Элиф Шафак - Честь

Несколько недель Юнус безуспешно искал Тобико, и наконец его поиски увенчались успехом. Увидев ее, он испытал странное чувство: смесь радости и страха. Конечно, он был счастлив, вновь обретя любимую, которую он почти отчаялся встретить. Но мучительный страх потерять ее снова омрачал его счастье. Если бы он мог, то прирос бы к ней намертво, как моллюск к коралловому рифу.

За время их разлуки Тобико изменилась, немного пополнела. Ее длинные темные волосы по-прежнему блестели, как мокрая галька, но кончики их были выкрашены в ядовито-зеленый цвет. Вместо серебряного колечка на ее нижней губе теперь посверкивал стразовый «гвоздик», а в мочку каждого уха было вдето по полдюжины крошечных алых сердечек, похожих на капли крови. Пересчитывая их, Юнус в очередной раз заметил, какие у нее маленькие очаровательные ушки.

Он напрасно пытался выяснить, где Тобико пропадала все это время и почему не оставила ему даже записки. На все расспросы она отвечала пустыми фразами вроде: «То здесь, то там. Мне нужно было сменить обстановку, зайка». К своей великой досаде, Юнус узнал, что сейчас она живет в доме Капитана, точнее, его матери. Сам Капитан тоже вернулся под родной кров, вместе с несколькими приятелями, изгнанными из старого особняка.

Мать Капитана, миссис Пауэлл, вдова, прежде была учительницей, но теперь вышла на пенсию. Неформалы, поселившиеся под ее крышей, не вызвали у нее особой симпатии, но она согласилась дать им приют, надеясь таким образом удержать дома своего единственного сына. Предоставив молодежи нижний этаж дома, сама она, вместе со своим телевизором и грелкой, перебралась в спальню наверху. Она редко покидала свою комнату, обедать и ужинать предпочитала у себя и делала вид, что не замечает ни царящего внизу хаоса, ни плавающих в воздухе клубов сладковатого травяного дыма.

Юнус, впервые оказавшись в этом доме, притулился на диване рядом с Тобико. Теперь, когда она была рядом, с губ его не сходила улыбка.

– Это временное решение, – пояснил Капитан. – Скоро мы вернемся на старое место. И снова будем все вместе.

– Мы добьемся возвращения нашего дома, – заявил Богарт, не выпуская изо рта сигареты и перебирая оставшиеся две струны на гитаре. – И уж теперь никому не удастся нас оттуда вышибить. Мы хорошо усвоили урок. А если кто-нибудь к нам сунется, получит крепкий пинок в задницу.

Среди прежних знакомых Юнуса появилось новое лицо – бритый наголо парень, на макушке которого красовался гребень, выкрашенный во все оттенки оранжевого. Его звали Багдадский Вор, потому что он не считал необходимым за что-либо платить. Книги, продукты, одежду, диски – все это он крал в супермаркетах. Однажды он утащил пару ботинок «Доктор Мартинс», спрятав их в широких рукавах своего габардинового пальто.

– Вы словно бродячие собаки, которые забрались в тихий уголок, чтобы зализать раны, – ухмыльнулся Багдадский Вор.

Юнус слушал их болтовню и радовался тому, что эти люди вновь вошли в его жизнь, которая без них была такой скучной и пресной. Богарт, заметив блаженную улыбку, застывшую на его лице, заметил:

– А малец похож на пригревшегося котенка.

– А ты служишь ему теплой мягкой корзинкой, – добавил Капитан, подмигнув Тобико.

Она рассмеялась, но слегка, чтобы не обидеть Юнуса, и сразу попыталась сменить тему.

– Что ты там бренчишь? – спросила она у Богарта, по-прежнему пощипывавшего струны гитары.

– О, я написал песню. О том дне, когда нас изгнали из дома. О нашем Кровавом воскресенье. Но это было во вторник. Поэтому песню я назвал «Кровавый вторник».

И Богарт, не заставляя себя упрашивать, запел. Мелодия отличалась крайней примитивностью, слова были ей под стать:

Я дошел до края, я в печали,

Словно камень, я закатился в дыру,

В дыру, дыру, дыру, дыру.

Он настал, этот черный день,

Кровавый вторник, самый худший из дней.

Восстанем против системы! У системы нет души!

Нет души, души, души, души!

Игги Поп, в афганском жилете и желто-коричневой коротенькой футболке, едва прикрывавшей соски, заткнул уши руками.

– Умоляю, заткни глотку! – простонал он.

– Что? – спросил Богарт, оборвав свои завывания.

– Дерьмовая песня, парень, – заявил Игги Поп.

– К тому же нас вышибли из дома не во вторник, а в среду, – добавила Тобико.

– Фиг тебе, в среду! – нахмурился Богарт. – Это было во вторник.

Юнус наблюдал за перепалкой, которая одновременно и забавляла, и пугала его. Он знал, как легко его друзья переходят от безобидного трепа к бурным ссорам со взаимными оскорблениями, проклятиями, хлопаньем дверями и битьем посуды.

– Что вы можете помнить? У вас мозги давно протухли, – проворчал Богарт. Он повернулся к Тобико: – Ты не помнишь, что ела сегодня на завтрак, а туда же, лезешь меня поправлять.

– Давайте спросим Юнуса, – предложила Тобико. – Он – независимый свидетель.

– Если он независимый свидетель, то я – английская королева, – ухмыльнулся Капитан. – Чтобы к тебе подмазаться, он подтвердит, что снег черный.

Щеки у Юнуса пылали, однако он изо всех сил притворялся равнодушным. Надо было что-то сказать, отпустить какое-нибудь прикольное замечание, которое утихомирило бы страсти. Не придумав ничего лучше, он заявил:

– Я хочу сделать себе татушку.

– Вау! Вот это круто! – расхохотался Богарт.

– Хочешь – сделаем, – кивнул Игги Поп. – Нет проблем. Я лучший тату-художник в этом городе.

– Малыш, а это не расстроит твою маму? – обеспокоенно спросила Тобико.

Разумеется, Юнус об этом подумал.

– Если сделать тату где-нибудь на спине, она ничего не увидит, – сказал он.

– Сообразительный парнишка, – усмехнулся Багдадский Вор.

– Пойду принесу инструменты, – сказал Игги Поп, потирая руки.

– А мне надо пописать, – пробормотал Юнус.

Поднявшись наверх, он увидел по обеим сторонам коридора две двери. После короткого замешательства Юнус открыл левую и, к своему великому удивлению, увидел пожилую леди в розовой ночной рубашке, сидевшую в постели. Она ела печенье «Ритц» и смотрела по телевизору очередной эпизод шоу «Южный берег». Прическа ее походила на воронье гнездо, на щеках чернели разводы туши. Должно быть, она плакала. В общем, она здорово походила на чокнутую.

– Извините, мэм.

Юнус уже собирался закрыть дверь, когда женщина, не отрываясь от экрана, спросила:

– Они что, и тебя втянули в свою шайку?

Юнус замер, не уверенный, что слова обращены к нему.

– Простите?

– Я спрашиваю, ты тоже с ними? – повторила пожилая леди. – Ты что, самый юный панк в Англии?

– Нет, – обеспокоенно прошептал Юнус.

– Это хорошо, – кивнула леди, по-прежнему глядя на экран телевизора. – Я работала с детьми всю свою жизнь. А собственному сыну ничем не могу помочь.

Всмотревшись повнимательнее в лицо женщины, Юнус догадался, что перед ним миссис Пауэлл. Она была не только матерью Капитана, но и учительницей его старшей сестры. Именно она уговорила родителей отдать Эсму в хорошую школу. Теперь он увидел, как похожи мать и сын: у миссис Пауэлл тоже высокий лоб, длинный нос с круглым кончиком, широко поставленные темно-серые глаза.

– В твоем возрасте мой сын был чудесным мальчиком, – продолжала она. – Все дети милые, пока маленькие. А когда они вырастают, выясняется, что они тебя ненавидят.

Миссис Пауэлл наконец отвернулась от экрана и вперила взгляд в Юнуса. Под глазами у нее набухли темные мешки. Можно было подумать, что она хронически недосыпает.

– Как ты называешь свою мать, дорогой?

– Я… я зову ее «мама», – с запинкой ответил Юнус.

– О, тогда ей очень повезло. Мой сын называет меня винтиком системы. Или прислужницей буржуазии. – Она тяжело вздохнула. – Как ты считаешь, он прав?

– Нет, что вы! – яростно затряс головой Юнус.

Он вспомнил, что когда-то обещал Тобико никогда не становиться винтиком системы. Но дать стрекача он не мог.

– Я думаю, вы очень красивая, миссис Пауэлл. Только вам надо чаще бывать на воздухе.

Она удивленно уставилась на него и расхохоталась. Смех был невеселый, хриплый, но, когда она вновь посмотрела на мальчика, в глазах ее блестели живые искорки.

– Это самый очаровательный комплимент, который я когда-либо получала.

– Спасибо, мэм.

Когда Юнус вернулся вниз, Тобико сидела у окна и наблюдала за птичкой, скакавшей по дорожке сада. В ярком солнечном свете перья пичуги отливали всеми цветами радуги. На столике стояли две чашки горячего шоколада.

– Можно мне кое о чем спросить? – сказал Юнус, прихлебывая шоколад.

– Конечно, зайка.

– Это насчет секретов, – волнуясь, начал Юнус. – Моя сестра говорит, секреты нельзя доверять никому. Даже тростнику.

Тобико с любопытством взглянула на него:

– Никак не пойму, о чем ты.

– Ну, видишь… Представь, есть один человек, которого ты любишь. И у этого человека есть секрет… А ты его нечаянно узнал. Как думаешь, мне сказать ей об этом или лучше молчать?

– Вау, это сложный вопрос. Наверное, лучше все же молчать.

С этими словами Тобико опустила голову ему на плечо – осторожно, лишь слегка касаясь. Сердце Юнуса заколотилось где-то в горле. Больше всего на свете он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Но вскоре вернулись Капитан и остальные. С иглами и рисунками для татуировок.

– Ну, приступим, – изрек Игги Поп. – Сразу предупреждаю, будет больно. Но не очень. Готов?

Юнус кивнул, прикусив губу.

– Какую татушку ты хочешь? Какое-нибудь слово или, может, лозунг? Или картинку?

– Можешь выколоть мне кита? – спросил Юнус. – Вроде того, что когда-то проглотил пророка Иону.

То, что получилось в результате, больше походило на большую коричневую форель – рыбу, в которую в незапамятные времена, в канувшем в небытие мире, хотела превратиться бабушка Нази.

Четвертая встреча Искендера и Оратора отличалась от всех предыдущих. Оратор заявил, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз и не в «Пещере Аладдина», а где-нибудь в другом месте. Они условились встретиться в парке Виктории.

Войдя в парк через Королевские ворота, Искендер решительно направился к фонтану Виктории. Увидев Оратора, он замедлил шаг. Тот стоял, прислонившись спиной к каштану. На плече сумка, руки в карманах, лицо задумчивое и непроницаемое. Трудно было определить, ждет он уже долго или пришел только что. Сегодня на нем были очки в тонкой оправе, в которых лицо казалось еще более квадратным. Коричневые остроносые ботинки, свободная линялая куртка и джинсы из тех, что обычно покупают своим сыновьям заботливые матери, – так, по крайней мере, решил Искендер.

– Привет, – помахал он рукой.

Оратор слегка улыбнулся:

– Давай пройдемся.

Искендеру совсем не хотелось гулять, но он не стал спорить.

– Пойдем.

Солнце вовсю сияло на безоблачном небе. На озере не было ни малейшей ряби, зеленоватая вода казалась недвижной, противоположный берег тонул в туманной дымке. Родители с детьми бросали хлеб уткам. По дорожкам трусили бегуны. На траве нежились парочки. Одна из них так распалилась от страсти, что, кажется, позабыла обо всем. Искендер заметил, что Оратор поспешно отвернулся, на лбу у него прорезались тонкие морщинки. Наконец, устав от ходьбы, они нашли пустую скамейку, где можно было без помех поговорить.

– Я так понимаю, у тебя много друзей, – заметил Оратор.

– Да, и все они классные парни, – с готовностью подтвердил Искендер.

– А ты их лидер?

Искендер медлил с ответом. Никогда раньше он не задумывался, имеет ли право считать себя лидером.

– Ладно, все и так понятно, – кивнул Оратор, словно угадав его мысли. – Это хорошо, что ты умеешь руководить людьми и при этом не заносишься над ними. Свойство благородных натур.

– Спасибо, – ответил Искендер.

Его только что удостоили звания лидера, к тому же причислили к благородным натурам, и он поневоле ощутил прилив гордости.

– Твои друзья – славные ребята, но все они еще дети. Им расти и расти. А вот ты куда взрослее, хотя все вы примерно одного возраста. Как это тебе удалось?