Джоанна Борн - Черный ястреб

Воспаленное сознание нарисовало ей несколько способов умереть. Но оно никак не могло подсказать Жюстине способ спасти оставшихся Невидимок.

— Они же дети.

Не намного младше тебя.

Она стояла, опустив руки. Потерпев поражение.

— Ты ублюдок!

— Мать всегда утверждала, что родила меня в браке, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Сова, я думал об этом дольше, чем ты. Поверь, если бы я смог придумать, как нам вызволить тех троих, мы непременно сделали бы это.

— Я никогда не прошу себе, что оставила их здесь.

— У большинства из нас есть грехи, не дающие заснуть по ночам.

— Но ты так несерьезно отнесся…

— Черта с два! Думаешь, у меня не бывает кошмаров? — Они стояли некоторое время и молча смотрели друг на друга. Хоукер пнул ногой саквояж. — Выбрось это куда-нибудь.

Жюстина раскидает пожитки Дриё по всему Парижу. Рубашку засунет в водосточную трубу, а ботинки бросит в канаву.

В этот момент она вдруг поняла, что ее руки покрыты засыхающей липкой кровью. Свет фонаря выхватил из темноты очертания мертвого тела. А над головой в черном небе безжалостно мерцали звезды, наблюдая за Жюстиной и зная о ней все. Страх завладел ею настолько, что она готова была обречь тех троих на жизнь в аду.

Если у Жюстины и оставалась душа, тo сегодня ночью она умерла.

Чуть дальше от того места, где стояла Жюстина. операция по спасению Невидимок подходила к концу. Дети скрылись. Черный Дрозд поковыляла следом за ними за угол.

Пакс растворился в ночи.

— Нужно убрать отсюда труп. Подожди. — Хоукер сделал шаг в сторону Жюстины, но не для того, чтобы преградить ей путь, а чтобы привлечь внимание. — Возьми.

Словно по мановению волшебной палочки в руке у Хоукера возник нож. Он держал его за лезвие, протягивая рукоятку Жюстине.

— Твой нож?

— Не стоит ходить без оружия. — Ни Хоукер, ни Жюстина не смотрели на грудь Дриё, в которой торчал нож. — Бери. У меня есть еще.

— Ты очень предусмотрителен. — Нож был теплым: нагрелся от кожи Хоукера. Жюстина почувствовала это, когда прятала его под рубашку. — Я его верну.

— Оставь себе. Тем более что мы больше не увидимся. Хоукер заметно посерьезнел. — Я должен сказать тебе кое-что.

Хоукер ошибался. Они встретятся. Ибо в их шпионском мире это было неизбежно. И, встретившись в следующий раз, они уже не будут союзниками.

— Говори, что хотел.

— Уезжай с Невидимками.

— Именно это я и собиралась сделать. Проследить, чтобы они без осложнений покинули город. Не беспокойся о них.

— Я не об этом. Вернись в бордель, который считаешь домом, забери сестру и уезжай из Франции. Невидимки уезжают, и тебе лучше уехать с ними.

Как странно, что этот жестокий английский шпион в точности повторил слова Мадам.

— У меня не было намерения покидать Францию.

— Значит, ты глупее, чем я думал. Ты живешь в проклятом Богом борделе. И не одна, а вместе с сестрой. — Хоукер резанул рукой воздух. — Ты пытаешься играть роль шпионки. Из всех глупостей…

— Ты тоже шпион. Вернее, ты стал им лишь недавно. Этакий юный неоперившийся шпион, только что вылупившийся из скорлупы. Но…

— Ты можешь помолчать и выслушать меня? — Хоукер провел пальцами по волосам, а его глаза бегали из стороны в сторону, как если бы он читал написанные в воздухе слова. — Мы сейчас говорим не обо мне.

— Но у меня нет желания это обсуждать.

— Деятельность шпиона лучше того, чем я занимался раньше. К чему привык. Я пытаюсь себя изменить, превратиться в совершенно другого человека. С гобой же все обстоит иначе. Ты образованна, ешь аккуратно и пользуешься носовым платком. Это у тебя в крови.

— Совершенно не понимаю, о чем это ты.

— В тебе есть порода. Прекрати играть в шпионские игры. Отправляйся в Англию и будь той, кем должна быть. — Хоукер нетерпеливо покачал головой.

Все было так просто. Неужели он этого не видел?

— Хоукер, я проститутка. Была ею на протяжении двух лет.

— Тогда уйди из этого проклятого борделя и перестань ею быть.

— Нет, ты не понял. В «Золотом яблоке» меня и пальцем не трогают.

— Значит, ты не проститутка.

— Это ничего не меняет. Слишком поздно. Мне уже никогда не отмыться. Я не могу быть…

Хоукер фыркнул.

— Ты можешь быть кем только захочешь. Поезжай в Англию. Смени имя. Лги.

— И все же этой лжи может быть недостаточно. — Неужели он решил, будто она ни разу не рассматривала подобную возможность? Но мысль о том, кем она была на протяжении двух лет, не оставляла Жюстину ни на секунду. Прошлое смотрело на нее из зеркала каждое утро. — Я была малолетней проституткой в самом модном и развращенном борделе Европы. Многие пользовались моими услугами. Где бы я ни находилась, всегда существует вероятность того, что и ненароком встречу бывшего клиента.

Хоукер молчал. Жюстина была права. И они оба это знали.

Я могу убежать из Франции, — продолжала Жюстина, но от себя не убежишь.

Хоукер поднял руку, словно хотел дотронуться на нее, но не стал этого делать.

— А как насчет Северен?

— Я о ней позабочусь. Я всегда о ней заботилась. Конечно же, Жюстина понимала, что должна сделать.

Она уже приняла решение. Печаль, поселившаяся в ее душе с того самого момента, была такой глубокой, что временами становилось трудно дышать.

— Я защищу Северен. Сделаю для этого все, — сказала Жюстина, прежде чем развернуться и уйти.

Когда первые лучи солнца окрасили горизонт, промышляющий по ночам люд направился по домам, в то время как честные граждане начали понемногу заполнять улицы просыпающегося города. В своем сомнительном прошлом Хоукер так же, зевая, направлялся в предрассветный час в один из воровских притонов, чтобы отдохнуть от своего опасного противозаконного ремесла.

Но теперь он стал другим, хоть и возвращался домой пол утро, как и раньше. Прошлой ночью он избавился от трупа, положил себе в карман его туго набитый монетами кошель и унес с собой пачку документов; некоторые из них могли представлять интерес.

И вот теперь Хоукер шел рядом с Дойлом и Мэгги, ведущими под уздцы навьюченных ослов. Небо стало молочно-белым. Освещавшие его лучи солнца пробивались с востока. Воздух был тяжелым и неподвижным. Еще немного — и над городом вновь повиснет одуряющий зной, превращая его в раскаленную сковороду.

Дойл решил покинуть Париж как можно скорее, ибо слишком много людей жаждало его крови. Кроме того, он хотел увезти Мэгги в безопасное место. Тем более что политическая ситуация в стране становилась все более шаткой. Время от времени в городе начинались волнения, и тогда простые граждане вытаскивали своих более богатых соседей из их домов и вешали прямо на фонарных столбах. Мэгги была аристократкой, поэтому Дойл счел, что пришло время отправить жену в скучную старую Англию.

Дойл шел рядом с ослом, засунув большие пальцы в карманы жилета. Со стороны он казался невозмутимым глуповатым крестьянином, шагающим по своим обыденным делам. Он оглянулся, посмотрел направо, а потом взглядом велел Хоукеру забежать вперед и проверить дорогу.

Когда они свернули с улицы Палмье за угол, Хоукер увидел поджидающую их Сову.

Она сидела на ступенях богатого особняка, и никто не прогонял ее, потому что было еще слишком рано. Девочка была одета в простенькое платье служанки. Ее голову венчал большой белый чепец, а плечи укрывала кружевная косынка. У ног Совы стоял большой саквояж из коричневой кожи, а на ее коленях сидела Северен.

— Доброго вам дня, граждане, — произнесла Сова. — Приятно прогуляться на свежем воздухе, не так ли?

— Очень. — Дойл поравнялся с Хоукером. — Нас поджидаешь?

— Маргариту. Хотя вас это тоже касается.

Сова напоминала туго завязанный узелок. Она нежно обнимала сестру, но ее пальцы были сжаты так, словно она боялась, что Северен упадет и будет съедена крысами.

Улицы были пусты, точно карман бедняка. Ничто не настораживало и не привлекало внимания. Ослы не водили ушами. Однако Сова была чем-то напугана или рассержена. Или и то, и другое вместе.

Мэгги подошла к девочке, и они принялись болтать, точно обычные торговки на базаре. Все выглядело так, словно стоящие на улице люди с груженными поклажей ослами никуда не торопятся. Словно нет у них никакой определенной цели или нужды в том, чтобы поскорее покинуть город, пока не случилось беды.

Руки Дойла небрежно висели вдоль тела, хотя в каждом из его карманов было спрятано по ножу. Он исподволь поглядывал на окна окрестных домов и старался держаться поближе к жене.

Им наверняка ничто не угрожает. Сова ни за какие сокровища в мире не подвергла бы свою сестру опасности. Но что, черт возьми, тут происходит?

Сова передала Северен на руки Мэгги, и они еще некоторое время разговаривали. Вокруг было безлюдно и тихо. Но Хоукер никогда не доверял тишине.

Странно, как изменилась Сова теперь, когда у нее на коленях не было ребенка. Она казалась такой одинокой, сжавшаяся в комочек и крепко обхватившая себя руками.

— Вы правы, — обратилась она к Мэгги. — Бордель не может быть домом для ребенка. — Эти слова повторяли ей все вокруг. — Да и война вот-вот начнется.

Война, мятежи, хаос… Все это не за горами. И Хоукер с Совой будут по разные стороны баррикад.

Мальчик принялся прогуливаться по улице, зорко посматривая по сторонам, ибо все остальные, казалось, были заняты разговорами и не обращали внимания на то, что происходит вокруг.

Сова переводила взгляд с Мэгги на Дойла и что-то быстро и отрывисто говорила. Мэгги держала Северен на руках. Со стороны это выглядело так естественно, словно ребенок действительно принадлежал ей.

Затем, тщательно подбирая слова и не сводя взгляда с Мэгги, Сова произнесла:

— Позаботьтесь о Северен, как о собственной дочери. Увезите ее из Франции в безопасное место. Приглядывайте за ней. Лично.

Увезти Северен? О чем это она?

— Она не доставит вам хлопот в пути. — Сова говорила быстро, не давая Мэгги возможности вставить хоть слово. Она взмахивала руками так, словно заранее отказывалась принимать любые возражения. — Она умеет вести себя тихо. Она пойдет с вами добровольно, если я скажу, что так нужно. Она приучена молчать и отзывается на любое имя, какое ей только скажут.

Дойл посерьезнел и тихо спросил:

— Ты отдаешь нам свою сестру?

— Я отдаю ее Маргарите. — Сова оглянулась в поисках саквояжа. Должно быть, в нем лежала одежда для девочки. Сова подняла с земли саквояж и протянула его Мэгги, не сводя взгляда с Северен.

У Хоукера не было слов, чтобы описать выражение глаз Совы. Однажды он наблюдал за тем, как умирал раненный в живот человек. Так вот он выглядел именно так, как стоящая посреди улицы Жюстина.

Мэгги и Дойл тихонько переговаривались между собой, после чего Дойл кивнул и погладил Северен по голове.

— Теперь Северен моя. Я буду любить ее, как родную дочь, и ценить ее благополучие превыше собственной жизни. Я стану ей настоящим отцом. Даю тебе слово!

Там, в Лондоне, в банде, где Хоукер провел несколько лет своей жизни, это называли кровной клятвой.

Сова знала, что делала. Об этом говорил пустой, ничего не выражающий взгляд ее глаз. Неизвестно, понимала ли что-нибудь Северен. Скорее всего, понимала. Она ведь была неглупой девочкой.

Мэгги протянула Сове руку.

— Разве могу я забрать твою сестру и оставить тебя? Неужели ты думаешь, что я отнесусь к тебе как к обузе? Едем с нами.

Дьявол! Этого не должно было произойти. Если Сова и не служила в тайной полиции, то наверняка сообщила о своем намерении тому, кто там служил.

Хоукер не стал слушать, как Дойл объяснял жене, почему Сова не может уехать с ними в Англию. У него были другие дела. Тюки на спине осла нужно было подвинуть и расположить так, чтобы высвободить место для еще одного саквояжа. Кроме того, необходимо было усадить на осла Северен.

Супруги разговаривали, но Хоукер старался не прислушиваться к их разговору. А через несколько минут к нему подошла Сова, двигаясь словно марионетка — медленно и неуклюже. Она подняла саквояж, чтобы Хоукер привязал его к седлу.

— Я сложила сюда ее одежду и другие вещи. Ее… куклу.

— Такие вещи не оставляют на последнюю минуту. Ребенок будет бросаться в глаза. — Хоукер не собирался шалить чувства девочки. Сова не хотела расплакаться в присутствии сестры, но была очень близка к этому.

— Я не согласна. Разве кому-то придет в голову заподозрить в чем-то семью, путешествующую с маленьким ребенком? Нет и еше раз нет. Шпионы зачастую берут с собой на дело детей. Для конспирации.