Жаклин Санд - Честь виконта

Сезар решил, что будет исходить из сценария, что все это не случайность. Случайность в виде грабителя ничем ему не грозила: ночной разбойник давно растворился во мраке, найдя себе более доступную жертву. А вот если замешан Поджигатель, тогда опасность превращается в нешуточную. И не только для Сезара, так как он теперь будет начеку. Графиня де Бриан тоже под угрозой.

Подумав об этом, виконт похолодел. Если все не случайно, значит, за ним следили. Человек шел за ним от дома графини де Бриан на улице Берже – это ясно – и ждал удобного случая, чтобы выстрелить. А раз так, он знает, что делал виконт днем. Как же он не почуял слежки? Или она появилась позже?

И что, если сейчас неизвестный точно так же не спускает глаз с Ивейн?

Предположим, днем он ни на что не решится, к тому же день у графини намечается многолюдный. Грядущие похороны кого хочешь отвадят; слишком много свидетелей в случае чего, а свежий покойник на похоронах никого не развлечет, только разозлит. Нет, если тут Поджигатель, он будет действовать по-другому. Если это он, значит, Сезар подошел к нему близко. Но как? Он его знать не знает.

Может быть, и не знает. Может быть, Поджигателю просто не понравилось, что некто сует свой длинный нос в его благородные дела. Он-то играет в кошки-мышки с Сюртэ, забавляется, глядя, как пыжится инспектор Кавье, пытаясь отыскать злоумышленника, подкидывает парижской пожарной службе задачку за задачкой и вообще, как выяснилось, занимается великим и благородным делом. Пусть Сезару неясен до конца мотив, он есть там, и жесткий. И другие игроки в этой схеме не предусматривались. Виконт де Моро не выбирался Поджигателем в качестве противника, иначе игра велась бы совсем по-другому; но он им стал. А вместе с ним – и его помощники, графиня де Бриан и Ксавье Трюшон.

Журналист давно в зоне риска; впрочем, нельзя исключать вариант, что прессу-то Поджигатель как раз посчитал и что отсылка писем в Сюртэ имела целью не только игру в прятки с криминальной полицией, но и общественный резонанс. Черт возьми, какая каша в мозгах у этого преступника, если Сезар не может разобраться в его мотивах без головной боли! Слишком много целей. И вместе с тем…

Вместе с тем он чуял, что прав; что за кажущейся неразберихой, мешаниной фактов и событий стоит жесткий расчет, целенаправленная злая воля. О нет, Поджигатель не глуп, возможно, безумен, но не глуп. Если он дилетант, то исключительно одаренный. И сейчас он во все глаза следит за своими неожиданными противниками, которые топчутся по-слоновьи в его тщательно взлелеянном райском садике.

Виконт кликнул Флорана и велел отправить одного из людей, чтобы тот глаз не спускал с графини де Бриан; пусть это будет излишней предосторожностью, рисковать Сезар не хотел. Когда это приказание было выполнено, он потребовал перо, бумагу и чернила и, радуясь, что задетым оказалось левое плечо, а не правое, быстро набросал записку Ксавье Трюшону и велел немедля отнести ее на квартиру неподалеку от «Комеди Франсез», а если там журналиста не обнаружится – отыскать его в «Прокопе», где он может завтракать, или в редакции, где он строчит очередную заметку. Короче, во что бы то ни стало отыскать.

Тут усталость снова взяла над виконтом верх, и он внял уговорам Флорана и отправился в постель, понимая, что сейчас все равно больше не сможет ничего предпринять. Нападение не разрешило загадки, а лишь умножило их.

Виконт де Моро всегда был человеком очень упрямым, и некоторые в сердцах сравнивали его с ослом или мулом, что Сезар пропускал мимо ушей. Проснувшись несколько часов спустя, он обнаружил, что давно перевалило за полдень, за окном накрапывает легкий дождик, Флоран готов подать простой, но полезный обед, годный для раненого, а ответную записку от Трюшона только-только принесли. Сезар решил прочесть ее за едой и спустился в столовую, ощущая, что часть сил к нему возвратилась. Нужно выпить красного вина, и дело пойдет на лад. Слабость он ощущал в основном от потери крови, нежели от серьезности раны, и благодарил небеса, что слуги графини де Бриан обладают совиным слухом. Если бы они не услышали шум на крыльце, виконт мог истечь кровью прямо там.

Пригубив вино и с большим интересом посматривая на куриную ногу на блюде, Сезар распечатал послание Трюшона. Журналист писал:

«Дражайший виконт!

Расторопность и сообразительность Ваших подчиненных не устает меня поражать; не согласитесь ли одолжить мне парочку по окончании нашего общего дела, чтобы уладить кое-какие формальности и отыскать должников, что давно позабыли все сроки и прячутся от меня, словно трусливые шакалы? Ну да ладно, это можно решить после, а пока спешу обрадовать Вас. Во-первых, я сочувствую вашей ране, однако со свойственным мне цинизмом и тягой к событиям разнообразным полагаю, что это делает нашу историю еще интересней, а Вас – прекрасным героем, достойным хроник. Во-вторых, я непременно буду к семи часам на улице Вожирар, и на сей раз меня ничто не задержит, так как свои обязанности шпиона я выполнил. И тут мы подходим к «в-третьих»: к моей записке прилагается очередная копия письма Поджигателя, любезно доставленная мне утром прямо на квартиру. Человек, что столь самоотверженно, хотя и вовсе не бескорыстно, нам помогает, смог улизнуть из Сюртэ и принес мне сей опус, чтобы получить очередную часть вознаграждения. Возблагодарим же алчущих! Если Вы еще не разгадали письма, может, это Вам поможет, хотя, на мой взгляд, оно такое же непонятное, как и все остальные. Но Ваш ум не зря ценится почитателями, так что размышляйте, а я уверую.

До встречи.

Исполненный почтения и не чурающийся рекомендуемой Вами осторожности,

Ксавье Трюшон».

Усмехаясь, ибо стиль журналиста не претерпевал изменений, а наоборот, лишь блистал в своем развитии, Сезар взял второй листок. На нем снова была одна фраза, на сей раз очень короткая: «Огнем будет испытано дело каждого, каково оно». И больше ничего, кроме все тех же инициалов.

М-да, что-то Поджигатель становится лаконичен. Сезар молча трапезничал, размышляя над новыми фактами. Сегодня суббота; если расчеты верны и перерыв в три дня действительно стал иметь сакральное значение, как предполагает графиня де Бриан, то завтра Поджигатель снова себя проявит. А кто следующая жертва, виконт так и не мог предположить.

Ему мучительно не хватало фактов. Все эти библейские отрывки, даже расшифрованные, не помогают; понятно, что предназначались они конкретным людям, и наверняка конкретные люди видели в них особый смысл, как, например, несчастная баронесса де Менар, получив сию записку, наверняка знала, о каком деле идет речь; но для Сезара это по-прежнему было словно написано по-японски. Все его предположения о том, что жертвы имели общее дело, и дело опасное, – не более чем цепочка шатких умозаключений. И все-таки куда-то он по этой цепочке пришел, коль скоро в него стреляли.

Когда виконт уже заканчивал трапезу, доложили о приходе неожиданного гостя – отца Демаре; Сезар, уже некоторое время размышлявший, что хорошо бы повидаться со священником и спросить его об этой новой фразе Поджигателя, порадовался, что провидение ему благоволит. Он перешел в гостиную, и визитера проводили туда.

Священник вошел и остановился у порога. Казалось, он немного смущался в хозяйских покоях, однако с чего бы: он ведь бывал у баронессы де Менар, а ее особняк был гораздо пышнее. Однако сразу выяснилось, что смущен святой отец оттого, что нанес визит без предупреждения. Виконт заверил его, что все в порядке, и отец Демаре уселся в кресло напротив.

– Вы излишне бледны, ваша светлость, – заметил он, вглядываясь в лицо Сезара. – Все ли с вами в порядке?

– Небольшой ночной инцидент, ничего, что могло бы остановить меня, – усмехнулся виконт. – Я, признаться, удивлен вашей проницательностью, святой отец.

– Не проницательность, а обычное беспокойство, сын мой, – отмахнулся священник. – Вчера вы сказали мне адрес и просили дать знать, если я что-то выясню; но, несмотря на то что ничего я нового не выяснил, я решился заглянуть к вам без уведомления. Видите ли, я предполагал, что вы достанете новое письмо, и так как мне небезразлична была баронесса…

– Вы совершенно правы. Вот оно. – Виконт протянул ему листок. – На сей раз – коротко.

– Это из Первого послания коринфянам, – сказал священник, едва взглянув на строку, – и на сей раз все предельно ясно, верно? Здесь говорится о деле и об испытании. Интересно, прошла его моя прихожанка или нет?

– Судя по тому, что останки ее так обгорели, что пожарные еле их отыскали, – вряд ли.

– Кто знает. Может, для человека этого именно смерть их является очищением и победой. – Отец Демаре помолчал. – Не забывайте, тут ведь дело идет о великом, о возвышенном. Ни в коем случае не о личной мести, но о деснице Господней, Его гневе, Его возмездии.

– Да, пожалуй, – вздохнул Сезар, – и вы, конечно, не знаете, что за дело имеется в виду?

– Увы. Как я уже и говорил вам. Если и было что в ее исповеди, похоронено это навеки, но и так могу сказать вам: ничего там особенного не имелось. Ничего, что могло бы послужить поводом для этого.

– Жаль, жаль. – Виконт был разочарован. – В таком случае, могу предложить вам кофе и приятную беседу, и раз мы встретились, не стоит так вот сразу расставаться.

В глубине души он надеялся, что старый священник что-то вспомнит или же проговорится о чем-то невольно; отец Демаре был умен, но, на взгляд виконта, несколько рассеян. Он мог невольно высказать то, что сам не считал существенным, но что помогло бы Сезару. Поэтому застольная беседа нет-нет да и возвращалась к покойной баронессе де Менар, однако, к величайшему сожалению виконта, ничего нового так и не всплыло. И хотя отец Демаре оказался приятным собеседником, через полчаса Сезар с ним распрощался.

Уходя, священник заметил:

– Если вы все-таки решите, что я должен что-то знать или в чем-то могу помочь, то вы найдете меня в церкви или же в доме; я никуда не собираюсь в ближайшие дни.

– Благодарю вас, святой отец. Я непременно дам вам знать, как бы дело ни повернулось.

Демаре кивнул и ушел, а виконт решил, что, если уж сдвигов в деле не наблюдается, нужно воспользоваться моментом и как следует отдохнуть. До семи оставалось много времени, и, возможно, в дреме отпущенный на волю разум найдет недостающие звенья логической цепочки.

День выдался для Ивейн утомительным донельзя – сначала приготовления к похоронам, а затем и сами похороны на кладбище Батиньоль, что располагалось в округе Батиньоль, не так уж далеко от Булонского леса. Все-то маячит рядом этот лес. Ивейн пребывала в настроении мрачном (а кого обрадуют похороны?), но старалась сдерживать себя ради кузины и ее детей.

Пришлось облачиться в черное, чего Ивейн терпеть не могла, и слушать траурные речи, нежную латинскую скороговорку священника и отходные молитвы. С недавних пор графиня де Бриан с подозрением относилась к библейским текстам, так что испытала истинное облегчение, когда служба завершилась.

Кладбище Батиньоль было относительно новым – оно открылось только в тридцать третьем году, так что места здесь пока хватало. У семьи де Буавер имелся тут склеп, где уже покоился старший брат Жюльена, Максим де Буавер, умерший восемь лет назад от лихорадки и не оставивший ни жены, ни наследников. Узкое каменное строение наводило на Ивейн тоску, однако она стойко продержалась до конца. Хоронили Жюльена в закрытом гробу, и это радовало: не стоило вдове и детям смотреть на его останки. Патрик и так это видел и до сих пор не пришел в себя.

Юноша выглядел достойно, поддерживал мать и сестру и даже произнес трогательную речь над гробом отца. Мари плакала. Через несколько дней она вместе с Жюстиной собиралась покинуть Париж, чтобы провести несколько месяцев в провинции, пока хоть немного не уляжется боль. Патрик оставался в столице улаживать отцовские дела и принимать на себя бремя наследника.

Когда церемония все-таки подошла к концу, Ивейн предложила всем отправиться домой и отдохнуть. И пообедать, разумеется, однако от еды и Мари, и ее дети отказались. Совершенно зря, так как силы им понадобятся. Но настаивать Ивейн не стала. Она поела в привычном одиночестве и подумала, что хотелось бы переодеться в нечто более красивое, учитывая вечерний визит к виконту, однако это будет выглядеть вовсе неприлично. Ради Мари и детей нужно хотя бы сегодня носить траур. Вскорости эта необходимость отпадет.

Время тянулось медленно, с ленцой. Ивейн боролась с желанием отправиться к виконту де Моро прямо сейчас, и только мысли о том, что это неприлично уже со всех точек зрения, останавливали ее. К тому же она не желала навязываться. Просто беспокойство за него пересиливало доводы разума.

Ей казалось, что стрелки часов застыли, но они все-таки двигались. Ивейн пробовала читать, однако через полстраницы бросала, принималась ходить туда-сюда по библиотеке и вновь бралась за книгу. Что там с виконтом? Его упрямство ее разозлило, но, чего уж там, и восхитило. Графиня ругала себя за это: как можно попадаться в столь примитивную ловушку? И лишь мысль о том, что Сезар ничего не изображал, что он на самом деле таков – не остановится, пока своего не добьется! – усмиряла гнев и раздражение.