Первую половину воскресного дня Кэти провела в своей комнате, примеряя один наряд за другим и сосредоточенно разглядывая себя в зеркале. Мохеровые джемперы ярких цветов – абрикосовый, лавандовый, бирюзовый, – которые она покупала вместе с матерью, казались старомодными. Все юбки были уродливыми, слишком длинными или слишком короткими, все платья годились только для маленькой девочки, так же как и туфли фирмы «Мэри Джейн». Взглянув на свой гардероб глазами Искендера, она ужаснулась: такими скучными и детскими были все ее вещи. Испытав приступ жесточайшего отчаяния, во время которого все содержимое ее шкафа оказалось на полу, она решила, что оденется без всяких претензий: джинсы, спортивные туфли, голубой свитер. Волосы она собрала в конский хвост и ограничилась минимумом косметики. Кэти надеялась, что ее повседневный облик он воспримет как признак самоуверенности или скромности, а может, что самое лучшее, и того и другого сразу.

В кафе, где было назначено свидание, Кэти явилась на пять минут раньше, хотя по пути разглядывала свое отражение во всех витринах. Через сорок минут после назначенного времени Искендера все еще не было. Слишком гордая, чтобы признать поражение, Кэти заказала официанту еще одну кока-колу. Сначала она хотела заказать свой любимый молочный коктейль с клубникой и бананом, но, поразмыслив, решила, что это будет слишком по-детски.

Когда второй стакан колы был почти допит, а терпение Кэти подходило к концу, дверь отворилась и вошел Искендер со спортивной сумкой на плече. Волосы у него были еще влажными после душа. Он как ни в чем не бывало жевал резинку и явно не испытывал неудобства оттого, что опоздал на свидание.

– Привет, красотка, – бросил он, подходя к ее столику.

Стоило ей услышать это глупое и нахальное словечко «красотка», вся ее ярость испарилась, а щеки вспыхнули румянцем.

– Долго ждала?

– Ничего, ерунда.

Его глаза откровенно рассматривали ее, словно ощупывая волосы, губы, грудь, скрытую мешковатым свитером. Любопытно, почему она не сочла нужным принарядиться, спрашивал он себя.

– Как твоя тренировка?

– Отлично. Тренер у меня крутой. Крепкий орешек. Раньше воевал в Северной Ирландии. Там навидался всякого.

– Он что, и людей убивал?

– Людей убивал? – ухмыльнулся Искендер. – Да на его счету не меньше десятка трупаков. И сам весь в шрамах. Этот парень учился боксу в боевой обстановке.

Кэти с облегчением ощутила, что щеки начали остывать. Хорошо все-таки, что не стала выпендриваться и оделась так буднично, решила она.

– Чем ты тут себя баловала? – спросил Искендер, указывая на ее пустой стакан.

– Выпила две колы. Догоняй.

– Нет. Ненавижу колу, – заявил Искендер. – От нее у меня живот раздувает. Говорят, в ней полно всякой вредной дряни, недаром они держат свой рецепт в секрете. Я лучше выпью молочный коктейль.

На лице Кэти не дрогнул ни один мускул. Искендер позвал официанта и заказал колу для нее и молочный коктейль с бананом и клубникой для себя. Они принялись болтать о школьных делах и о том, какие невероятные придурки встречаются среди их одноклассников и учителей. Кэти чувствовала себя почти счастливой, но Искендер, внезапно помрачнев, вдруг спросил:

– Скажи, с чего тебе взбрело в голову со мной встречаться?

Кэти растерянно замигала. Не могла же она признаться, что всю минувшую ночь, устроив магнитофон на кровати, слушала песню «Би-Джиз» «Как сильна твоя любовь» и прокрутила ее, наверное, сотню раз.

– Ну, мне просто захотелось… пообщаться с тобой… – пробормотала она.

– Послушай, я не хочу тебя обидеть. Ты классная девчонка, кто бы спорил, но мы с тобой… не подходим друг другу. Понимаешь… Я не тот парень, какой тебе нужен. Я живу в другом мире.

Кэти прикусила губу. Ей хотелось расплакаться, словно у нее украли что-то драгоценное и очень для нее важное. Он отверг ее прямо и откровенно. Он считал, что они не пара, он был недосягаем, и все это рождало в ней одно желание: во что бы то ни стало завоевать его сердце.

– Но ты меня совсем не знаешь, – сказала она, пытаясь вновь навести мост, который он только что разрушил.

– Ты все же обиделась. Прости, – вздохнул Искендер, однако лицо его не выразило ни малейшего раскаяния.

Приятно было видеть эту воображалу Кэти Эванс в таких расстроенных чувствах. Еще приятнее было сознавать, что она в него втюрилась.

– Знаешь, что я скажу? Мы с тобой неправильно начали. Давай попробуем еще раз.

Он подался вперед и пожал ее руку.

– Привет, как дела? Меня зовут Искендер. Можешь звать меня Алекс.

Губы Кэти дрогнули в едва заметной улыбке.

– Рада познакомиться, – проронила она.

Прежде чем они вышли из кафе, Искендер извинился и отправился в туалет. На лестнице он едва не столкнулся с каким-то молодым человеком, тощим, бритоголовым и прыщеватым. Молодой человек, который работал продавцом в расположенной по соседству кондитерской, проводил Искендера взглядом, и в глазах его что-то вспыхнуло.

В туалете у писсуара стоял чернокожий парень. Насвистывая какой-то жизнерадостный мотив, Искендер вошел в кабинку, закрыл за собой дверь и замер, пораженный тем, что увидел. На дверях была изображена огромная свастика, а рядом с ней расистские лозунги и угрозы. И под всем этим подпись: «Белая сила». Некоторые слова были нацарапаны каким-то металлическим предметом, другие небрежно выведены краской из баллончика. Искендер прикоснулся к краске. Еще свежая. Сделано совсем недавно.

Он быстро вышел из кабинки и кивнул чернокожему парню, который теперь мыл руки. Судя по его испуганному виду, он тоже заметил художества на дверях. Возвращаясь к Кэти, Искендер горько жалел, что не вошел в туалет на несколько минут раньше. Тогда он наверняка застал бы неизвестного расиста за работой и показал ему, где раки зимуют.

Они отправились гулять, долго бродили без цели, проходя мимо овощных магазинов, булочных и аптек, в витринах которых начали зажигаться огни. Хотя день был пасмурный и небо скрывала пелена туч, по улицам сновали толпы прохожих, спешивших по своим делам.

Они зашли в парк Виктории, постояли у пруда, посмотрели на лебедей, потом прогулялись по лужайке. Приятно было ощущать под ногами траву, упругую и свежую. Искендер обнял Кэти за талию, привлек к себе и поцеловал. Ей нравился его запах, вкус его губ. Ей нравилось, что он не пытался просунуть руки ей под свитер и потискать груди, как это делали другие мальчишки. Она слышала, что в голосе его звенит желание. Желание плескалось в его глазах и бушевало в душе.

Держась за руки, они сели на скамейку и принялись наблюдать за гуляющими. О каждом, кто проходил мимо, они тихонько отпускали какое-нибудь насмешливое замечание. Чокнутый. Тощая селедка. Старый хрен. Несколько человек улыбнулись им, радуясь тому, что видят влюбленную молодую пару. Другие предпочитали отвести глаза.

– А как тебе этот тип? – спросила Кэти. – Похож на пидора, правда?

Проследив за ее взглядом, Искендер увидел худощавого темноволосого молодого человека, который приближался к ним по дорожке. Спина Искендера моментально напряглась, рука, обнимавшая Кэти, упала.

– Что с тобой? Ты его знаешь?

Искендер, не говоря ни слова, повернулся к дорожке спиной и поднял воротник куртки. Молодой человек, которого все звали Оратор, прошел мимо, даже не удостоив их взглядом.

– Что случилось? Ты не хочешь с ним встречаться? – настаивала Кэти.

– Все это ерунда. Но лучше бы он не видел нас вместе.

Кэти была до крайности заинтригована, но вытянуть из Искендера больше того, что он хотел сказать, ей не удалось. Ей пришлось смириться с тем, что он становится нем как рыба, когда речь заходит о его семье и детских годах. Некоторые стороны его характера оставались для нее загадкой. Она решила, что в глубине души он добрый, хотя и легко выходит из себя. На следующем свидании он наверняка будет с ней нежнее. В этом она не сомневалась. Как и в том, что следующее свидание состоится.

Рождественские чудеса

Лондон, 24 декабря 1977 года

В просторной, залитой ярким светом кухне суетилось множество поваров и их помощников. Элайас, владелец и шеф-повар ресторана «Клео», стоял у огромной плиты, на которой шипели и булькали несколько сковородок и кастрюль. Он медленно помешивал грибной соус. Тот был почти готов, но еще не доведен до совершенства. Для того чтобы сделать его кулинарным шедевром, требовалось добавить щепотку тертого мускатного ореха. Ровно за минуту до того, как соус будет снят с плиты. Это был маленький секрет Элайаса. А сегодня все блюда следовало превращать в кулинарные шедевры. Ведь сегодня сочельник.

Православный христианин по рождению, агностик по убеждению, Элайас тем не менее любил рождественскую атмосферу: нарядные витрины, семейные сборища, подарки, но особенно предчувствие чудес. В детстве его любимым святым был Андрей Критский – не потому, что он превосходил прочих святых благочестием и добродетелями, но потому, что он сам был ходячим чудом. Немой от рождения, святой Андрей в семь лет неожиданно заговорил и начал изрекать истины, казалось бы, непостижимые для ребенка его возраста. Маленький Элайас обожал эту историю и с особым удовольствием представлял, как поражены были взрослые, когда немой мальчик произнес первые слова. Радовал его также тот факт, что святой вошел в историю как пламенный проповедник и сочинитель церковных гимнов и канонов. Если тот, кто от рождения был обречен молчать, смог достичь всего этого, значит жизнь не такая уж безнадежная штука, какой иногда кажется.

Бросив в кастрюлю мускатный орех, Элайас выключил огонь. К плите подскочил его помощник и осторожно вылил соус в фарфоровый сосуд, где ему предстояло остывать до того момента, когда его подадут на стол вместе с пятьюдесятью пятью порциями говяжьего филе.

Прежде чем приступить к приготовлению следующего блюда – грушевого пирога с пряностями и кленовым сиропом, – Элайас поглядел на часы. Он никогда не использовал в кухне металлическую утварь. Это был еще один его секрет. Все должно быть из дерева. Металл лишен жизни: он слишком холодный и гладкий. А дерево шероховатое, неровное, зато живое.

До Рождества оставалось всего семь часов. А до прихода нового, 1978 года всего несколько дней. Элайас не связывал с наступающим годом больших ожиданий. Точнее, он ждал одного: что новый год не будет таким ужасным, как уходящий.

Пожалуй, этот год был самым тяжелым из всех пятидесяти лет его жизни. В начале года карьера Элайаса шла на подъем, у него была красивая жена и просторный дом в Ислингтоне. Семь месяцев спустя он, одинокий, лишенный будущего, оказался в крошечной квартирке. Кроме нескольких близких друзей, он ни с кем не общался – никак не мог оправиться от удара, который нанес ему развод, и сравнивал сам себя с заводным поездом, у которого сели батарейки именно в тот момент, когда он взбирается на холм. Такой поезд неминуемо сходит с рельсов, и ничего тут не поделаешь. Развод, во время которого оба супруга проявили самые неприглядные стороны своего характера, забрал всю его энергию. Обсуждая финансовые вопросы, Элайас разговаривал на повышенных тонах и с удивлением замечал, что не узнает самого себя. В конце концов он счел за благо отказаться от всего – от жены, от дома, от воспоминаний.

Он любил свою жену и в глубине души до сих пор не переставал любить ее. Именно Аннабел с ее изящной фигуркой, узкими плечами, бледной кожей, безупречным британским произношением и оригинальными идеями стала единственной причиной, побудившей его перебраться в эту страну. Аннабел была большей англичанкой, чем сама королева, и не желала перерезать пуповину, связывающую ее с родителями, живущими в Глостершире. К тому же она была основательницей первого в Англии юридического центра, отстаивающего права женщин. Профессия Элайаса позволяла ему работать в любой точке земного шара, поэтому казалось вполне естественным, что после короткого медового месяца, проведенного на Ибице, молодожены обоснуются в Лондоне.

Элайас не возражал против этого плана, однако пустить корни в Лондоне оказалось нелегко. В начале семидесятых этот город мало напоминал кулинарный рай. Первоклассные рестораны можно было пересчитать по пальцам; любое новаторство, не говоря о многонациональной кухне, воспринималось в штыки. Правда, индийская кухня пользовалась некоторой популярностью, но все блюда готовились совершенно не так, как привык Элайас. Что касается английской кухни, она казалась ему тяжелой и скучной. Однако посетители ресторанов были консервативны и подозрительно относились к новым блюдам, которые он им предлагал.