— Далеко идущие планы.

— Речь идет о тайной полиции. Двадцать лет — это ничто. Правительства меняются, а тайная полиция остается.

— Сомневаюсь, что после этого разговора меня посетят приятные сны.

— И не надо улыбаться с таким превосходством. Мы говорим не о какой-то глупости, а об очень серьезных и страшных делах.

— Я внимательно тебя слушаю.

— Непохоже. Но я все равно продолжу. — Сова подалась вперед и понизила голос. — В этом доме дети получают новую жизнь. Наставники заставляют их забыть обо всем, что с ними было раньше. Даже отнимают данные при рождении имена. Когда для них находится подходящее место, их переправляют под видом сирот. Английских сирот. Они так малы, что никому и в голову не приходит проверять, действительно ли они те, за кого себя выдают.

Ну и ну. Будет о чем рассказать Дойлу. О детях, которых отправляют в Англию, чтобы они жили там и ждали своего часа. О шпионах, готовых начать действовать в любую минуту.

— Ты много об этом знаешь.

— Мое очарование и состоит в том, чтобы знать много о многом. — Сова похлопала мальчика по руке. — Отойди, я хочу выйти на свет.

Но Хоукер даже не пошевелился.

— Зачем ты привела меня сюда?

— Мы положим этому конец. Ты и я. Сегодня же.

В ответ на это Хоукер произнес несколько французских слов, которые выучил совсем недавно. Он не знал их точного значения, но подозревал, что оно весьма непристойное.

— Только не говори мне, Chouette[3], будто твои товарищи не могут положить этому конец, когда им вздумается. Если ты…

Сова гневно схватила Хоукера за куртку и прошипела:

— Ecoute-moi[4], гражданин Хоукер. Ты лишь недавно стал шпионом. Ты безмятежно разгуливаешь по улицам со своим черным ножом в кармане, но понимаешь не больше мухи. Здесь, в Париже, мы ведем войну с тенями. Существуют сотни различных организаций. Секреты, о которых даже тайная полиция ничего не знает. Люди, слишком могущественные, чтобы с ними тягаться. — Сова отпустила куртку Хоукера и оттолкнула его. — Эти люди — наставники из «Каретного сарая». Они неприкосновенны.

Она стояла, стиснув зубы и тяжело дыша. Если Хоукер будет молчать, она расскажет остальное.

И Сова действительно заговорила:

— Три дня назад глава этой организации последовал за Робеспьером на гильотину. И теперь его тайны выползли на свет. Говорят, что наставники из «Каретного сарая» творили ужасающие вещи.

— Какие именно? Я настоящий дока в том, что касается жестокости…

— Не будь дураком. Не ты один такой знаток. Все мы погрязли в крови по колено. — Голос Совы надломился. Можешь поверить мне на слово. Люди, отправляющие детей в Англию, настоящие чудовища. Ты просто не представляешь, на какие отвратительные преступления они способны. Даже сотрудники тайной полиции пришли в ужас.

— И что же это за преступления? — Сова не ответила, и Хоукер произнес: — Ну же, рассказывай. Произведи на меня впечатление.

Сова приложила к стене кулак и посмотрела на него.

— Многие Невидимки — вернее, большинство — дети, возникшие из ниоткуда. Вымышленные имена, вымышленные биографии. Но иногда получалось и по-другому. Иногда наставники обменивали ребенка на ребенка. — Сова неожиданно ударила кулаком по стене. Ей наверняка было больно. — Отойди. Я хочу выйти отсюда. Меня уже тошнит от темноты.

На этот раз Хоукер позволил ей отодвинуть себя в сторону. Когда мальчик вышел на улицу, Сова ждала его возле железного ограждения, отделявшего церковный двор от дороги. Она держалась за ограждение свободной рукой и смотрела в землю.

— А теперь скажи, что все это значит? — попросил Хоукер. — Ребенок в обмен на ребенка. Что это?

Сова глубоко вздохнула. Дважды.

— Иногда Невидимки превращаются в настоящих англичан. В сирот, которых отсылают жить к дальним родственникам. — Сова отпустила ограждение. — Так откуда же, по-твоему, берется столько удобно вписывающихся в обстоятельства сирот? Прогуляйся со мной. Я должна рассказать тебе, что мы сделаем сегодня вечером.

— Дьявол! Ты хочешь сказать?..

— Я ничего не хочу сказать. А теперь следуй за мной. — С этими словами она зашагала по улице — решительная, чрезвычайно занятая служанка с корзинкой в руках. Ну разве кто-то смог бы разглядеть в этой спешащей по делам девчушке шпионку? — Наставникам нужно закрыть свое заведение, если они не хотят отвечать за содеянное. Им необходимо отправить последних детей в Англию и сделать это как можно быстрее. Только я этого не позволю.

— Потому что так сильно радеешь за Англию? — Хоукеру пришлось ускорить шаги, дабы поспеть за Совой.

— Потому что они пойдут по самому простому пути. Для тех, кому предстоит отправиться в Англию, не подготовили подходящего места. Их попросту продадут в бордели или влиятельным мужчинам.

Хоукер почувствовал себя так, словно его вдруг ударили под дых. Дети на улице Сент-Джайлс каждый день продают себя за кусок хлеба и крышу над головой. Большинство девочек, вместе с которыми он вырос, оказались в итоге в борделях. Да что там девочки — некоторые мальчики тоже. Хоукеру не хотелось думать, как близок к этому был и он сам.

Он намеренно отстал от Совы, чтобы и она замедлила шаги.

— Ты считаешь, что мне есть до этого дело?

— Я сделала, чтобы было так. Ты не сможешь забыть то, что увидел.

Сова привела его на колокольню, чтобы он увидел, как хрупкая девочка с косичками отбивается от преследователей. Чтобы его не оставляла мысль об этой девочке, заключенной в грязном борделе.

Сова очень глупа, если считает, что все увиденное должно как-то затронуть его душу.

— В любом случае я ничем не могу помочь, так что…

— Можешь. Мы можем. Сегодня ночью я проникну в этот дом и выведу оттуда детей. Я уже все подготовила. Хочешь — помоги мне. Не хочешь — не помогай. Только не говори, что ничего не можешь сделать.

— Я не собираюсь тебе помогать.

Сова остановилась и резко повернулась. Она казалась такой невинной. Ее лицо напоминало цветок, нежный раскрытый бутон. Шелковистые локоны упали на ее лицо, поймали солнечный луч и заблестели.

— На закате я буду в книжном магазинчике на улице Ломбард. Если придешь, мы вместе украдем небольшую часть собственности тайной полиции. — Сова обаятельно улыбнулась. Она не обманывала Хоукера. Даже не пыталась сделать это. — Это будет смелая и коварная попытка лишить французов некоторого количества потенциальных агентов, не правда ли?

— Ага. Равносильная самоубийству.

— Тогда оставайся дома и накройся с головой одеялом. Может, тогда ты останешься невредим. — Сова внимательно посмотрела на Хоукера и переложила корзинку из правой руки в левую. — Я буду ждать тебя на закате. Надень что-нибудь… — она указала пальцем на жилет мальчика, — менее броское. Au revoir[5].

С этими словами Сова пошла прочь. Она помахивала корзинкой так легко и непринужденно, как если бы в ней лежали пять булочек и яблоко вместо пистолета, полевых биноклей, связки отмычек и еще бог знает чего.

Глава 7

Жюстина не пошла к главному входу в бордель, а обошла его кругом и направилась к двери, ведущей на кухню.

Мужчины приходили сюда в поисках наслаждений, но зачастую оставались на обед. Бабетту, правившую на кухне с помощью большого железного половника, ценили па вес золота. Маститые представители тайной полиции давно мечтали переманить ее к себе.

Грумы, ухаживающие за лошадями и подметавшие двор — Жозеф, Жан Ле Гро, Птижан и Хьюго, — расселись за большим столом у окна. Не по годам умный агент тайной полиции Рене расположился во главе стола рядом со своим кузеном Ивом, лишь недавно пополнившим ряды агентов.

Едва завидев Сову, они окликнули ее.

— Жюстина. Са va, petite?[6]

— Что нового, крошка?

— Иди сюда, красавица. Я согрел тебе местечко на скамье.

Деревянные подошвы их ботинок застучали по полу, когда они подвинулись, чтобы освободить место для Жюстины. Перед девочкой сразу возникла тарелка с сыром. Кто-то протянул ломоть хлеба. Жан Ле Гро похлопал по лавке подле себя и широко улыбнулся. Этот человек, страдавший отсутствием большого количества зубов, всегда был очень многословен.

Жюстина положила в корзинку несколько чистых простыней. Когда несешь пистолет, нужно выглядеть совершенно невинно. Проходя мимо, она бросила на колени Рене газету «Журнал ле Пари», чтобы он прочитал ее вслух. Конюхам нравилось слушать о людях, посещающих это заведение. Нигде в Париже политика не обсуждалась более горячо и страстно, чем на кухне Бабетты.

На кухне стояла невыносимая духота. Жар исходил от раскаленных углей и бурлящего в большом медном котле куриного бульона. Бабетта стояла у стола по локоть в муке и вымешивала податливое тесто. Ей помогала Северен. Девочку поставили на стул и замотали в большой фартук не по росту. Она была обсыпана мукой с ног до головы, а маленький кусочек теста в ее руках никак не хотел превращаться в ровную круглую булочку.

Как же хорошо оказаться дома. Жюстина была рада провести некоторое время в мирной родной обстановке, прежде чем вновь подвергнуть себя опасности. Нельзя принимать маленькие радости жизни как должное, если завтра ты можешь быть лишен и этого.

Лицо Северен просияло. Она поостереглась прыгать на шатком кухонном табурете и поэтому облекла свою радость в слова:

— Жюстина, Жюстина! Я сделала булочки, и мы съели их на завтрак. По булочке получили Мадам, Бабетта, Бель-Мари и я. Всего четыре. — Она вытянула перед собой белую от муки руку, растопырив пальцы, а потом указала на полку, где стояли ступки всевозможных размеров и большая банка с солью. — Я припрятала одну и для тебя.

Жюстина в этом не сомневалась. Кривобокое произведение кулинарного искусства поджидало ее на тарелке с голубыми узорами. Неизвестно, какое будущее ожидает Северен, но поваром ей точно не стать.

— Как предусмотрительно с твоей стороны. Очень красивая булочка. Я заберу се с собой наверх. — Там Жюстина сможет спокойно скормить ее воробьям, обитающим на крыше. Если же Северен отправится с ней, Жюстине придется давиться твердым, как камень, тестом, восхваляя его вкус, дабы не обидеть сестру. Остальные, включая и куклу Бель-Мари, наверняка поступили так же.

— Бабетта позволила мне помочь ей делать яблочный пирог. Видишь, мы собираемся чистить яблоки. У меня тоже почти получается. Ты останешься на обед, Жюстина? Наверх мы подадим слоеный пирог с курятиной, а у нас будет суп из бычьих хвостов, хоть сегодня и жарко. Бабетта позволила мне порезать морковь. Мы купили петрушку, и я помогала ее мыть.

Целых три… нет, четыре дня Жюстина не общалась с Северен. Свержение Робеспьера, к которому она тоже некоторым образом приложила руку, вряд ли могло послужить оправданием. А теперь нужно спасать Невидимок. Жюстина будет занята весь вечер и всю ночь.

Дело найдется всегда. Работа на секретные службы может съесть без остатка, если не принять мер.

Жюстина склонилась над разделочной доской и поцеловала сестру в лоб, предусмотрительно отведя в сторону руку с корзиной. Если на пистолеты попадет мука, их трудно будет отчистить.

— Какая славная ленточка. — На косичке Северен красовался алый бант. — Бабетта ее тебе подарила?

— Нет, мужчина. Он хотел взять меня на прогулку. Он знает тебя' Сказал, что я вырасту такой же красавицей, как ты. — Девочка понизила голос. Она уже усвоила, что о некоторых вещах лучше помалкивать. — Он мне не понравился, но Бабетта сказала, что лучше повязать ленту и носить ее, пока он не уйдет.

— Леблан, — пояснила Бабетта и быстро добавила: — Я тут же забрала девочку. — Она говорила очень тихо, чтобы мужчины за столом ничего не услышали. — Ему нужно провернуть какое-то дело. Для маскировки ему потребовались женщина и маленькая девочка. Но я не позволила забрать малышку.

У Леблана хватило наглости приблизиться к Северен. Жюстина подцепила пальцами ленту, стараясь не показать охватившей ее ярости.

— Я заберу ее, — сказала Жюстина.

«И отдам старухе, подметающей улицу».

Если Леблан хоть пальцем дотронется до Северен, она пристрелит его.

Он оставался с ней наедине?

— Ни секунды. — Бабетта отрезала ножом кусок теста. — Я сразу же забрала ее к себе и не отпускала ни на шаг. Мне плевать на приказы этого негодяя. Мадам вернулась быстрее, чем он ожидал, разрушив его планы. Сейчас он у нее.

Возможно, она все же пристрелит Леблана. Он был помехой для Мадам. Теперь, когда в городе царил хаос, самое время начать убирать с дороги своих врагов.

Северен испачкала мукой щеку. Жюстина отерла ее кончиком фартука, прижала сестру к себе и расцеловала ее, перепачкавшись тоже. Она вновь выразила свое восхищение кривобокой булочкой и заботливо убрала ее в карман фартука.