Жаклин Санд - Честь виконта

– Да я вижу, – сказал виконт, обводя взглядом комнату. Господин Андре кивнул, светясь от гордости.

– Вот она там и служила, у нее был один выходной в неделю. Но не в воскресенье, так как по воскресеньям господин де Шартье принимал гостей.

– И в тот вечер тоже?

– Сударь, а вам-то какой интерес? – проявил бдительность студент.

Сезар вздохнул как можно жалостливее.

– Видите ли, я такая же жертва этого пожара, как, похоже, и ваша дорогая супруга. Господин де Шартье покупал у меня писчие принадлежности, платил всегда исправно, а за неделю до несчастья приобрел и вовсе много – как будто собрался с группой друзей роман сочинять. – Чистой воды вымысел, но проверить господин Андре это все равно не сможет. – И, вот странность, не заплатил мне, а дал расписку, обещая, что расплатится на следующей неделе. Обычно все хорошо шло, я ему и поверил. Однако вот случилось несчастье, а поверенный его теперь говорит, что никаких бумаг не было, расписка моя никуда не годится и денежек с покойника взыскать не получится. Но вы же понимаете, я человек небогатый. И сумма уж больно велика для меня, чтобы дело так оставить. Вот я и расспрашиваю слуг, может, видел кто мои бумаги, так я смогу поверенному подтвердить, что они взаправду были.

– Что ж, на этот вопрос вам может ответить только Батистина. Она вот-вот вернется. А пока не выпьете ли вина?

Понимая, что студент хочет угостить визитера из своих скудных запасов, Сезар степенно отказался, затем, чтобы скоротать время, спросил студента о его учебе и дальше слушал увлеченный монолог о том, как господину Андре нравится в Сорбонне и какие там преподаватели. К счастью, молодой человек об увлекавшем его предмете мог говорить долго, а потому время до возвращения его жены пролетело незаметно.

Батистина оказалась девушкой хрупкого сложения, с живыми карими глазами и кудряшками, выбивающимися из-под аккуратного белого чепца. Муж встретил ее сладким поцелуем и тут же смущенно оглянулся на гостя, но Сезар сделал вид, будто не заметил. Ему было приятно смотреть на молодую влюбленную пару, и в то же время проснулась какая-то тоска. Любовь – это удивительный фальшивомонетчик, постоянно превращающий не только медяки в золото, но нередко и золото в медяки. Впрочем, этой пары сие утверждение не касалось. В духовной жизни, так же как и в жизни физической, существует вдыхание и выдыхание, душе необходимо поглощать чувства другой души, усваивать их себе, чтобы ей же вернуть их обогащенными. Без этого прекрасного явления нет жизни для человеческого сердца, ему тогда не хватает воздуха, оно страдает и чахнет.

Пока господин Андре, отобрав у жены корзину с зеленью, занялся домашними хлопотами, Батистина присела напротив гостя, выслушала его историю снова и покачала головой.

– Боюсь, ваши бумаги не сохранились…

– Да кто же говорит о сохранности, когда там все сгорело! – воскликнул виконт. – Конечно же нет! Но, возможно, вы видели в кабинете хозяйском тючки такие, перевязанные веревкой? Это бумаги, с большим запасом.

– Нет, не видала, – покачала головой Батистина.

– Вот какая печаль, – промолвил виконт. – И надо ж было случиться этому пожару!

– Ох, да, это был такой ужас! – Рыбка заглотила наживку. – Мы мирно спали, и вдруг меня будит Эрмина, это наша экономка. Будит и кричит, что огонь и надо спасаться. Мы выскочили в коридор, там было полно дыма. Все так испугались! Кто-то пытался спасти хозяина, но сам погиб. И еще лакей, Жерар, и повар, Луиджи. У его милости был итальянский повар… Они не смогли выбраться.

– А где вспыхнуло?

– Возле хозяйской спальни, так потом полицейские и пожарные говорили. – Батистина передернула плечами. – Я уж и не знаю, что там могло загореться. Хозяин обычно был аккуратен и свечи непогашенными не оставлял.

– Может, засиделся с кем-нибудь из гостей? – словно бы невзначай спросил виконт.

– Гостей? – удивилась Батистина. – Но в тот день не было гостей!

– Как? Вот ваш супруг сказал, что обязательно по воскресеньям гости были!

– Это до того, как хозяин уезжал в Лион, – объяснила девушка. – Его не было четыре месяца, и до этого, правда, по воскресеньям всегда собирались гости. А потом, как он возвратился, стал очень замкнутым и почти никого к себе не приглашал. Зато сам уезжал по вечерам в субботу.

– И в ту субботу тоже уезжал?

– Ну да. А в воскресенье никого из посторонних в доме не было. Я знаю, я поздно ложусь.

Девушка глубоко вздохнула, на глаза ее навернулись слезы при воспоминаниях. Встревоженный муж подошел к ней и положил ладони ей на плечи.

– Я спрашивал уже и остальных про мои бумаги, но они ничего не знают, – вздохнул Сезар. – Но, возможно, вы вспомните, что за люди приезжали к хозяину? Может, они-то и исписали мои листочки!

– Вряд ли они захотят с вами разговаривать, – рассудительно заметила Батистина, – это ведь все знатные господа, им наши беды не важны. Да я и имен их не знаю. Впрочем, раньше в доме было много гостей. Только после ссылки хозяин стал совсем мрачен. Или опасался чего-то.

– Почему вы думаете, что опасался?

– Он часто какие-то бумаги жег, – объяснила Батистина. – Я чистила камин в кабинете и выгребала пепел. От дров остаются угли, а от бумаг – такой пепел, летучий, его очень трудно сгребать, и я долго возилась.

Чету Андре виконт покинул в еще большей задумчивости. Но кое-что все-таки прояснилось: господин де Шартье где-то пропадал субботними вечерам. Интересно, где это он бывал? Если в обществе – то в каком? Пожалуй, следует поговорить с еще какими-нибудь его знакомцами.

На улице Вожирар никаких вестей от журналиста не было, и Сезар решил отправляться спать. Около десяти чесов вечера он ушел в спальню, некоторое время читал, а затем, утомленный, уснул.

И был разбужен чуть позже полуночи. Верный камердинер Флоран осторожно тряс хозяина за плечо, приговаривая:

– Ваша светлость, ваша светлость! Пожар, тут, неподалеку!

С помощью Флорана виконт оделся за несколько минут. Камердинер рассказывал:

– Жак шел домой из кабака, вы же знаете, что у половины наших слуг выходной сегодня. И он увидел. Тут, неподалеку, вон и зарево из окон видать, и пожарная команда проехала несколько минут как. На улице Вожирар и горит. Может быть, это с тем делом связано?

– Может быть. Проверить не мешает, – пробормотал виконт.

Рывком затянув шейный платок, он схватил трость и поспешил к выходу. Камердинер несся следом, с забытым цилиндром в руках. У крыльца уже стояла коляска, лошади нервничали, вороной бил копытом по мостовой, высекая яркие искры. Сезар взял у Флорана шляпу, запрыгнул в коляску и велел кучеру:

– Трогай!

Лошади с места пошли рысью, колеса загрохотали по камням.

Ночь накрыла Париж душным покрывалом. Флоран прав, зарево было видно издалека: розово-желтое, как клюв у старой курицы, оно казалось расстеленной на ночном небе салфеткой с оборванными краями. Издалека слышались громкие крики, и чем ближе коляска подъезжала к горящему дому, тем слышнее они становились, полные боли и отчаяния.

Сезар втайне надеялся, что горит какая-нибудь лавка, где неосторожно опрокинули свечу или выскочил из камина уголек, и Парижский Поджигатель тут ни при чем; но нет, при чем он или ни при чем, горел все-таки особняк. Виконт знал его: дом семьи де Буавер, глава которой, Жюльен де Буавер, был полковником действующей армии. Сезар не раз встречался с ним на светских раутах.

Коляска остановилась, и виконт, выпрыгнув из нее, увидел, что у дома творится ад кромешный.

Метались, словно черти в преисподней, люди; по цепочке передавали ведра с водой, однако сейчас это было как мертвому припарка. Весь нижний этаж особняка был охвачен пламенем, и красные отсветы плясали в окнах второго и третьего этажей. На улице толпились сбившиеся в кучку полуодетые люди – похоже, слуги, все перепуганные до смерти. Сезар живо двинулся ближе к дому, в лицо пахнуло дымом и жаром, и пришлось зажать платком нос и рот. Пожарные действовали в этой суматохе слаженно и спокойно, поливая из гибких рукавов не только горящий особняк, но и соседние дома. Вот один из пожарных выбежал из подъезда, неся на руках бесчувственную женщину в испачканной ночной рубашке; голые ноги безжизненно качались. Передав пострадавшую одному из мужчин, пожарный вновь кинулся в пламя.

Виконт огляделся, бегом вернулся к коляске, сбросил не пригодившуюся шляпу и сюртук, закатал рукава рубашки и решительным шагом направился к дому. Однако ближе его не подпустили: пожарный почти двухметрового роста загородил дорогу.

– Туда нельзя, сударь.

– Я хочу помочь.

– Вы поможете, если останетесь здесь и успокоите людей. Мы знаем свое дело.

– Да, конечно. – Виконт де Моро отступил. Пожарный прав: не стоит лезть в огонь без острой необходимости. Он понаблюдал несколько мгновений, как пламя ползет по стенам, заставляя желтую краску становиться черной, а затем направился к группе полуодетых людей.

Тут были горничные, и лакеи, и еще кто-то – слуг Буаверы держали много, да и дом ведь велик. Отдельно стояли трое: юноша, сжимавший и разжимавший кулаки и с ненавистью глядящий на пожираемый огнем особняк, девушка в халате, едва прикрывавшем грудь, и заплаканная женщина средних лет. Она сидела на земле, обхватив себя руками, и девушка склонилась над нею, отводя спутанные волосы с лица. Сезар с трудом узнал в сидящей всегда элегантную баронессу Мари де Буавер. Обычно эта дама постоянно держалась холодно и чуть отстраненно. Девушка была ее дочерью, Жюстиной, а молодой человек – сыном, и кажется, звали его Патрик.

Виконт подошел к ним и встретился взглядом с юношей. Лицо того казалось сделанным из камня, и Сезар понял: это потому, что Патрик изо всех сил стиснул зубы. И все же виконт рискнул спросить:

– Ваш отец – он остался там?

– Да. – Патрик, по всей видимости, узнал виконта. – Он был в кабинете. Я не смог туда пробиться.

«И теперь до конца жизни будешь корить себя за это».

– Вы сделали что могли. – Сезар положил руку юноше на плечо. – Прошу вас, не терзайтесь. Вашей матери и сестре нужна помощь.

– Да. – Патрик словно очнулся.

– Я могу предоставить комнаты в своем доме. Это здесь же, на улице Вожирар…

– Я не могу уйти отсюда! Не могу, пока… – Он умолк, но Сезар знал, что он хотел сказать. Пока пожарные не вытащат из дома отца – или его тело.

– Да, рано или поздно это случится, – понизив голос, произнес Сезар, – и ваше право оставаться здесь. Однако вашей сестре и матери вовсе незачем смотреть на это. Моя коляска тут неподалеку. Помогите мне проводить их туда.

– Я не забуду этой услуги, виконт.

– Это не услуга.

Но, прежде чем мужчины повернулись к рыдающим женщинам, раздался громкий крик:

– Мари! Мари!

Весьма запыхавшаяся и растрепанная дама подбежала к плачущей госпоже де Буавер и упала рядом с нею на колени.

– О Мари! Твой слуга примчался ко мне. Я с тобой. Не бойся.

Виконт с изумлением взирал на эту сцену сверху вниз, так как в растрепанной женщине без труда опознал графиню де Бриан. Она тоже заметила его, хотя не сразу, и глаза ее расширились. Госпожа де Буавер, рыдая, обнимала Ивейн. Жюстина стояла рядом, заломив руки. Брат привлек ее к себе, утешая.

– Мадемуазель, – виконт слегка поклонился. – Не ожидал увидеть вас здесь.

– Я вас тоже, – ответила она зло, не отводя взгляда. – Что вы тут делаете?

– Мой дом неподалеку. А вы, позвольте спросить?

– Мари – моя кузина. Один из ее слуг кинулся ко мне, когда дом загорелся. Я приехала тут же.

И верно – теперь Сезар разглядел, что за пожарным обозом стоит карета.

– Я предложил семье де Буавер свое гостеприимство.

– Об этом и речи не может быть! – Глаза ее сверкали, и какой же хорошенькой была сейчас графиня! – Они отправятся в мой дом.

Виконт вновь поклонился.

– Не смею вам мешать.

Этот светский разговор следовало прервать, и Сезар, недолго думая, склонился, практически вырвал мадам де Буавер из железных объятий кузины и взял ее на руки: женщина явно была неспособна идти сама. Не обращая внимания на возмущенные возгласы графини, виконт понес прижавшуюся к нему дрожащую женщину к карете. Мари де Буавер обхватила его шею руками и всхлипывала, ее мягкие волосы струились по обнаженной руке виконта, вызывая безумный диссонанс с творящимся вокруг – словно чистая нота в какофонии.

– Мадам, все будет хорошо, – повторял Сезар тихо, не надеясь, впрочем, что она его слышит; однако, возможно, рано или поздно слова эти найдут путь в ее сознание. – Все будет хорошо, мадам.

Она лишь всхлипывала.

Виконт устроил госпожу де Буавер на сиденье и отступил, Патрик следом же усадил плачущую Жюстину и дернулся назад, но затем в сомнении посмотрел на женщин. Виконт догадался, о чем думает юный наследник рода: можно ли оставить мать и сестру, когда им так плохо.