свое огромное войско. Теперь ему Англия не по зубам. Джон опять вышел сухим из воды.

Народу король тоже сообщил, что настали благословенные времена. Интердикт отменен, во всем королевстве празднично звонят колокола. Англия и Рим — союзники. Мало того, страна теперь находится под надежной защитой святого престола. Пусть повсюду разобьют праздничные шатры, пусть в Дувре поют и танцуют. Люди готовились к войне, вместо этого король устроил им праздник. В Англии все хорошо. Нашествия не будет, а добрый король Джон остается на престоле.

Простой народ всегда рад поводу повеселиться. Люди слушали, как заливаются церковные колокола, и упивались этим звуком. Многие расхваливали короля Джона, спасшего страну от французских захватчиков. На холмах графства Кент горели костры, вокруг них веселились и пели крестьяне.

Однако те, кто поверил пророчеству Питера из Понтефракта, утверждали, что отшельник не солгал. Ко дню Вознесения Джон и в самом деле лишился своей короны. Другие возражали, что пророчество этим не исчерпывалось: корона должна была достаться государю, который угоден Господу более, чем Джон. Однако находился аргумент и на это: раз Джон стал вассалом его святейшества, значит, он ныне стал угоден Господу. Ведь король теперь находится под покровительством самого римского папы!

Казалось, страна забыла и о грабительских податях, и о бесчинствах короля. Всем хотелось только веселиться, верить в то, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего.

Но Джон не простил Питера из Понтефракта. Отшельник попортил королю немало крови. Джон трясся от ярости, вспоминая, как бесстрашно стоял перед ним этот фанатик, словно его послал на землю сам Господь.

Самое досадное то, что народ уверен в непогрешимости Питера. Как же, ведь его пророчество сбылось! Выходит, король Джон был неугоден Господу?

Нельзя допускать, чтобы подданные так дерзко разговаривали со своим государем. Больше никаких пророчеств! Еще неизвестно, что взбредет Питеру из Понтефракта в голову в следующий раз. Его слово имеет слишком большой вес.

И король приказал, чтобы Питера вывели из темницы и повесили. Но сначала, в назидание другим «пророкам» и недоброжелателям короля, отшельника должны привязать к лошадиному хвосту и проволочь по земле к месту казни. А уж потом повесить на самой высокой виселице, дабы каждый мог извлечь для себя полезный урок.