— Помоги мне стать таким, каким ты хочешь меня видеть… Я умру, если ты разочаруешься во мне!..

— Я хочу, чтобы ты всегда оставался таким, каким был со мной до сих пор, — отвечала Шимона, — добрым и нежным… внимательным… воплощением красоты и благородства…

Он поднял голову:

— Ты действительно так считаешь?

— Ты сам знаешь, что да.

Они снова взглянули друг другу в глаза, и снова мир вокруг перестал существовать…

Герцог подвинулся в кресле и усадил Шимону рядом с собой.

Места для обоих хватало, только если он крепко прижимал ее к себе.

— Тебе вредно так напрягаться, — с тревогой произнесла Шимона.

— Не беспокойся обо мне!

— Как же я могу не беспокоиться?! — вскричала она. — Подумать только — ведь я могла тебя потерять!..

Ее голос прервался от скрытого рыдания, и от смущения она спрятала лицо у него на груди.

— Ты плачешь, — сказал герцог озабоченно. — Моя любимая, скажи мне, почему?

— Просто я очень счастлива… — ответила Шимона сквозь слезы. — Я так боялась, что ты… не позволишь мне остаться… что я не буду нужна тебе…

— Не будешь мне нужна? — удивленно переспросил герцог. — Да знаешь ли ты, как я страдал все это время? Я думал о тебе каждую секунду, понимая необходимость отослать тебя к родственникам и в то же время невозможность своей жизни без тебя.

— Неужели ты и впрямь сделал бы это? Так жестоко поступить со мной!..

— Я думал прежде всего о тебе, — возразил герцог. — Да и теперь я убежден, что правильнее было бы отправить тебя к дедушке с бабушкой.

— Я никогда… не позволила бы тебе меня отослать, — твердо сказала Шимона. — А кроме того… Ты, как мне кажется, придаешь слишком большое значение разговорам о тебе. Я не знаю, какие чудовищные поступки ты совершил в прошлом…

— Молю Бога, чтобы ты никогда об этом не узнала! — с чувством произнес герцог.

Глядя на щеки Шимоны, залитые слезами, он спросил:

— Так что ты собиралась сказать?

— Не знаю, может быть, ты не согласишься со мной… — нерешительно начала Шимона. — Я вот о чем подумала… Может быть, нам на время… оставить Лондон и поселиться в деревне… в твоем милом доме с красивым садом?.. По-моему, люди вскоре перестанут… распускать о тебе злые сплетни… и начнут говорить о твоих добрых делах…

Герцог взял Шимону за подбородок и повернул к себе ее лицо.

— А ты действительно этого хочешь? — спросил он. — Ответь мне честно — ты согласна жить в деревне вместо того, чтобы разъезжать по балам и приемам, которыми могла бы наслаждаться в Лондоне?

Шимона ласково усмехнулась:

— Поскольку я ни разу в жизни не была ни на каких балах или приемах, я вряд ли буду скучать без них! И потом, я гораздо больше хочу быть… с тобой, нежели на самом блестящем в мире балу… По-моему, на свете нет ничего более восхитительного, чем жить в деревне… ездить верхом… ухаживать за садом… И быть вместе!

Герцог прижал ее к сердцу.

— Вместе! — как эхо повторил он. — Вот что главное! А работа в Рейвенстоуне найдется для нас обоих.

— И в чем же она заключается? — с любопытством спросила Шимона.

— Видишь ли, мой отец настолько ненавидел женщин, что приказал перенести на чердак все картины — а среди них было немало ценных, настоящих произведений искусства, — на которых были изображены женщины, одетые — вернее, раздетые — на манер классических богинь.

Герцог улыбнулся и продолжал:

— Туда же была отправлена вся мебель, украшенная резными сердцами или амурами, а также энное количество кроватей и диванов, на взгляд отца, слишком удобных и потому зовущих к греховным наслаждениям.

— Должно быть, от этого твой дом стал слишком… суровым.

— Так оно и есть. Вот почему я почти не жил здесь с тех пор, как умер отец, — ответил герцог. — Но вдвоем мы сможем возродить былую славу Рейвенстоуна, вернуть замок в то состояние, в каком он был при моем деде. Именно он значительно перестроил наш дом и украсил его бесценными произведениями искусства, вывезенными из Италии и Франции.

— Я с радостью примусь за это!

— Мы будем заниматься этим вместе, — добавил герцог.

— Звучит восхитительно и заманчиво…

— Как и ты сама!

Вытащив из кармана изящный носовой платок, герцог осторожно вытер слезы с глаз Шимоны и нежно поцеловал сначала их, а потом ее нежные округлые щеки.

Прижав девушку к груди, он отыскал ее губы и начал целовать неистово, страстно, настойчиво. В глазах герцога горел огонь желания, но Шимону это не испугало.

— Я люблю тебя!..

Шимона сама не знала, произнесла ли она эти слова вслух или только подумала.

Все ее тело пронизывало ощущение чуда. Страстные прикосновения герцога рождали в ней ответный огонь.

И снова, как и всегда, когда он целовал ее, Шимона почувствовала, что они становятся единым целым.

А ведь именно этого она всегда хотела, подумала девушка.

Герцог провел рукой по волосам Шимоны, откидывая их со лба.

— Ты такая красивая! — прошептал он. — Ты будешь самой прекрасной из всех герцогинь Рейвенстоунских.

— Мы закажем художнику наш портрет. Пусть он изобразит нас вот так… рядом.

Герцог рассмеялся:

— А почему бы и нет? А подпись будет такая: «Ее Честь и Его Бес…»

Шимона прикрыла ему рот своей ладонью:

— Ты не должен так говорить! Все это в прошлом… Забудь о плохом! Искупленный грех — уже не грех…

— Ты в этом уверена? — с сомнением в голосе спросил герцог.

— Так сказано в Библии, — убежденно ответила Шимона. — Помнишь, там говорится об «очищении огнем»? Значит, и ты теперь чист — ведь ты так храбро вел себя на пожаре, спас мне жизнь!.. Мы начнем все сначала… ты и я… И давай с сегодняшнего дня никогда не вспоминать прошлое!..

Шимона обвила руками голову герцога и положила ее себе на грудь.

— Я уверена: эхо наших добрых дел разойдется, как круги по воде! Мы сможем сделать многих людей счастливыми и довольными…

— Моя дорогая! — страстно прошептал герцог. — Я люблю тебя! Обожаю! Я тебя боготворю!..

И он снова начал целовать ее, пока они оба не взмыли в бесконечное небо, усыпанное мириадами звезд, где не было никого, кроме них двоих и их божественной любви…