Юлия Резник - Чертов Либман-Сакс

— И, знаешь, мне, наверное, давно тебе следовало сказать по поводу свадьбы…

— Что? — насторожилась Люба, совсем по-детски шмыгнув носом.

— Я немного не учел, что тебе захочется какое-то торжество, поэтому просто распорядился нас поженить.

Люба растерянно моргнула. Вытерла нос салфеткой, которую Ставр ей любезно предложил, и на всякий случай уточнила:

— Распорядился?

— Угу.

— То есть, мы уже женаты?

— Да, уже пять дней как.

Люба промолчала. Опустила голову на плечо мужу, обняла его за пояс.

— Я люблю тебя, Ставшая Любовь. И мы со всем справимся. Обещаю.

Она расплакалась. Потому что не было в ее жизни более трогательного момента. Потому что быть с ним, быть им любимой — это все равно, как неба коснуться. Это то, ради чего стоит жить и бороться. То, ради чего можно пожертвовать всем, что имеешь, и никогда об этом не пожалеть. Потому что без него жизнь теряет смысл. И ненужным становится все. Без него жизни в принципе нет. Его душа — океан. Он сам — стихия. Он — шторм, он — штиль, он — ливни и грозы, он — терпкая горечь знойного лета, он — лавина снега в горах… Он — вечность. Её вечность… Сколько бы времени ей ни отмерили — он ее вечность.

— Какие иммуносупрессоры ты принимаешь? — Люба снова рассмеялась сквозь слезы. Только Ставр, после признания в любви, мог спросить о таком. Впрочем, разве этот вопрос не был самым большим доказательством его чувств? Щемящая нежность подожгла пространство. Волной ворвалась в легкие, перекрывая доступ кислорода.

— Я люблю тебя, Ставр Ставший. А принимаю я белимумаб.

— Хорошо. Это хороший препарат.

— Да… — Люба вдруг отчетливо поняла, что муж уже давно озаботился вопросом ее болезни. Она бы не удивилась, если бы на нынешнем этапе он знал о ней даже больше ее самой. И это так много значило! Так бесценно много. Потому что отец и Бауман, они не знали практически ничего. Считали, что их функция заканчивается на оплате ее медицинских счетов. И только Ставр действительно разделил с ней боль.

— Ты горишь, и нам, наверное, нужно в больницу. — Наверное, да. Но не хотелось. Не хотелось размыкать объятья и идти в неизвестность. Хотелось побыть в тишине. — Ты в последнее время в столице лечилась, да?

— Угу. И немного в Израиле… У меня здесь хорошие врачи. Они держат руку на пульсе, и при необходимости консультируются с зарубежными специалистами. Я им доверяю.

— Хорошо. Значит, будем лечиться в столице.

— Я не хочу туда ехать.

— Значит, врачи приедут сюда. — Сказал, как отрезал. И Люба поняла, что да — они приедут. И сделают все необходимое, и помогут ей… — У тебя ведь есть их контакты?

— Угу… — Шепчет, а сама не хочет никуда звонить. Хотя становится все хуже, и тело начинает ломить. Он это, конечно же, замечает.

— Давай, славная, нам совершенно точно нужно поторапливаться.

Минула ровно неделя с начала рецидива. Они прошли все мыслимые и немыслимые обследования и безотлагательно приступили к лечению, но лучше Любе не становилось. Мало того, обследования показали, что в этот раз, помимо почек, волчанка атаковала еще и легкие Любы. Ставр выслушал врача молча. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Подтянувшийся к концу недели Аверин также молчал. Они покинули ординаторскую вместе, не обмолвившись друг с другом и словом. В полнейшей тишине разошлись по разным сторонам коридора. Одинаково сложили руки на груди, уставившись каждый в свое окно. Видел ли тесть в нем хоть что-то? Ставр — нет. Перед глазами был не серый больничный двор, а Люба… В горах. Почему-то первым вспомнился именно этот момент. Ее жизнерадостная улыбка, и руки, которыми она, казалось, пыталась обнять весь мир. Ее тонкие, исколотые иглами врачей руки…

Желудок снова пронзила боль. Боль такой силы, что он пошатнулся, и едва не упал, в последний момент ухватившись за подоконник.

— Эй, ты что?

Ну, кто бы мог подумать, что первым ему навстречу поспешит отец Любы?

— Нормально все.

— Вижу, как нормально. Сам-то давно в больничке парился?

— Давненько. — Ставр осел на обтянутую дерматином кушетку и устало откинул голову.

— Ты, если дуба врежешь, Любке не поможешь. А она с чего-то вдруг решила, что ты ее последняя любовь. Так что, ты это… Пойди и себе анализы какие сдай. А то выглядишь хе*ово — жуть.

— Угу. — Ставр, в принципе, понимал, что боли, которые его одолевали, нормальными не были. И понимал, что в словах Валерия была приличная такая доля истины. Да, только, что ему собственное здоровье, когда Люба… Нет, он даже думать об этом не мог. И потерять ее тоже не мог.

— Что будем с девочкой делать?

— Спасать, — ни секунды не раздумывая, ответил Ставр.

— В Израиль повезем, или в Штаты?

— Она доверяет своим, здешним докторам. Говорит, что они и так консультируются…

— Да. Но за бугром как-то надежней. Или это мы просто привыкли не доверять собственной медицине, как знать? — Аверин пожал плечами и снова отвернулся, и Ставру, наконец, удалось тихонько выдохнуть. Ну, не мог он дать другому мужчине почувствовать собственную слабость. И так уже сплоховал, дальше некуда.

— Что болит хоть?

— Да так. Ничего серьезного. Гастрит разыгрался, — соврал Ставр.

— Ну-ну. Ты все же покажись кому-нибудь толковому. И… Сам Любе все скажешь?

Ставр кинул.

— Она уже догадывается, что все плохо. Матери говорила. Не хотела тебя огорчать. Бестолочь.

Ставр прикрыл глаза. Он не был уверен, что сможет сейчас контролировать свои эмоции. А делиться ими не хотел. Ему следовало собраться с силами, чтобы поговорить с Любой, но он не мог. Как ей сказать? Как самому уложить в голове, что он в любой момент может ее потерять? Никто ведь не дает гарантий, что дальше не станет хуже. До настоящего момента болезнь не слишком поддавалась, и они приняли решение начать иммунодепрессивную терапию при помощи стволовых клеток. Но и тут никто не стал бы ручаться за стопроцентно положительный результат.

— Я сейчас поговорю с ней. Мы справимся.

Ставр встал со своего места и пошел к палате, которую они делили с Любовью. Палата была платной, и никто против их совместного проживания не возражал. Попробовали бы они… Люба спала, подключенная к очередной капельнице. Ставр закинул в рот пару таблеток обезболивающего и аккуратно прилег рядом. У них в палате было две кровати, и сейчас они были сдвинуты. Да, чего уж… Сдвигал он их самолично. Не представлял уже, как будет спать, если она не рядом. Разучился без Любы спать, жить, двигаться… Лежал бестолково, глядя на нее воспаленными глазами, и, казалось, вообще ничего не мог…

— Привет, — прошептала слабо.

— Привет, — улыбнулся Ставр.

— Я опять провалилась…

— Ничего, тебе нужен отдых.

— У нас плохи дела, да?

— Нормально. Справимся.

— Что на этот раз? — настаивала Любовь, и он не мог ей соврать. Не мог заставлять и дальше выпытывать, теряя последние силы.

— Легкие.

— Хорошо, что не сердце.

— Да…

— Мне жаль.

— Мы справимся, милая.

— Да… Знаешь, я хотела подарить тебе счастье…

— У тебя получилось, — снова улыбнулся Ставр. — А если ты будешь спорить, я тебя накажу.

— Как? — Голос становится едва слышным, силы покидают женщину, но она пытается бодриться. Ради него.

— Не знаю. Но я придумаю что-нибудь изощренное.

— Ты — коварен.

— Ты даже не представляешь, насколько. Спи. Завтра начинаем курс.

— Я буду бороться ради тебя…

Она замолкает, опускает дрожащие веки, а он… Если Любе хотелось подарить ему счастье, то Ставру… Ставру хотелось взять на себя ее боль. И он бы с честью держал удар. Беда в том, что он не мог этого сделать, как бы ни хотел. Как бы ни стремился защитить любимую женщину. В ситуации с болезнью он был абсолютно бессилен. Ни его власть, ни его деньги, ни его чувства — здесь не решали ровным счетом ничего. Да, возможно, давали немного больше шансов, но не становились стопроцентной панацеей. Все, что ему оставалось — быть рядом. И быть достаточно сильным. Сильным за них двоих.

Замигал телефон. Мужчина осторожно встал с постели и вышел в небольшой санузел, примыкающий к палате.

— Ставр Яныч, здесь Бауман. Он рвет и мечет, и требует с вами встречи.

— Тебе рассказать, куда его послать?

— Да, нет. И без того знаю адрес. Позвонил убедиться, что мы мыслим в одном направлении.

— Убедился?

— Само собой.

— Тогда давай. И, Кость… Постарайтесь без меня продержаться. Возможно, нам придется на время уехать.

— Мне жаль…

— Мы справимся, — резко ответил мужчина.

— У меня нет никаких сомнений на этот счет. В гостинице все под контролем. Дашка тоже под присмотром, если тебе вдруг интересно.

— Черт! Совсем о ней забыл.

— Я так примерно и подумал. Она, кстати, мне плешь уже проела. И собиралась ехать к вам. Еле убедил подождать. Пообещал, что сам ее отвезу. Иначе, ты ее знаешь…

— Разберемся и с этим. Я тебе позже перезвоню.

Ставр отбил звонок Кости и устало оперся двумя руками о раковину. Посмотрел на себя в зеркало, удивившись собственному перекошенному лицу. Ярость. Вот, что он испытывал в этот самый момент. Разрушающее, совершенно неконструктивное чувство, на которое некстати уходило слишком много душевных сил. Баумана прижали со всех сторон, он уже понял, что ему не выкрутиться, не продержаться, перекрывая потери в одной сфере бизнеса прибылью из другой, потому что не было этой самой прибыли. Его прижали по всем фронтам, и сейчас тот бился в предсмертной агонии. А в ней люди порой совершали совершенно идиотские поступки. Например, настаивали на встрече с человеком, который больше всего на свете жаждет мести.

— Ставр… — раздается тихий голос из-за двери. Ставр выскочил из небольшой уборной на звук:

— Что, милая?

— Плохо без тебя. Полежишь со мною?

— Конечно. Я просто выходил в туалет.

Мужчина лёг рядом, переплетая пальцы с любимой. Заглянул ей в глаза. Убьёт. За один только этот взгляд вынет душу мерзавцу. Вразуми, господи, эту мразь. Пусть оставит попытки встретиться. Иначе… Он за себя не отвечает. Растерзает урода, искупается в его крови! Не ограничится только лишь бизнесом. Не сможет устоять!

Таблетки начали действовать, боль в желудке постепенно стихала. И только ярость, дикая и бесконтрольная, наполняла внутренности. Любина ладошка становилась все горячей. Ее прекрасное лицо побелело, от чего бабочка на носу стала казаться угрожающе яркой. Он ненавидел ее крылья. Горящие огнем красные крылья утраты, простирающиеся над ним. В какой-то момент пришло осознание — он этого не переживет. Даже не будет пытаться. Потому что без нее ничего не имеет смысла. И вполне возможно, его внутренние боли — знак, что ему не придется жить без нее. Ставр не мог не думать об этом, но и сдаться не мог. Пока есть хоть малейший шанс, они будут бороться.

Утром Любу отвели на процедуры, а он, закинувшись очередной порцией обезболивающего, смиренно сидел под дверью кабинета и ждал. Рядом находились чета Авериных и несколько ребят из охраны. Все заняло не так уж и много времени, но Ставру казалось, что прошла целая вечность, а может, даже наступила ночь… По крайней мере, её темнота расползалась во все стороны, скрывая под своим черным плащом все хорошее, что еще наполняло его жизнь смыслом. В какой-то момент темнота стала абсолютной, и Ставр с ужасом понял, что солнце здесь уже не взойдет никогда…

— Ставр! — послышалось из-за двери. Мужчина вскочил и подбежал к кабинету.

— Что, моя хорошая?

— Уже все. Мы можем возвращаться в палату.

Он выдохнул. Потому что Люба была в порядке. И даже улыбалась своими печальными глазами.

— Папа, мам? Все хорошо?

— Конечно, милая. Ты как?

— Намного лучше. Думаю, мы вернемся домой сразу же, как только закончится курс. Да и вам здесь совершенно не обязательно сидеть без дела… Поезжайте домой.

— Нет! — отрезал Аверин.

Улыбка замерла на Любиных губах. И Ставр сделал шаг вперед, в невольной попытке заслонить собой любимую от всего на свете. Даже просто от слов, которые порой сбивают с ног покруче хитрого приема карате.

— Мы никуда не уедем, пока не убедимся, что все хорошо.

— Папа…

— Это не обсуждается. Нам всем нужно держаться вместе.

Люба кивнула, у нее дрожали губы, и наливались слезами глаза. Она держалась, и ему тоже нужно было не сплоховать. Ставр мысленно осмотрелся, но вокруг не было ориентиров. Только черная-черная мгла. Ему оставалось надеяться лишь на рассвет.

— Я люблю тебя, Грушка, — услышал, как сквозь вату, голос Аверина Ставр. Любин влажный всхлип был ему ответом.