Эмилия Остен - Честь и лукавство

– Не оскорбляйте меня предположением, будто наш брак тяготит меня!

– Я не сомневаюсь в вашей искренности, но всему свое время. Мы прожили вместе почти шесть лет, и это больше, чем я рассчитывал протянуть. Я не хочу ехать в Лондон, тамошние доктора не смогут ничего сделать, ибо моя болезнь неизлечима. Я до последнего часа хочу видеть небо Эммерли, вас и моего сына.

Больше я не смогла от него ничего добиться, и к концу лета граф Дэшвилл тихо угас, повергнув меня и всех домашних в глубокое горе. Все было так, как он хотел, – небеса Эммерли простирались над ним, я сидела рядом в своей любимой ротонде, а вокруг бегал наш Эдвард.

Перед смертью граф просил меня не затворяться в стенах Эммерли и выражал уверенность, что счастье найдет меня даже там. При этом он так лукаво улыбнулся, что я догадалась, какие надежды он питает, и не стала разочаровывать его, говоря о невозможности их осуществления.

На похороны съехалось несметное количество знакомых, старых и молодых, глубоко уважавших душевные качества покойного графа. Был среди них и герцог Россетер, однако он не сказал мне ни единого слова и быстро уехал, да и я была не в силах обращать на него внимание.

Я не хотела оставаться одна в огромном доме и всячески удерживала гостей. Дольше всех у меня оставались матушка и Розмари, укреплявшие мой дух и осушавшие мои слезы.

Супруг мой не оскорбил меня недоверием и не лишил права распоряжаться имуществом, как поступали многие мужья, и я оказалась полноправной владелицей Эммерли и всего, чем владел граф. Полученная свобода не радовала меня, и целый год я провела в трауре, бесцельно слоняясь по аллеям или рассказывая сказки сыну. Эдвард был теперь для меня самым дорогим существом, и, хотя мечты о Россетере начали новое наступление на мое сердце, я уверяла себя, что в двадцать шесть лет напрасно думать в возможности счастья в любви. Я не хотела возвращаться в столицу, опасаясь сонма женихов, стремящихся прибрать к рукам состояние молодой вдовы, и проводила свои дни в Эммерли или гостила у Розмари.

Однажды серым ноябрьским днем Джейн сообщила мне, что кто-то подъехал к воротам Эммерли. Я только недавно проводила гостей, праздновавших день рождения Эдварда, а затем мой, и никого не ожидала. Однако любое посещение должно было внести разнообразие в унылый осенний день, и я попросила Джейн привести визитеров ко мне, кем бы они ни оказались.

Как ни странно, сердце ничего не подсказало мне, и появление на пороге сэра Уильяма Филсби, герцога Россетера, явилось для меня настолько неожиданным, что я даже не подумала встать и продолжала некоторое время неприлично таращить на него глаза. Он тоже молча стоял у дверей, и мне пришлось вспомнить о правилах гостеприимства:

– Добрый день, сэр. Прошу вас, садитесь.

Он так стремительно рванулся ко мне, что я невольно поднялась ему навстречу, думая, что сейчас он заключит меня в объятья.

– Эмма, я… – Он сделал паузу и резко остановился.

Я смущенно смотрела на него, внезапно вспомнив нашу последнюю встречу и все те слова, что сказала ему.

– Простите мою фамильярность, миссис Дэшвилл. Я был у себя в поместье и счел своим долгом узнать, как ваше самочувствие и не нужна ли вам какая-нибудь помощь.

Он выглядел бледным и взволнованным, под глазами залегли тени, на лбу и вокруг глаз появились ранние морщинки. Теперь ему, вероятно, было года тридцать два, и возраст оставил свой след на его облике.

– Я рада видеть вас, Уильям, – ответила я просто, не в силах сдерживать свою нежность.

Сколько раз я представляла и видела во сне нашу встречу, и вот герцог стоит передо мной после стольких лет разлуки. Его визит во время похорон мужа совершенно не запомнился мне и мог не идти в счет. Я бросила невольный взгляд на его пальцы и обрадовалась, не увидев обручального кольца.

Он взял мои руки в свои и крепко сжал их.

– Вы вправду рады, Эмма? Я так беспокоился о вас все эти годы и особенно теперь, когда вы остались одна.

– Я помню наше обещание быть искренними друг с другом. Я тоже думала о вас все эти годы. Поцелуйте меня.

После этих слов Уильям как-то странно всхлипнул и прижал меня к груди с такой силой, что мне стало больно, но я и не подумала вскрикнуть или отодвинуться. На макушку мне что-то капнуло, и я поняла, что он плачет. Я обняла его сама и уткнулась лицом в серый бархат его костюма. Чего еще мне оставалось желать?

Его губы прильнули к моей шее, после чего он так привычно-ласково шепнул мне в ушко:

– Я все так же люблю вас, Эмма. Вы станете моей женой? Поднимите ваше личико, чтобы я смог поцеловать вас и увидеть ответ в ваших глазах.

Я послушно подняла голову и дрожащим голосом спросила:

– А ваша невеста? Что с ней стало?

– Я свободен от данного обещания и могу располагать собой по вашему желанию.

Больше мне ничего не было нужно слышать, и некоторое время мы только целовались со всей жадностью, какую вызывает пятилетняя разлука между истинно любящими людьми. Немного успокоившись, он подхватил меня на руки и уселся со своей ношей на диванчик в углу библиотеки.

– Так вы станете моей женой? – Уильям пытливо взглянул мне в лицо.

– Вы женитесь на мне после тех слов, которые я сказала вам при нашем расставании?

– Когда я ехал сюда, я ожидал встретить холодный прием. Но ваши глаза сказали, что вы не совсем равнодушны ко мне, и если не любите меня, то, по крайней мере, рады избавиться от одиночества. А мне довольно и этого. Вы повзрослели и теперь знаете, чего хотите от жизни и от любви, а я надеюсь со временем завоевать ваше сердце надежнее, чем в прошлый раз.

– Почему же вы ждали так долго? Я осмеливалась мечтать, что вы приедете поддержать меня после моей утраты. – Мне все еще не верилось, что я могу снова обнимать его и смотреть в любимые глаза.

– Я был уверен, что вы с вашей щепетильностью не позволите мне говорить о любви, когда срок вашего вдовства был еще столь ничтожен. Я и теперь еще не вполне верю, что вы не гоните меня, дорогая фея.

Когда герцог назвал меня этим милым прозвищем, я не могла сдерживаться долее и залилась слезами.

– Простите меня, Уильям, я обидела вас и солгала вам. Все эти годы я не переставала любить вас одного, как ни старалась погасить эту привязанность доводами рассудка.

Он взял меня за подбородок и повернул к себе.

– Это правда? Почему же вы обманули меня? Если у вас были причины расстаться со мной, вы могли открыть их мне, не опасаясь осуждения или неприязни. Не напрасно я не хотел верить вашим словам, стараясь прислушаться к вашему сердцу!

– Позже я открою вам причину, а сейчас я хочу просто наслаждаться вашим обществом, любимый мой.

Остаток дня мы провели, почти не разговаривая, осыпая друг друга страстными ласками, но не переходя определенных границ. Я не хотела изменять памяти мужа в этом доме, а Уильям, как и прежде, разделял мои чувства. Вечером я долго не могла уснуть и была уверена, что и он так же ворочается на постели в гостевой спальне. С трудом преодолев желание вскочить и побежать к любимому, я принялась строить планы на будущее. Он теперь свободен (надо только узнать у него всю правду), я же достаточно долго находилась в трауре для того, чтобы вступить в новый брак, хотя и рисковала вызвать пересуды. Неужели мы поженимся и будем всегда рядом друг с другом? Неужели преодолены все обиды и разочарования, и впереди нас ждет только взаимная нежность и доверие?

Я уже отвыкла радоваться за себя, ограничиваясь радостью за друзей и родных.

Я проснулась в шесть часов утра в состоянии, близком к истерике. Всю ночь меня мучили кошмары, и сейчас мне казалось, что возвращение Уильяма мне только приснилось. Кое-как одевшись, я выскочила из спальни с растрепанными волосами, переполошив слугу Уильяма, который мирно лежал на диване перед его комнатой. Слава богу, значит, все произошло на самом деле. Слуга Уильяма сказал, что его господин обычно поднимается рано и отправляется на прогулку, так же он поступил и сегодня.

Я накинула плащ и без шляпки выбежала на улицу.

Мне пришлось немало побегать, прежде чем я нашла Уильяма около своего любимого грота. Увидев меня в таком состоянии, он тут же увлек меня в грот и усадил на скамью.

– Что с вами, милая? Что-то случилось, может быть, ваш сын нездоров?

Я перевела дух и прижалась щекой к его плечу.

– Нет-нет, ничего не произошло. Просто мне показалось, что ваше появление – всего лишь сон, и я хотела найти вас и убедиться в вашей полной реальности, – надо же, я опять могу иронизировать!

– Сколько раз подобные сны оказывались для меня горьким разочарованием! – Герцог вздохнул и принялся развязывать мой плащ. – Эмма, я больше не могу сдерживать свои желания, я не спал почти всю ночь, думая о том, что нахожусь под одной крышей с вами и не могу ласкать вас.

– Я совершенно не хочу, чтобы вы сдерживались, – прошептала я, прижимаясь к нему всем телом…

В дом мы возвращались, смеясь, и даже суровая физиономия миссис Добсон не смутила нашей радости. После завтрака мы устроились в библиотеке, и Уильям сказал, что хочет познакомиться с моим сыном, которого рад будет назвать своим. С трепетом я велела привести мальчика, прикидывая, как сказать Уильяму о его отцовстве. Я не собиралась теперь ничего скрывать от него, не боясь задеть честь графа. Уверена, граф Дэшвилл при своей правдивости одобрил бы мое решение.

Уильям был очень ласков к ребенку, а малыш, будучи лишен обычной детской застенчивости, смело подошел к нему.

– Какой чудесный малыш, и так похож на вас, дорогая, что я уже полюбил его, – сказал Россетер, когда ребенка увели. – Сколько ему лет?

– Третьего октября исполнилось пять, – ответила я, предоставляя Уильяму шанс догадаться самому.

– В октябре? Но… чему вы улыбаетесь, Эмма? Ответьте мне, неужели я смею надеяться… – Голос его прервался, а вид был такой обескураженный, что в другой, менее трогательной ситуации я бы не удержалась от смеха.

– Это и есть причина нашего расставания, Уильям. Простите меня, но я не хотела тогда, чтобы вы знали о будущем ребенке.

Он схватил меня за руки:

– Эмма, так Эдвард мой сын? И вы столько лет скрывали от меня это? Как это жестоко!

– Выслушайте меня, любимый, прошу вас, – робко начала я, стараясь не расплакаться. – Мой ребенок должен был носить фамилию Дэшвилл, я не могла допустить, чтобы кто-нибудь догадался о том, что его отец не граф. А вы могли бы не сдержать себя и натворить какие-нибудь глупости…

– Вы правы, я потребовал бы развода и немедленно женился на вас!

– Невзирая на помолвку? Нет, Уильям, я жалею, что огорчила вас, но я выполняла свой долг перед мужем.

– Ваш муж? Он о чем-нибудь догадывался?

Настала пора открыть правду про мой брак, и я сделала это, рассказав все с предельной откровенностью, за исключением событий, случившихся на маскараде.

Уильям, казалось, не обратил внимания на пробел в моем рассказе, продолжая изумляться и переходя от поношений графа к сочувствию его искалеченной жизни. Он признал наконец, что графа можно оправдать, но корил меня за скрытность так долго, что только поцелуи и другие ласки смогли успокоить его и уверить в том, что я испытывала гораздо большую боль, не только потеряв его, но и взяв на душу грех отвратительной лжи.

В этот день мы больше не говорили о моем замужестве, ибо Уильям желал ближе познакомиться с сыном. Только вечером, когда Эдварда отправили спать, Уильям обратился ко мне и спросил, когда я считаю приличным сыграть свадьбу.

Я ответила, что жду только его предложения, но хотела бы венчаться ранней весной, когда все цветет и звери и птицы ищут свою вторую половинку.

– Как вам будет угодно, любимая. Я ждал столько лет и так мало надеялся на счастье, что согласен подождать несколько месяцев, если вы обещаете мне не передумать. – Вот и он начал шутить – хороший признак, мы снова молоды и веселы.

– Но все же – что сталось с вашей невестой, Уильям? Она не сможет помешать нашему союзу?

– Моя помолвка своей необычностью не уступает вашему замужеству, любовь моя. Я оказался связан словом на пять лет, но они истекли, и я готов был ждать, когда вы освободитесь, столько, сколько потребуется. Как бы я ни желал здоровья вашему уважаемому супругу, его смерть принесла бы вам свободу… Хотя я боялся, что вы распорядитесь этой свободой без моего участия.

– Все эти годы я думала о вас, но никогда меня не посещала мысль о том, что смерть мужа принесет мне свободу. Я так сильно привязалась к нему, что не представляла себе другой жизни, даже с вами. – Я несколько смутилась таким неблагородным желанием с его стороны.

– Я знал, что вы будете разочарованы, дорогая Эмма, но по привычке говорю вам правду. Я терзался тем, что хочу свободы для вас, поскольку эта свобода могла прийти к вам только известным путем. Однако подобные мысли против воли стали занимать меня после того, как истек срок, отведенный для моей помолвки. Пока я считал себя связанным, я не мог думать о вас как о своей супруге и страдал от того, что не могу даже видеть вас, говорить с вами. Но как только я понял, что могу распоряжаться своей жизнью, мысли мои обратились к вам уже в другом качестве. – Он вздохнул, и я снова представила меру его страданий, не облегченных, как у меня, чувством выполненного долга и радостью материнства. – Назвать вас своей супругой, быть рядом с вами день и ночь – как только я представил себе это, я уже не мог избавиться от греховных помышлений о вашей свободе.