Джудит Гулд - Чертовски богат

Заметив, что ему не верят, Лекс попытался пустить в ход все свое обаяние.

– Ты права, – серьезно сказал он, твердо выдерживая ее взгляд. – Я действительно вел себя, как последний эгоист. Извини, ради Бога. А теперь, может, поцелуемся и обо всем забудем?

Ответом ему послужило красноречивое молчание.

«Вот сукина дочь!» – едва не взорвался Лекс, но вовремя остановился и послал Зандре самую невинную улыбку, на какую только был способен.

– Право, Зандра, я ведь уже извинился. Ну что мне, на колени перед тобой встать? Могу.

Зандра незаметно вздохнула. Да, искренности в его извинениях что-то не слышно, но что с того? Да и какое это имеет значение? Ибо извинение, чистосердечное или нет, это, что ни говори, извинение, и оно требует достойного ответа.

Этикет превыше всего. А личные ощущения потом.

– Ладно, ладно, извинения приняты. – Зандра повела плечами, словно сбрасывая с себя тайное наваждение, стараясь не замечать окружающую ее, бьющую в глаза роскошь. Ведь сегодня здесь собрался «весь Нью-Йорк».

Они прошли в почти пустой Египетский зал. В огромных застекленных ящиках здесь хранились разнообразные образцы древних захоронений: ткани и саваны, бронза и известняковые стелы, мумии фараонов, раскрашенные погребальные маски, глиняные сосуды с крышками, изображающими священных животных, – святыни давно исчезнувших культур, сделавшиеся предметом праздного любопытства нынешней толпы.

Голдсмит облокотился о саркофаг в центре зала, словно закрепляя таким образом право собственности на это сооружение седой древности. Плотно зажав в зубах сигару, он яростно выпускал изо рта клубы дыма, медленно уходящие вверх и рассеивающиеся где-то под потолком.

Фейри, избегая непосредственного воздействия этой газовой атаки, отступил на несколько шагов в сторону. Могильная тишина, царящая в этом зале, его угнетала. Наделенный живым воображением, он остро ощущал на себе загадочные взгляды пленников этих хрупких стеклянных ящиков, расставленных вдоль стен.

– Ну вот, хоть здесь можно поговорить спокойно, – проворчал Роберт. – За тем я вас сюда и привел. Дело деликатное. Иными словами, – он набычился, свирепо сверля собеседника налитыми кровью глазами питбуля, – этого разговора у нас не было. Ясно?

Куда уж яснее, подумал Шелдон, скрывая тревогу за бесстрастным выражением лица. Фразы вроде «дело деликатное», «этого разговора у нас не было» и так далее всегда его смущали. Оно и понятно, ибо своей безупречной репутацией Шелдон был в немалой степени обязан тому, что всегда, как заразы, избегал любых подковерных интриг. И раньше это удавалось, с грустью подумал он. Но сейчас ему остается только принять условия игры.

– Как вам будет угодно, сэр, – слегка поклонился Фейри. – Все останется между нами.

– Хорошо. И смотрите, если просочится хоть слово, я с вас шкуру спущу!

– Повторяю, вы можете рассчитывать на мою скромность, – с достоинством сказал Шелдон.

Роберт, явно наслаждаясь чувством собственной власти над людьми, еще непринужденнее откинулся на стеклянную стенку и выпустил очередное, особенно густое облако дыма, после чего, вынув сигару изо рта, принялся с чем-то похожим на восхищение изучать туго скрученные – ручная работа – табачные листья.

– Дело в том, – небрежно заговорил он, – что в Нью-Йорк на какое-то, возможно продолжительное, время приехала лучшая подруга моей жены. И ей нужна работа. – Роберт поднял голову и строго посмотрел на собеседника. – А также вид на жительство.

– Ах вот как? – неопределенно промычал Шелдон. Ничего хорошего такое вступление ему не обещало.

И без того красное лицо Роберта побагровело.

– Если не ошибаюсь, вы в «Бергли» за главного? Неужели даже с такой ерундой не можете справиться?

Словно защищаясь, Шелдон негромко откашлялся в кулак.

– Э-э, разумеется, я займусь этим делом... Сделаю все, что в моих силах, – с запинкой сказал он.

– Займетесь? – передразнил его Роберт. – Сделаете все, что в ваших силах?

Шелдон отшатнулся, кровь зашумела у него в ушах, от злости он чуть было не вышел из себя. Однако, не давая себе сорваться, спокойно заметил:

– Повторяю, я...

– Не надо мне ничего повторять! – ледяным тоном отчеканил Роберт. – Похоже, вы меня не поняли. Я не прошу – я приказываю вам это сделать!

Роберт с удовлетворением отметил, что его удар достиг цели. Шелдон сцепил пальцы и задрожал от бессильного гнева.

– Короче, Фейри, – спокойно продолжал Роберт, – ваше дело —доложить мне о том, что все выполнено. То есть что эта подруга, будь она неладна, получила работу в отделе живописи старых мастеров, а вместе с работой и вид на жительство. – Роберт приложил ладонь к уху. – Ну, что еще там? Вы что, оглохли? Скажите хоть что-нибудь!

У Фейри отвисла нижняя челюсть и даже клацнули зубы. Щеки у него разгорелись, казалось, бушующий внутри огонь вот-вот вырвется наружу и в его жарком пламени неподвижные стеклянные ящики и затаившиеся внутри них каменные фигуры растворятся, как мираж в пустыне Сахара. За все долгие годы своей карьеры Шелдон сталкивался только с подчеркнуто уважительным отношением.

Пытаясь успокоиться, он несколько раз глубоко вздохнул. Больше всего сейчас ему хотелось заявить следующее: «Я подаю в отставку. А попугая можете найти себе где-нибудь в другом месте», – и с достоинством удалиться. Но врожденная осторожность не позволила так поступить.

– Э-э, – откашлялся он, – вообще-то... как раз сейчас в отделе появилась вакансия.

– Вот и чудесно! – Роберт буквально расцвел, и его раскатистый голос эхом разнесся по всему залу. – Это как раз то, что я хотел услышать! – Он откровенно наслаждался достигнутым успехом. – Так, с этим, стало быть, покончено. Теперь еще вот что.

Вновь беззвучно загудели колокола тревоги. Шелдон напрягся, как струна. Что еще нужно этому ненасытному вепрю? Да нет, «нужно» – не то слово. Какой еще жертвы он потребует?

Роберт с обманчивой безмятежностью разогнал облачко дыма и как бы между делом заметил:

– Я слышал, заведующий отделом живописи старых мастеров ушел на пенсию?

– Да, мистер Споттс нас покинул, – печально вздохнул Шелдон. – Это большая потеря, ведь Споттс один из ведущих...

– Детали меня не интересуют, – отмахнулся Роберт. – Насколько я понимаю, это ваша работа.

Шелдон и бровью не повел, но вновь почувствовал, как внутри у него все переворачивается. Его в очередной раз поставили, как мальчишку, на место.

– Старые мастера... Это тот отдел, в котором работает... как ее, – словно пытаясь вспомнить, Роберт побарабанил пальцами по стеклу. – Ах да, мисс Паркер. Точно, она! Или я ошибаюсь?

Шелдон озадаченно посмотрел на него. О Боже, неужели он имеет в виду Бэмби Паркер? Она-то здесь при чем?

– Д-да, – неуверенно пробормотал он, – есть у нас такая...

– Так вот, я хочу, чтобы ее повысили. – Роберт выпустил очередную струю дыма. – Назначьте ее заведующей отделом.

– Что-о? – не удержался от изумленного восклицания Шелдон. – О Господи, надеюсь, вы шутите?

– А что такое?

– Э-э... видите ли... – розовые щеки Шелдона приобрели малиновый оттенок, – заменить мистера Споттса на мисс Паркер... – Он даже закашлялся. – Об этом просто не может быть и речи!

– Это кто же так считает? – Глаза у Роберта сделались безжизненными, как у рептилии. – Вы, что ли?

Шелдон внутренне содрогнулся. Похоже, ему оставалось только одно – признать свое поражение и капитулировать. Или того хуже – лечь под ноги победителю. Все же он попытался собрать остатки мужества и внутреннего достоинства:

– Видите ли, мистер Голдсмит, мне неловко это говорить, – Шелдон даже удивился твердости собственного голоса, – но вам... нам... следует иметь в виду, что эта должность предполагает... как бы это сказать... определенный уровень знаний... квалификацию... опыт...

Рептилия сонно моргнула.

– Не подумайте, что я имею что-то против мисс Паркер лично, – поспешно добавил Шелдон. – Просто у нее явно не хватает навыков. Честно говоря... мне очень неприятно упоминать об этом... но несколько раз мы ее едва не...

– Все? – нетерпеливо перебил его Роберт. – Мне казалось, я выразился достаточно ясно. Меня интересует только общая картина, а все остальное, всякое там штатное расписание, внутренние перестановки – это, грубо говоря, мышиная возня, до которой мне нет дела.

– Ну нельзя же... нельзя этого делать! – прошептал Шелдон, нервно приглаживая свои и без того безупречно зачесанные волосы, и в этом жесте разом проступили охватившие его страх и отчаяние. – Неужели вы не понимаете, что мисс Паркер может запросто загубить отдел... а то и бросить тень на репутацию всей компании...

Роберт наклонился к Шелдону и ткнул себе пальцем в губы:

– Говорю по слогам. Мисс Паркер назначается руководителем отдела живописи старых мастеров. Ее прежнее место занимает подруга моей жены. Все! А теперь извольте ответить, собираетесь ли вы выполнить мое указание? – Роберт грозно насупил густые брови. – Да или нет? Больше мне от вас ничего не нужно.

Шелдон подавил вздох. Сопротивляться бессмысленно, это очевидно. Если уж Голдсмит вбил себе в голову, что Бэмби Паркер надо повысить, то можно не сомневаться, своего он добьется, пусть все остальное, включая «Бергли», летит в тартарары.

– Как вам будет угодно, сэр, – выдавил из себя Шелдон и изо всех сил стиснул зубы, чтобы унять охватившую все тело дрожь.

Величественным кивком Роберт принял капитуляцию.

– Ну что ж, коль скоро мы решили все свои проблемы, отчего бы не присоединиться к гостям? А заодно скрепим наше соглашение рюмочкой.

Шелдон механически кивнул. Презрение к самому себе лишило его дара речи, он едва держался на ногах. Погруженный в невеселые мысли, он вяло поплелся за Голдсмитом. Впервые за все время своей безупречной профессиональной деятельности он совершил нечто немыслимое, даже невообразимое – сознательно пошел на компромисс и предал доверенное ему всеми уважаемое дело.

Неужели этот поступок станет надгробным камнем его карьеры? Многие годы он с честью вел корабль через любые потрясения, любые экономические бури, которые всегда умел предвидеть. Даже представить себе невозможно, что десятки замечательных побед внезапно обернутся... чем?

Предательством? Изменой? Проституцией?

Он чувствовал себя Иудой.

Нет, поправил он себя, хуже! Иудой, получившим свои тридцать сребреников.

И у человека, только что унизившего его столь безжалостно, хватает наглости по-приятельски обнимать его за плечи?

А впрочем, какое уж тут приятельство? Ничего похожего. Тут совсем другое: Голдсмит просто лишний раз дает ему понять, кто из них двоих кукла, а кто кукловод.

Наконец-то Карл Хайнц смог оставить свой пост у главного входа и присоединиться к собственным гостям. Он расхаживал по залу, останавливаясь то тут, то там, когда по залу вдруг пробежал, подобно набирающей силу волне, некий шепоток. А затем будто кто выключил рубильник – все разговоры смолкли и наступила полная тишина, нарушаемая лишь волшебными звуками моцартовского «Квартета си-минор».

Все взгляды обратились на припозднившуюся пару.

Он – баснословно богатый, необъятных размеров пучеглазый банкир, распространяющий вокруг себя атмосферу старомодного величия.

Но главное – она. После принцессы Ди и королевы Елизаветы это, несомненно, была самая знаменитая женщина в мире – живая легенда, и соответственно встретили ее с немым восторгом и почтением, подобающими богине, сошедшей на грешную землю прямо с Олимпа.

Ребекка Корнилл Уэйкфилд Ланцони де ла Вила явно того заслуживала.

Вместе со своей сестрой-близняшкой она родилась в обнищавшей семье голубых кровей, проживающей в сельской местности штата Нью-Джерси. К счастью, близнецы Корнилл, как их прозвали в аристократических кругах, были умопомрачительными красавицами. А что еще важнее, природа наделила обеих самым практичным из всех возможных талантов – исключительной способностью выбирать нужного мужа.

Сьюзи (она была на шесть минут старше) вышла замуж и похоронила на редкость преуспевающего французского виконта, после чего заключила брачный союз с богатейшим из голливудских продюсеров – союз, завершившийся во благовременье разводом с грандиозными отступными в ее пользу. При этом она сохранила титул, унаследованный от первого мужа.

Ребекка, бывшая еще красивее сестры, похоронила трех мужей и, подобно Сьюзи, осталась бездетной, что часто случается у однояйцевых близнецов. Но если замужества сестры были просто удачными, то у нее – вообще на грани гениальности.

Первым ее мужем стал Уильям Уинтертон Уэйкфилд Третий, самый либеральный из всех республиканцев—президентов Соединенных Штатов, оставивший вдове, помимо высочайшего общественного положения, состояние, оценивавшееся цифрой от двадцати до тридцати миллионов долларов.