Минуту они стояли в нерешительности, и принц Руперт спросил:

– Куда мы пойдем? Аннунсиата засмеялась.

– Понятия не имею. Разве вам нечего предложить?

Он нерешительно улыбнулся.

– Наверное, все мои мысли улетучились с уходом короля. Если вы еще не устали, могу я предложить вам партию в шары?

– С величайшим удовольствием, – откликнулась Аннунсиата, и они направились к полю для игры. Солнце уже начинало припекать, в парке появилось множество посетителей. Аннунсиата опиралась на сильную руку идущего рядом мужчины и горделиво выпрямляла спину, думая о том, что скоро весь двор будет знать о ее прогулке с принцем Рупертом. Она искоса взглянула на него из-под опущенных ресниц. Принцу было чуть больше сорока лет – вероятно, он был на год-другой моложе ее мужа – но разница между ними казалась поразительной. Принц Руперт был высок, широк в плечах, в самом расцвете мужской силы. Его темные волосы вились крупными кудрями, лицо было твердым и тонко очерченным, большие черные глаза сияли решимостью и силой. В такого мужчину могла бы влюбиться любая женщина. В этот момент принц повернулся к своей спутнице, заметил ее оценивающий взгляд, и оба тут же отвели глаза. Аннунсиата вспыхнула, принц задумался.

Они играли с оживлением, стараясь победить соперника и в то же время быть снисходительным к нему. Оба были искусными игроками, и долго игра шла с равным счетом, пока перед последним броском Шарлемань, которому надоело смотреть на них, не схватил шар принца и не отнес его к ногам Аннунсиаты. Оба расхохотались, а пес недоуменно завертел головой.

– Кажется, он присудил вам победу, мадам, – поклонившись, сказал Руперт. – Могу ли я считать вас победительницей?

– Это нечестно! – воскликнула Аннунсиата, блестя глазами. – Я и так должна была выиграть.

Принц улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

– Тогда, может быть, я могу предложить вам пообедать со мной – в знак примирения?

– Очень любезно с вашей стороны, но я уже приглашена к обеду у лорда Кларендона, – ответила Аннунсиата.

Принц смутился, а затем задумчиво поглядел на нее, как бы желая определить, насколько подлинное сожаление прозвучало в этом вежливом отказе.

– Тогда... может быть, мы поужинаем вместе? Сердце Аннунсиаты стремительно забилось, кровь прилила к ее щекам. Ужин был гораздо более интимным событием, чем обед.

– Благодарю вас. Я с радостью приму ваше приглашение.

Глава 20

Началось жаркое лето. Оставаться в Уайтхолле стало неудобно и даже опасно из-за вспышки оспы, за которой обычно следовала чума. Свита королевы заранее перебралась в Хэмптон, и Аннунсиата решила последовать за ней, хотя свита короля еще оставалась во дворце, намереваясь впоследствии переехать в Виндзор. Джордж уехал в свое имение в Эссексе, а Аннунсиата взяла детей, несколько слуг, собаку и лошадь и, покинув душный Лондон, устремилась к прохладной зелени Хэмптона, испытывая подлинное облегчение.

В июне ее навестил Эдуард по дороге в Лондон и сообщил последние новости из дома: о том, что муж Кэти умер, и что они с Китом поженились и уехали в Стирлинг, где собираются жить большую часть года. Аннунсиата неожиданно болезненно восприняла это известие, и Эдуард, наблюдавший за ней, был поражен.

– Неужели вас так обидела потеря давнего поклонника, Нэнси?

Аннунсиата покачала головой и попыталась изобразить равнодушие.

– Конечно, нет! Я не так тщеславна и жестока, как кажется. Я рада, что он нашел себе достойную жену, в конце концов, кто-то должен позаботиться об этой бедняжке Кэти. Просто это странно, вот и все. Я никогда не думала, что Кит женится на ней.

– Никто никогда не подозревал, что Кит женится на ком-либо, кроме вас, и все беспокоились о нем, – заметил Эдуард. – Но если вы потеряли поклонника, я уверен, что вы найдете ему лучшую замену. Или уже нашли?

Аннунсиата метнула в него быстрый взгляд из-под ресниц, удивляясь, откуда Эдуарду известно о ее интимном ужине с принцем. Однако он проявлял всего лишь праздное любопытство. После того ужина она с принцем не встречалась наедине, хотя часто бывала с ним в обществе и на прогулках с королем. Конечно, принц остался в Лондоне и не собирался с королем в Виндзор, и иногда Аннунсиата удивлялась, откуда вообще у него взялся интерес к ней. Их ужин вдвоем был восхитительным, между ними установились теплые дружеские отношения по мере того, как они обнаруживали друг у друга множество общих черт и привычек. Похоже, никто не замечал их дружбы, и Аннунсиата удивилась, откуда об этом мог узнать Эдуард. Вероятно, он спросил просто наугад, решила она. Кажется, Эдуард не слишком задумывался над тем, что говорил.

Эдуард сообщил остальные новости из дома: Ральф нашел нового священника, чрезвычайно респектабельного мужчину средних лет, который был рад бросить свое фермерство, необходимое для жизни. Он заботился не только о духовной стороне жизни в замке Морлэндов и в Шоузе, но и взвалил на себя много обязанностей Клема, помогая Арабелле по хозяйству, а также устроил еженедельные уроки грамоты для служанок. Ральф забрал Ральфа-младшего из школы, боясь, как бы мальчик не подхватил болезнь, убившую двух его братьев, и священник взялся быть его наставником. Мартин решительно запротестовал, когда его собрались разлучить с сестренкой, и Дэйзи пришлось брать уроки вместе с ним. Трое детей вместе учили греческий и древнееврейский, латынь и математику, риторику, логику и философию под руководством священника, а также учились пению, танцам и музыке у Элизабет.

– Ральф не собирается снова жениться? – беспечно поинтересовалась Аннунсиата. Эдуард покачал головой.

– Думаю, он никак не может смириться со смертью Мэри. Целые дни он проводит в хлопотах по хозяйству, выезжает лошадей, охотится с собаками и соколами почти каждый день. Он кажется довольно жизнерадостным, но сердце у него разбито. Похоже, он совсем растерялся.

Аннунсиата попыталась представить себе растерянного Ральфа, и это ей не удалось.

– Но вскоре ему все равно придется жениться, – продолжал Эдуард, – ибо здоровье Арабеллы становится все хуже, и она вряд ли сможет продолжать выполнять свои обязанности. Пока Ральф хочет найти домоправительницу, но сможет сделать это, только когда женится. За этим дело не станет – десятки девушек из приличных семейств готовы из кожи вон вылезти, чтобы заполучить в мужья самого Ральфа Морлэнда из замка Морлэндов, – Эдуард отодвинулся – они лежали рядом в постели – и внимательно посмотрел в задумчивое лицо Аннунсиаты. – Вот, бедная моя девочка, еще один твой поклонник потерян. Что же ты станешь делать, дорогая, когда женятся все твои обожатели? Тогда с тобой останусь только я – какая скука!

– Вы напрашиваетесь на комплименты, – сердито ответила Аннунсиата и взъерошила ему волосы. – Нам пора вставать, пока Берч не привела детей.

– Нет, нет, еще рано, – прошептал Эдуард, целуя ее в глаза, и после короткого показного сопротивления Аннунсиата вздохнула и подставила ему губы.


В июне ее обычные женские недомогания, всегда отличавшиеся регулярностью, так и не наступили, и Аннунсиата со страхом предположила, что снова беременна. Несколько дней она ходила сама не своя: жизнь казалась ей бесконечной чередой родовых мук, и хотя близнецы забавляли и до слез трогали ее, с возрастом все сильнее напоминая отца, а маленький Джордж становился все взрослее, Аннунсиате не хотелось больше иметь детей ни от Джорджа, ни от Эдуарда. Кроме того, они с Джорджем не виделись все лето и должны были встретиться не раньше осени, когда двор вновь собирался в Лондоне, так что каждый мог понять, что ее ребенок не от мужа.

На третий день Берч вошла в ее комнату и обнаружила хозяйку сидящей у окна, нахмуренной и угрюмой. Она мгновенно все поняла, склонилась над ней и прошептала:

– Все еще можно поправить, мадам, – если пожелаете, я приму меры. В такой деревне, как эта, да еще где живут придворные, обязательно должна быть женщина...

Аннунсиата удивленно подняла на нее глаза и, чувствуя надежду, после короткой борьбы с собственной совестью согласно кивнула. Два дня спустя Аннунсиата в плаще и вуали направилась к коттеджу на окраине Хэмптона, где встретилась с местной повитухой. Это была скромная, чисто одетая, почтенная на вид женщина – Аннунсиата ожидала увидеть страшную, бормочущую ведьму – и она решительно взялась за дело, дав Аннунсиате дозу какого-то снадобья и пакет с травами, которые следовало принимать в течение двух недель, если не подействует снадобье. У Аннунсиаты начались желудочные колики, ей было очень плохо, но желанные последствия так и не наступили. Второе средство оказалось еще более ядовитым – от него начались сильные боли, лихорадка и рвота. Берч с беспокойством наблюдала за хозяйкой и несколько раз порывалась послать за врачом, но Аннунсиата запретила ей. Она чувствовала себя пристыженной и была уверена, что Бог посылает ей наказание. Спустя несколько часов у нее началось кровотечение – очевидно, снадобье и было рассчитано на это. Тем не менее Аннунсиата чувствовала себя отвратительно, ей пришлось целый день провести в постели. Она была слишком слаба, чтобы перебраться вместе с двором в Виндзор, а оправившись, сняла коттедж в деревне и провела там остаток лета. Через месяц она почувствовала себя значительно лучше, но ее подавленность и чувство вины не проходили. Аннунсиата поклялась, что больше никогда не прибегнет к подобному способу и втайне решила полностью изменить свою жизнь. Среди придворных было принято посещать церковь по воскресеньям, но теперь Аннунсиата слушала службы дважды в день. Король снисходительно относился к католицизму, и Аннунсиата была уверена, что ее решение иметь в числе домашних священника, чтобы ежедневно служить мессу, не вызовет упреков.

Ободренная собственным решением, она провела остаток лета, пытаясь подружиться с детьми. Аннунсиата бродила с ними по полям, ловила рыбу в Темзе, учила детей ездить верхом на Голдени, пела и играла им по вечерам. Она открыла для себя маленькие радости кормления детей, купания, укладывания в постель. В один жаркий солнечный день Том нанял длинную плоскодонку, Берч наполнила корзину вкусной снедью, и вместе с Аннунсиатой, тремя детьми и Шарлеманем отправилась на речную прогулку. Они медленно плыли под ивами, отыскивая подходящее местечко на берегу, где могли бы закусить. Шарлемань встал у борта на задние лапы, подергивая куцым хвостиком и сердито лая на лебедей. Близнецы рискованно свесились с бортов лодки, взвизгивая от восхищения, когда видели рыбу. Аннунсиата с младшим сыном на коленях полулежала на подушках, глядя в тихое небо над головой и придерживая леску, к которой была привязана бутылка белого рейнского вина, опущенная в воду для охлаждения. В последнее время она стала одеваться в простые платья поселянок, а на голову надевала большую соломенную шляпу, чтобы уберечь лицо от загара.

Это были очаровательные дни, и Аннунсиата хотела, чтобы они никогда не кончались, стараясь продлить свое лето насколько позволяла погода. В октябре дни стали холоднее и короче. Однажды на верховой прогулке Аннунсиата заметила, что крупная вена, выступающая на ухе Голдени, скрылась под густой зимней шерстью. Этой ночью она дрожала в постели и никак не могла согреться, а на следующее утро оказалось, что крыши домов выбелил иней. Пора было возвращаться домой. Пятого ноября семья переехала в лондонский дом. Джордж уже был там и сразу показал жене присланные приглашения. Среди них оказалось приглашение им обоим на концерт во дворце и интимный ужин в апартаментах королевы. Именно этого и хотелось Аннунсиате. Отдохнувшая и повеселевшая после долгой жизни в деревне, она была полна энергии и жаждала светского общества и остроумных бесед.

– Обязательно пойдем! – воскликнула она. – О, как мне хочется послушать музыку! А ужин у королевы – интересно, король там будет? Что слышно о леди Стюарт? О, сколько всего мне надо успеть! Да, а что я надену? Берч! Берч! Есть у меня в запасе какое-нибудь новое платье? Оставь с детьми Бетти и пойдем со мной, поможешь выбрать. Как думаешь, какое из моих платьев подойдет для такого случая? – она стремительно повернулась, подхватила собаку под мышку и прошла к себе, что-то напевая от полноты счастья. Джордж смотрел ей вслед, как делают собаки, поднимая при этом одно ухо.

Они выбрали платье из бледно-золотистого шелка с верхней юбкой из тонкого черного кружева и очень пышными рукавами, разрезанными по всей длине, чтобы показать черные шелковые нижние рукава с кружевной отделкой у локтя. Лиф платья украшали витые золотые шнуры, скрепленные перламутровыми пуговицами, а поверх них Аннунсиата приколола крест, Как брошь. Она быстро собрала волосы римским узлом, перевивая его жемчужной нитью и приколов три желтые розы, которые сообразительная Берч невероятными усилиями ухитрилась добыть у дворцового садовника. Аннунсиата до сих пор не красилась, хотя ей вскоре должно было исполниться девятнадцать лет. В узких кругах ненакрашенное лицо называли «макияжем а-ля виконтесса», к вящему удовольствию Аннунсиаты.