С того дня, когда Жюстина стояла рядом с ним так же близко, как сейчас, Хоукер заметно вырос. Он не слишком вытянулся, но все равно был выше ее.

— Я должна видеть ее, понимаешь? Но я приезжаю сюда нечасто.

Хоукер спрятал нож во внутренний карман, словно его и не было, и теперь угрожающе смотрел на Жюстину. Он казался таким знакомым и вместе с тем совсем чужим.

— Ты не должна здесь находиться. И что теперь предлагаешь с тобой делать?

— Отпустить, конечно. Я не шпионю за коровами, пасущимися на окрестных полях. В данный момент у меня вообще нет никаких дел в Англии. Думаешь, у агентов не бывает выходных?

Дождь полил сильнее — типичная английская погода. На Хоукере не было головного убора, и вода теперь стекала по его лбу, превращая пряди его волос в темные линии — острые, как его любимое оружие. С каждой минутой его одежда промокала все сильнее, и это обстоятельство определенно не делало его добродушнее.

— Трудность общения с тобой, Сова, состоит в том, что невозможно определить, когда ты лжешь, — произнес Хоукер.

— Какая польза была бы от меня моей стране, если бы любой британский шпион мог с одного взгляда понять, что происходит у меня в голове? Кроме того, говоря по правде, я ставлю себя в невыгодное положение.

— К счастью такое происходит нечасто. — Хоукер огляделся, словно лес и ручей могли дать ему какой-то совет. — Я чувствую себя не слишком уютно. Пожалуй, мне стоит отобрать у тебя оружие.

— Осторожный человек так и поступил бы.

— Но я не думаю, что ты зарежешь меня всего в нескольких шагах от Севи. В Оксфорде чертовски сложно отделаться от тела.

— Не сомневаюсь, что ты знаешь это по собственному опыту.

Нет, Хоукер не причинит ей боли. Опасный момент миновал. Он также не потащит ее в дом Уильяма Дойла.

— Никто из нас не хочет причинить боль Северен. А это самая веская причина для перемирия, ты не согласен?

Но Хоукер лишь проворчал что-то в ответ, не слишком довольный таким поворотом беседы.

— А что делаешь здесь ты? — спросила Жюстина. — Странно, что ты бродишь по мокрым кустам в Оксфордшире. Я бы в такой день, как сегодня, с большим удовольствием грелась бы у камина.

Хоукер отер лицо рукавом куртки.

— Ты права. Я не знаю, зачем стою тут под дождем. — С этими словами он развернулся спиной к Жюстине и пошагал прочь в серую пелену измороси.

За три года она уже забыла, что он был мастером таких вот простых и грубых уловок. Пожал плечами, отвернулся и тут же выяснил, собиралась ли Жюстина на него напасть. Но с другой стороны, он предоставлял ей возможность побега: не придется ломать голову, что с ней делать. Однако Жюстина не собиралась стрелять ему в спину или бежать, воспользовавшись случаем. У нее в запасе тоже были свои хитрости. Она последовала за ним, догнала и пошла рядом.

— Куда идем?

Хоукер махнул рукой вперед.

— Там есть где укрыться.

Малообещающее заявление. Но Жюстина тут же начала строить грандиозные планы. В те три года, что прошли с момента их расставания в Париже. Жюстина все чаше и чаще думала о Хоукере. Он был из тех, о ком остаются очень яркие воспоминания. Иногда в желании противостоять вопиющей глупости непрекращающейся войны Жюстина мечтала о том, как расскажет Хоукеру об этом. Она даже явственно представляла себе его циничный язвительный ответ, брошенный через плечо.

Жюстина собирала малейшие слухи и упоминания о Хоукере. распространявшиеся по Европе. И до сих пор носила с собой его превосходный нож. И вот он здесь. Они встретились на нейтральной территории. Судьба на блюде преподнесла его Жюстине.

Возможно…

Хоукер уже не был неряшливым мальчишкой, каким она знала его в те окаянные дни в Париже. Теперь он был одет опрятно и дорого, но не походил ни на сельского джентльмена, ни на городского щеголя. Мягкий ворот сорочки был наполовину расстегнут. Из-под него выглядывал шейный платок. Точно так же мог бы выглядеть студент или приехавший на этюды художник, путешествующий по сельской местности с друзьями, переходящий от одной таверны к другой, прячущий в своей кожаной сумке, перекинутой через плечо, скромный завтрак и альбом для рисования.

Время от времени Хоукер бросал взгляды на шагающую рядом с ним Жюстину.

— У тебя выросла грудь, — неожиданно бросил он.

— Спасибо. Только, знаешь, есть вещи, которые можно заметить, но не упоминать о них вслух.

— Когда ты превратилась в женщину. Сова?

— Я была ею, когда мы впервые встретились.

Хоукер покачал головой с таким серьезным видом, словно они говорили о чем-то очень существенном.

— Ты была ребенком. Тощим и бесформенным.

— Tu es gallant[7]. Я безмерно польщена.

Они говорили по-французски, незаметно для себя перейдя на этот язык. Теперь Хоукер произносил слова, словно истинный уроженец Парижа, но с едва уловимым гасконским акцентом. Если бы Жюстина не знала, кто он и откуда, она подумала бы, что он родился и вырос на юге Франции. За прошедшие несколько лет его голос сделался грубее и ниже.

— Мы могли бы говорить по-английски, — предложила Жюстина. — Никогда не слышала, как ты разговариваешь на этом языке.

Впрочем, она ошибалась. Внезапно она вспомнила, как три года назад в Париже с его языка слетело несколько невнятных английских слов, которых Жюстина не поняла. Тогда Хоукер говорил на кокни — языке лондонской бедноты.

— Мои хозяева не хотят, чтобы я разговаривал по-английски. — По его лицу пробежала легкая усмешка. — Потому что я делаю это неправильно.

Но Жюстине очень хотелось бы услышать, как он «неправильно» говорит по-английски. Ведь тогда он отчасти стал бы самим собой.

— Тогда я попытаюсь тебя умаслить. Мне удавалось заставить ослушаться приказов многих мужчин.

— Я стану еще одной из твоих жертв, — ответил Хоукер, переходя на английский. — Я приобрел слишком много плохих привычек.

Но Жюстина больше не услышала кокни. Его английский стал преувеличенно правильным, медленным и членораздельным, словно это был не его родной язык. Жюстина даже испытала удовольствие от того, что заставила его почувствовать себя не в своей тарелке. Слишком уж самоуверенно он себя вел.

Жюстина, напротив, очень гордилась своим английским.

У нее почти не было акцента.

— Ты так и не объяснил, почему гуляешь по лесу вокруг дома Дойла. Зачем рыщешь в кустах?

— Кому-то же надо следить за тем; чтобы тут не появились французские шпионы. И. знаешь, я обнаружил одного на своем пути.

— Да? Какая неожиданная удача, что я оказалась на твоем пути.

— Точно, черт возьми!..

Глава 19

Тропинка утопала в жидкой грязи. Впрочем, как любая лесная тропинка в Англии. Жюстина следовала за Хоукером державшимся середины, где все еще виднелась трава между оставленными тележными колесами колеями.

— Гут недалеко, — бросил через плечо Хоукер. Он передвигался, точно кот — уверенно и вместе с тем не тратя сил ни на одно лишнее движение. И так же как у кота, каждая линия его тела казалась гибкой и грациозной. Кости, нервы и сухожилия работали четко, точно детали часового механизма. Именно таким Жюстина его и помнила.

Это будет Хоукер. Да, именно он.

Когда она это решила? В тот ли момент, когда он опустил свой нож и они узнали друг друга в этом лесу? Или когда он заговорил на своем осторожном, натужном языке высшего класса английского общества? Или Жюстина знала это на протяжении многих месяцев? Знала с самой первой их встречи?

На протяжении целого года она строила планы, каждый раз говоря себе. «Нет, не этот. Это не тот, кто мне нужен». Неужели она отвергала всех остальных кандидатов из-за Хоукера. «Я думала, это будет холодный расчет, но все оказалось иначе. Он мужчина, которого я хочу. Или сейчас с ним, или вообще никогда. Господи, как глупо».

Каменный домик, к которому привела тропинка, оказался меньше самого маленького деревенского дома, какие когда-либо видела Жюстина. Тропинка сделала несколько поворотов и опять вывела их с Хоукером к ручью, который виднелся сквозь деревья, окружавшие дом. Это были буки, подернутые зеленью листвы. Забора вокруг дома не было.

— Этот коттедж принадлежит Дойлу, — коротко бросил Хоукер. — Он недавно купил землю. А вон там, — молодой человек махнул рукой, — развалины главного дома. Он сгорел пятьдесят лет назад. В нем жил лесник. — В голосе Хоукера зазвучала небрежность. — Я останавливаюсь здесь, когда захочу. Его всегда держат наготове для меня.

Трава по обе стороны тропинки, ведущей к дому, была заботливо скошена, и кто-то посадил вдоль нее цветы — единственное красочное пятно в непроглядном сером тумане. Должно быть. Хоукер думал, что все это происходит само собой.

Он нырнул под козырек крыльца и остановился на плетеном коврике, лежащем перед дверью, чтобы стряхнуть с себя воду. Казалось бы мелочь, но Жюстина поняла, что он действительно пришел домой. И все же у себя дома он мог бы вести себя менее настороженно.

Хоукер обернулся и посмотрел на Жюстину. Он весь был покрыт серебристыми каплями дождя. Они блестели на его одежде, волосах, бровях и ресницах.

— Ты не запираешь дверь на замок, — заметила девушка.

— Здесь все так делают. — Жесткий взгляд темных глаз скользнул по Жюстине. Хоукер отошел в сторону, чтобы пропустить ее в дом. — Да и какой смысл? Запрешь дверь, злоумышленники разобьют окно. А ты знаешь, сколько стоит новое окно?

В доме была всего лишь одна комната с оштукатуренными стенами и небольшим камином. Потемневший от времени стол придвинут к окну. И повсюду книги — на широком подоконнике, на бюро, на столике между двумя большими уютными креслами, стоящими возле камина. Все эти книги были французскими, насколько Жюстина могла разглядеть с порога. «Современная география» Клуэ — на столе, тоненькая книжка Лалюмьера «О равенстве» — брошена в кресле. Хоукер всячески старался выглядеть французом, оставаясь при этом верным Англии.

На каминной полке располагались вставленные в рамки акварели Северен. На одной была изображена девочка в голубом платье — суля по всему, сама Северен. В коричневом прямоугольнике с дверью и окнами Жюстина узнала дом Дойла.

— Когда меня нет в Англии, дом пустует месяцами. — Хоукер со стуком бросил на стол свою сумку. — Настоящее расточительство. Потому что в Англии я бываю крайне редко.

— Да, вместо этого ты в Италии. Досаждаешь мне… Я приготовлю чай?..

Жюстина повесила плащ на спинку стула, стоящего возле стола, и опустилась на колени у камина. Скрытые под пеплом угли переливались ярко-оранжевым светом, поэтому ей потребовалась всего пара минут, чтобы возродить огонь к жизни, подбросив в него заранее заготовленные буковые щепки.

Хоукер закрыл одни за другими ставни всех окон, словно бы отгораживаясь от света дня и всего остального мира.

— Кроме чая, мне нечего предложить. Я обедаю у Дойла или в деревенской таверне.

А иногда в полном одиночестве в своем уединенном жилище. Жюстина заметила остатки еды: подсохшая краюшка хлеба, накрытая клетчатым полотенцем головка сыра, два яблока в миске. В камине валялись апельсиновые корки. От жара они сморщились и стали похожими на прошлогодние листья.

Она представила, как Хоукер расслабленно сидит в обитом пестрым ситцем кресле и задумчиво чистит апельсин, вытянув ноги перед камином и погрузившись в чтение. Эта картина выглядела бы вполне домашней, если только можно назвать домашней пантеру, расположившуюся у огня и положившую голову на свои большие лапы.

Черный чайник был наполовину наполнен все еще теплой водой. Это говорило о том, что Хоукер покинул дом всего два или три часа назад. Перед тем как выйти под дождь, он пил чай и сушил одежду и обувь.

Усевшись на табурет, сплетенный из тростника, Хоукер стянул с ног ботинки. На нем были теплые вязаные носки, как у обычного английского крестьянина. Он снял и их, положив на ботинки.

Жюстина устроилась на коврике перед камином. Пистолет, спрятанный в потайном кармане под юбкой, ударил ее по бедру. Девушка подтянула к себе колени, чтобы тоже освободиться от ботинок.

— Если собираешься бежать, то лучше не разувайся, — сказал Хоукер. — Надевая ботинки, потратишь немало времени. Я не стану преследовать тебя разутым.

— Если бы я собиралась сбежать, то пристрелила бы тебя, чтобы избавиться от преследования. Ты давно уже лежал бы на земле, истекая кровью.

— Вот такие доводы и называют убедительными.

Жюстина сняла ботинки и расправила юбку. Мокрая холодная ткань неприятно прилипала к телу. Нет ничего более удручающего, нежели промокшая насквозь одежда. Жюстина ткнула щепкой в огонь, в надежде хоть отчасти прогнать пронизывающий ее холод.