Джудит Гулд - Чертовски богат

Второй муж Ребекки, богатый грек Леонидас Ланцони, сделал ее владелицей незыблемой финансовой империи, в сравнении с которой даже капиталы первого мужа могли показаться песчинкой.

Последний же супруг Ребекки, герцог Хоакин де ла Вила, шестидесятилетний испанский аристократ-плейбой, обладавший, к несчастью, склонностью к езде на скоростных автомобилях, наделил Бекки большим количеством титулов, нежели она могла запомнить, а также граничащим с неприличием презрением к богатству.

В результате Ребекка Корнилл Уэйкфилд Ланцони де ла Вила, или Бекки Пятая, как с легкой руки журналистов стал называть ее весь мир, занимала в высшем обществе положение совершенно уникальное – она была подобна солнцу, вокруг которого вращаются планеты.

В ее внешности сочетались загадочная бледность лица и совершенно потрясающая, идеальных пропорций фигура. Волосы соболиного цвета были зачесаны за уши и задиристой запятой выглядывали из-под мочек; тугая, в результате подтяжек, кожа; гордый профиль Нефертити и глаза необыкновенного фиалкового цвета.

Но более всего привлекала в Бекки Пятой не просто красота, а стиль: она царственно плыла по жизни, распространяя вокруг себя атмосферу тайны и недоступности.

Сегодня, как обычно, она явилась в сопровождении двух охранников – привилегия, положенная всем бывшим президентам США и их женам. И – тоже, как обычно, – наряд на ней был совершенно сногсшибательный, а украшения – фантастические по величине и изяществу.

Карл Хайнц быстро пересек огромную залу. Гости расступались перед ним, как Красное море перед Моисеем.

– Бекки! – Он взял ее за руки и, почти не прикасаясь, расцеловал в обе щеки. – Какая честь!

Она одарила его таинственной улыбкой, запечатленной некогда Леонардо. «Знаменитой улыбкой Моны Лизы», как пишут журналисты.

– Разве я могла позволить себе не прийти к вам в такой день, Хайнц? – Те, кто слышал Бекки впервые, наверняка удивились бы ее хрипловатому голосу. – Неужели вам сорок? Невероятно!

Как ни странно, именно Бекки, жена испанца, а не ее сестра Сьюзи, побывав замужем за французским виконтом и неисправимым франкофилом, постоянно перемежала свою речь французскими словами, так что язык этот вполне можно было бы назвать франглийским.

– По мне, так вам никак не дашь больше двадцати девяти, – продолжала Бекки.

– Если уж кто не стареет, то это как раз вы, – усмехнулся Карл-Хайнц. – И как это у вас получается, Бекки? Нет, вы просто обязаны поделиться своей тайной!

На ее губах продолжала играть та же загадочная, непостижимая улыбка.

– Если когда-нибудь я решусь на это, вы будете первым, кто ее узнает.

Понимая, что это не более чем шутка, Карл Хайнц театрально поднял брови и повернулся к спутнику Бекки.

– Лорд Розенкранц, – слегка поклонившись, он крепко встряхнул руку господина с густыми бровями, – рад снова вас видеть.

– А обо мне уж и говорить нечего, – расцвел известный финансист. – Примите мои самые искренние поздравления.

Пока мужчины говорили, Бекки царственным взглядом обвела зал, нарочно глядя поверх голов, так чтобы никого не выделять, – манера, которую она усвоила, сопровождая первого мужа во время его президентской кампании.

– О Господи! – негромко проговорила она. – Да здесь, похоже, весь Нью-Йорк сегодня!

– Все в порядке, – поспешил успокоить ее хозяин, знавший, что Бекки недолюбливает толпу, даже и великосветскую, – вы как раз вовремя. Мы собираемся садиться за стол, а поскольку к ужину приглашена только половина, народу заметно поубавится. Но сначала нам с вами все же придется немного походить по залу. То есть, – спохватился он, памятуя о высоком положении гостьи, – если вы, конечно, не против.

Бекки Пятая храбро взяла его под руку.

– Сегодня ваш день рождения, так что вам и командовать парадом, – величественно бросила она. – Вперед!

– Вот это да! – завороженно прошептала Кензи. – Видели, кто появился?

Ее новообретенный Адонис, только что вернувшийся с наполненными бокалами, снисходительно улыбнулся:

– Да тут и слепой увидит. Недаром все замолчали.

– Вот именно, – восхищенно сказала Кензи. – А я-то считала, что в таком обществе люди ко всему привыкли.

– Дело в том, что Бекки Пятая очень редко появляется на публике.

– Как Майкл Джексон, – отметила Кензи.

– Вам что, не хватает его? – улыбнулся Ханнес.

– Честно говоря, нет. Но хватит об этом. – Кензи подняла бокал. – За...

– ...нас? – прервал ее Ханнес, пристально вглядываясь ей в глаза.

Кензи была настолько потрясена, что даже не расслышала звона бокалов. Да и вообще все вокруг словно внезапно исчезло, остался только этот красавец мужчина, чьего внимания она удостоилась.

«За нас! – ликующе подумала она, едва удерживаясь от того, чтобы не захлопать в ладоши. – Он сказал: „За нас!“»

Целый вихрь мыслей пронесся в голове у Кензи. Неужели такие встречи – просто случайность? А может, они решаются на небесах? И еще – слышно ли ему, как бьется, словно пытаясь вырваться из плена, ее сердце?

– Что-то вы притихли, – заметил Ханнес. – Уж не потому ли, что молчание – золото?

Кензи ничего не ответила.

– Или язык проглотили?

– Может, и так. – Кензи попыталась, хоть и без особого успеха, прикинуться безразличной. – А вы здесь... один?

– Вы имеете в виду... без дамы?

Молчание Кензи было слишком красноречиво.

– Ну что ж, если вам так уж интересно, – откровенно улыбаясь, сказал он, – то да, я здесь с дамой. Но вам беспокоиться не о чем. Похоже, меня бросили.

– Вас? – Кензи даже не пыталась скрыть изумления. – Ради другого мужчины?

– Оно и к лучшему, – усмехнулся Адонис. – Она такая зануда.

– Но красивая?

– Если фальшивка может быть красивой, то, пожалуй, да. – Ханнес отхлебнул шампанского, по-прежнему не сводя глаз с Кензи. – А вы? Насколько я понимаю, вы тоже здесь не одна?

– Разве это имеет значение?

– Да как правило, нет. Погодите... Он высокий, смуглый, привлекательный?

Кензи подавила улыбку. Нельзя сказать, что мистер Споттс уродлив – особенно учитывая его возраст, – но и привлекательным его тоже вряд ли назовешь.

– Ну как вам сказать... Пожалуй, да... выглядит он... внушительно, – наконец нашла она слово.

– Но это не муж? – Ханнес посмотрел на ее левую руку – обручального кольца не было.

Этот вопрос Кензи понравился. Уже Бог знает сколько времени прошло с тех пор, как никто – кроме Чарли, разумеется, – не обращал на нее внимания. Она уж и забывать начала, каково это и как здорово, когда мужчина не остается к тебе равнодушным.

– С чего это вы решили, что я замужем?

– Просто спросил.

– Ну что ж, если вам это интересно, – улыбнулась Кензи, – мужа у меня еще нет. Вот так. – Не ожидая ответа, она сделала небольшой глоток шампанского. – А дама, с которой вы пришли, – ваша жена?

– Боже сохрани! – засмеялся Ханнес.

– Стало быть, любовница?

– Это было бы еще хуже, потому что в таком случае муж схватился бы за пистолет.

– Но в таком случае... почему он... доверяет вам свою жену?

– А что тут такого?

Кензи почувствовала, что краснеет. Она опустила взгляд, рассматривая бокал, и, пытаясь придать голосу светское равнодушие, резко сменила предмет разговора.

– А что это за имя – Ханнес?

– Скандинавское, – обольстительно улыбнулся он. – Я родился в Поркалле. Этот городок называют финской Ривьерой, он находится к западу от Хельсинки.

– Ни за что не поверила бы, что вы из Финляндии! – воскликнула Кензи.

– Почему же?

– Никакого акцента. Вы говорите по-английски, как я.

– Мой отец – профессиональный дипломат. Я мотался с ним по всему свету, учился в английских пансионатах и американских школах при посольствах... да и в десятке других стран побывал.

Кензи не отрываясь смотрела на него; ощущение у нее было такое, словно вокруг наступила полная тишина, да и стены зала куда-то исчезли, и остались только они двое.

– Знаете, вы у меня первый знакомый с таким именем – Ханнес, – негромко проговорила Кензи. – Да и Гансов, если на то пошло, тоже раньше не было...

И вновь они неотрывно смотрели друг на друга, и его взгляд оказался таким магнетическим, что у Кензи перехватило дыхание, и она поняла окончательно и бесповоротно, что пропала. Сопротивляться не имело смысла; это означало бы просто подкидывать хворост в пламя охватившего ее желания, что она с особенной остротой почувствовала, когда Ханнес взял ее за руку и порывисто притянул к себе, словно собираясь поцеловать. Тут же сообразив, что он просто освобождает дорогу официанту, она испытала огромное разочарование.

Похоже, Ханнес это понял и, вместо того чтобы ее отпустить, прижал к себе еще теснее, изогнув губы в легкой усмешке.

Во рту у Кензи внезапно пересохло, огонь внутри взметнулся с новой силой. Между ней и Ханнесом пробежала какая-то искра.

О Господи, какая же властная энергия от него исходит! И как восхитителен этот безмолвный язык страсти!

Так зачем же, спрашивала она себя, пытаться его заглушить?

И в то же время голос разума остерегающе напоминал, что события развиваются слишком стремительно и лучше не торопиться.

Кензи неловко высвободилась из объятий Ханнеса и, пробормотав, что ей надо освежиться, отошла в сторону на ватных ногах. Затем круто повернулась и врезалась в плотную толпу гостей.

Слишком поздно она заметила движущуюся встречным курсом и с такой же скоростью фигуру в красно-бело-черном. На мгновение время остановилось и тут же вновь рванулось вперед. Две юные женщины столкнулись на полном ходу и, разлетевшись в разные стороны, выронили бокалы. На пол брызнуло стекло, на платья – струи шампанского.

Кензи и Зандра одновременно вскрикнули и быстро опустили глаза, оценивая размеры нанесенного ущерба. Затем медленно подняли головы и ожгли друг друга яростными взглядами.

Окружающие, только что поспешно расступившиеся, вновь сомкнули ряды, давя подошвами осколки стекла.

– О Господи! – смятенно прошептала Кензи и прикрыла глаза. Больше всего ей сейчас хотелось провалиться сквозь землю. – Как же я теперь?

– Как же она теперь! – прошипела Зандра. – А я как? Ведь это даже не мой костюм, одолжила на вечер.

Какое-то, казалось, бесконечно долгое время они продолжали пожирать друг друга глазами, а потом, словно по команде, безудержно расхохотались.

– Нет, вы только посмотрите на нее! – надрывалась Кензи. – Ну и вид!

– На меня! – фыркнула Зандра. – Это вам в зеркало не помешало бы взглянуть.

– Ну ладно, – постепенно успокаиваясь, сказала Кензи и вопросительно посмотрела на Зандру: – Что будем делать-то?

– Что-что! – Та немедленно встряхнулась, явно намереваясь взять дело в свои руки. – Ясно что. Пошли.

Взяв Кензи за руку, Зандра решительно потянула ее в сторону туалетных комнат.

– Пусть себе потешаются, – надменно бросила она, указывая на любопытствующих. – Сейчас мы им покажем, чего стоят одна истинная янки и одна настоящая англичанка.

– Думаете? – с сомнением спросила Кензи.

– А чего тут думать? – Зандра расплылась в улыбке. – Я только что из сортира, и знаешь что? Кто-то, благослови Господь его душу, заботливо поставил в каждой кабине сушилку. Глазом моргнуть не успеешь, как мы снова будем в полном порядке. Так что выше голову! А пока единственное, что нам остается, – с максимальным достоинством покинуть этот вертеп.

Что Кензи с Зандрой и сделали, величественно двинувшись сквозь толпу гостей.

Шелдону Д. Фейри было не по себе. Как он ни пытался, привычную стать и уверенный вид сохранить не удавалось. Его трясло от бессильной ярости. Черт бы побрал этого Голдсмита! А теперь ему предстоит еще одно унижение – разговор со Споттсом. О Господи, кончится когда-нибудь этот вечер или нет?

– Да, да, Дитрих, – негромко проговорил он, – традиции «Бергли» мне отлично известны.

В его голосе звучала напускная решительность – так говорят второсортные актеры, которым никак не удается вытянуть главную роль.

– Разумеется, уходящий руководитель отдела предлагает кандидатуру своего преемника. Что вы и сделали. Точно так же мы оба знаем, что, за редчайшими исключениями, совет директоров следует этим рекомендациям.

– Значит ли это, – Споттс остро взглянул на Фейри, – что я могу сообщить мисс Тернер о новом назначении?

– Э-э... – Избегая взгляда собеседника, Фейри поднял бокал к губам и, с досадой обнаружив, что он пуст, медленно опустил руку. – В обычных обстоятельствах я бы... без колебаний сказал «да»...

В этот миг словно рентгеновский луч грубо и неумолимо засвидетельствовал: в организме у мистера Фейри что-то не в порядке. Но Споттс, человек опытный, знающий, когда нужно проявить терпение и не выдать своих истинных чувств, умело скрыл беспокойство за непринужденной улыбкой.