Иногда они выходили на лодке в море из бухты Сола, чтобы порыбачить. Время от времени видели тюленей, соскальзывающих с края скал при их приближении, и это невольно на краткий миг возвращало Демельзу к визиту в Треготнан и прощанию с Хью Армитаджем.

— Что бы ты ни сказала, Демельза, что бы сейчас ни сказала, ты всё равно останешься в моем сердце, куда бы я ни отправился. Ты будешь рядом со мной, как воспоминание о человеке, которого я когда-то знал и любил, если позволишь.

— А я не позволю, Хью. Прости, но я с радостью буду твоим другом, я и правда твой друг. Но и всё на этом. Как я уже говорила, ты заблуждаешься, решив, что встретил идеал, создание, которое ты сам мысленно сотворил, и ни одна женщина не поднимется на этот уровень.

— Я могу делать, что хочу.

— Но это неправда! Таких женщин не бывает! Ты знаешь, что я дочь шахтера и у меня нет никакого образования?

— Я не знал. Разве это важно?

— Мне казалось, что для человека твоего круга воспитание многое значит.

— Я не знаю, недооцениваешь ли ты мой класс, но ты явно недооцениваешь меня.

— У тебя есть ответы на все мои слова.

— И они бесполезны без твоей доброты.

— И насколько же я должна быть доброй?

— Разреши мне писать тебе.

— Могу я показывать твои письма мужу?

— Нет.

— Вот видишь.

— Неужели ты не можешь позволить мне такой малости? Скорее всего, я уеду на несколько лет.

— Но Росс всё равно заметит письма! — возразила Демельза, сдавая позиции.

— Я могу устроить тайную доставку.

— Но это придаст всей затее дурной привкус.

— Могу я хотя бы присылать тебе стихи?

Демельза заколебалась.

— Ох, Хью, ну как ты не понимаешь? У меня счастливый брак. Двое чудесных детей. Всё, чего только можно пожелать. Я хочу быть к тебе доброй. Ты очень мне нравишься. Но ты же понимаешь, что я не могу дать ничего, кроме доброты...

— Что ж, тогда буду писать тебе обычной почтой, и можешь показывать письма Россу, даже можете читать их вместе и добродушно посмеиваться над глупым юным лейтенантом, страдающим от щенячьей любви. Но...

— Ты прекрасно знаешь, что мы никогда так не поступим!

— Позволь закончить. Вы можете вместе смеяться, уверен, добродушно, и Росс, вероятно, простит мое помешательство по той причине, что это юношеское чувство, и я его перерасту, но ты ведь знаешь, что это не так, Демельза, ты знаешь. Ты знаешь, что это не юношеское чувство, я это не перерасту, зайдя в первый же порт. Ты знаешь, что я люблю тебя и буду любить до конца дней...

Такое признание любой женщине непросто выбросить из головы, а уж тем более женщине с темпераментом Демельзы. Она не стала меньше любить Росса, семью и дом, не утратила способность получать удовольствие от бытовых мелочей, подобно цветку у дороги. Но эти слова остались в ее памяти, часто согревая сердце, а иногда звенели с ошеломляющей ясностью, словно их произнесли лишь вчера, и ей нужно ответить.

Пару раз заезжали старый волосатый баронет, Хью Бодруган, и его юная мачеха Конни, и сэр Хью поинтересовался у Росса, нельзя ли купить долю в шахте. Росс вежливо ответил, что пока не нуждается в дополнительном капитале, но искренне заверил, что как только ему понадобится продать акции, он первым делом предложит их сэру Хью. Бодруган хмыкнул и уехал недовольным. По крайней мере, так решил Росс, но сэр Хью явно продолжал питать надежды, поскольку через пару дней прислал в подарок Демельзе пару черно-белых поросят новой породы, которые должны набрать больший вес, чем любые другие.

Два поросенка были так малы и очаровательны, что немедленно подружились со стареющим Гарриком и стали любимцами детей — те иногда позволяли поросятам забежать в дом. Росс торжественно предупредил, что если продолжится в том же духе, то однажды настанет день, когда поросята так растолстеют, что их не удастся выпихнуть через дверь. Демельза назвала их Прилив и Отлив.

В сумрачные дни конца лета мотыльки доставляли в доме столько проблем, что стоило зажечь свечу с приоткрытым окном, как комната наполнялась порхающими привидениями всех форм и размеров. Им объявили войну. Чтобы развлечь детей, Демельза как-то вечером устроила вместе с ними сахарную охоту. Сахар смешали с пивом в кувшине и в сумерках намазали сладким пивом пеньки и столбы изгороди. После этого оставалось только обойти двор с ведром воды и собрать мотыльков со сладкой поверхности — они приникли к ней, дрожа от удовольствия, и пили жидкость — и сбросить их в воду. Но Демельзе надоело это занятие раньше, чем детям. Мотылки были слишком красивыми, чтобы их убивать, и почти половину она выпустила. А потом всё испортил следующий по пятам Гаррик, которому пришлось по вкусу сладкое пиво, и он стал вылизывать пни вместе с мотыльками, пока его не остановили.

Но вопреки погоде, или, возможно, потому что солнце всё же иногда пробивалось через тучи, шторма были слабыми и не доставляли неприятностей, а в сентябре дождей стало меньше, урожай выдался неплохим. По всему Корнуоллу и в большей части Англии собрали лучший урожай зерна за четыре года, и как нельзя кстати. Несмотря на обедневшую породу и упадок, внезапно пришедший на смену благоприятным условиям первых военных лет, Уил-Грейс принесла хорошую прибыль, и Росс вложил дополнительные средства в судостроительное предприятие Блюитта в Лоо и обсудил с капитаном Хеншоу покупку нового и более мощного подъемника для шахты.

Росс сделал Заки Мартина, оправившегося от болезни, капитаном подземных работ. Хеншоу не мог за всем уследить, а шахтеры, как и все прочие, нуждались в присмотре. Некоторые добывали только богатую породу, оставляя ту, что похуже, внизу. В медной шахте такое практиковалось, но только не в оловянной, если не считать вольных рудокопов, которые тем самым увеличивали свой заработок. Некоторые, самые пронырливые, еще к тому же припрятывали хорошую руду весь месяц перед аукционом по распределению участков, чтобы заявить, будто их штрек приносит меньше, и выторговать большую долю в прибыли. А стоило заключить с ними контракт, как качество руды чудесным образом улучшалось. Заки также обнаружил, что кое-кто сговаривался и богатую руду подкладывали в тачки тех, кто добывал более бедную. Дополнительную прибыль потом делили.

Всё это было частью жизни, и никто особо не переживал по этому поводу, мол, пусть их останавливает начальство. Считая, что он и без того платит щедро, Росс считал себя обязанным это остановить.

II

Когда пришло время следующего еженедельного визита к Морвенне Уитворт, Дуайт убедился, что ей лучше, и решился на неприятный разговор с ее мужем. Спустившись, он спросил викария, и его проводили в кабинет. Без длинных предисловий, учитывая, что всё равно совет будет воспринят в штыки, Дуйат вынес свой медицинский вердикт. Но он ошибся в этом человеке. Гнев и напыщенность прошлой встречи испарились. Осборн справился о жене, и впрямь довольно бесцеремонно, но больше не стал возражать против своего вынужденного воздержания. Как он и предполагал, заявил Осборн, с женщинами иногда такое случается. Главное, чтобы она выздоровела. Ее недуг всем доставляет беспокойство, чем скорее она поправится, тем лучше. У жены викария много обязанностей, и эта слабость и болезнь просто никуда не годятся. К этому времени многие женщины уже носят второго ребенка после первого и выполняют свой долг в полной мере.

Дуайт уехал не то чтобы с теплыми чувствами к священнику, но понимая, что под наружностью бестактного и туповатого человека, несомненно, отталкивающей его жену, скрывается персона более добрая, чем он изначально предполагал.

Добравшись до дома, он съел тарелку супа, выпил бокал канарского и пошел в кабинет, где и обнаружила его Кэролайн, когда вернулась в пять часов.

— Что такое? — спросила она, ворвавшись в кабинет словно ветер. — Говорят, ты не обедал. Ты болен?

— Нет. Я не голоден.

— Тогда почему ты не лечишь своих пациентов, как обычно в это время дня? Что не так? Дуайт, ты болен.

Он закрыл книгу и улыбнулся.

— Я устал. Решил сегодня изменить привычке.

Кэролайн присела на край стула, откинула волосы с плеч и заглянула мужу в глаза.

— Вытащи палец из книги, — потребовала она, — иначе я решу, что ты не слушаешь.

Дуайт рассмеялся и подчинился.

— Кто ближайший доктор отсюда? — спросила она.

— Ты видишь его перед собой.

— Не увиливай. Я позову доктора Чоука.

— Боже упаси! Ты могла бы с таким же успехом послать за мистером Ирби.

— За ним тоже, если хочешь. Хотя в этом доме лекарств и настоек столько, что можно открывать аптеку, но я не знаю, что тебе давать.

— Кэролайн, мне не нужны лекарства. Хороший ночной сон творит чудеса.

— Чудеса... Я скажу тебе, что сделает хороший ночной сон. Он вернет тебе немного энергии, которую ты растратишь за полдня, осматривая несчастных больных, и затем ты снова сляжешь, чувствуя себя больным и изнуренным. Разве не так? Скажи мне, что я не права.

Дуайт задумался.

— Мужчине полезно работать. Работа стимулирует ум, а ум в конце концов будет стимулировать тело.

— Скажи-ка, что еще полезно для мужчины? Любить жену?

Он вспыхнул.

— Если у меня иногда бывают неудачи, то причина в теле, а не в чувствах. Ты заверила меня...

— Если физические проблемы — результат болезни после тюрьмы, то я прошу тебя хотя бы пытаться. Но ты постоянно тратишь каждый атом своих вновь обретенных сил на работу, стоит только чуть-чуть появиться силам, как они растрачиваются. И тогда возникают вопросы по поводу чувств.

Сквозь щель в дверях проковылял на толстых лапках Гораций и заскулил, но на него не обратили внимания. Он перекатился на спину, но снова остался без внимания.

— Неужели у тебя возникают вопросы, Кэролайн?

— Скажи мне, чем ты сегодня занимался? — спросила она.

— Сегодня? Утром осмотрел дюжину несчастных бедняков, собравшихся за дверью для прислуги в ожидании совета и помощи. Потом пошёл к мистеру Тренкрому, у него разыгралась астма. Затем, поскольку пришла пора навестить дальних пациентов, я заехал к полудюжине, пока добирался до Труро, а там посетил мистера Уитворта и мистера Полвела. Ну и поехал домой. Добравшись, еле дышал, и с желудком у меня было не очень, так что поел совсем немного. Но теперь мне полегчало.

Кэролайн нервно поднялась, натянутая как струна, подошла к окну, взяла книгу и не глядя повертела её в руках.

— А знаешь, чем я сегодня занималась? Утром целый час приводила себя в порядок, потом час провела с Майнерсом, обсуждая дела поместья, потом набрала немного цветов в пустую гостиную, а после сменила наряд и два часа каталась верхом с Рут Тренеглос. Я пообедала с ней, её потным мужем и выводком шумных детишек и вернулась домой. Ты не заметил, пересеклись ли наши пути хоть в одной точке?

— Нет, — сказал Дуайт, помолчав с минуту.

Гораций прыгнул ему на колени.

— Но мы же никогда не стремились к тому, чтобы проводить каждый день бок о бок, — добавил Дуайт.

— Да, дорогой, бок о бок — никогда. Но не так далеко друг от друга.

— А тебе кажется, мы сейчас отдалились друг от друга?

Она обернулась. Голос по-прежнему звучал мягко, но его это не обмануло.

— Когда я полюбила тебя, дорогой, дядюшка этого не одобрил. Он считал, что у тебя нет ни репутации (а это неправда), ни денег (а это верно). Моим суженым должен был стать Анвин Тревонанс, меня воспитывали, подготавливая к жизни, подобной той, что вёл он. Но я полюбила тебя, а ты полюбил меня, и нам обоим никто другой не был нужен. Но даже тогда мы ссорились, или, вернее, расходились в вопросе о том, как станем жить после свадьбы. Моих доходов, даже без денег дядюшки Рэя, хватало, чтобы ты мог начать дело в Бате, как и собирался. И... надо было нам сбежать, но мы этого не сделали, ведь ты предпочёл, или мне тогда так казалось, твоих здешних пациентов браку со мной и фешенебельной практике. Мы расстались, и расстались бы навсегда, если бы не вмешался Росс Полдарк, заставивший нас снова встретиться, так что мы чуть не стукнулись лбами. И... вот мы с тобой помирились. Но ты тогда служил во флоте, и последствия этого мы чувствуем до сих пор...

— Почему ты все это говоришь, Кэролайн?

— Потому что я так страдала, ожидая тебя, а твоё возвращение вернуло меня к жизни. И я не хочу, чтобы люди говорили, или чтобы ходили слухи, я не хочу даже допускать мысли о том, будто у нас с тобой такие разные интересы, что, несмотря на всю нашу любовь, Росс Полдарк ошибался.

Дуайт встал, столкнув Горация, и пес заворчал на коврике.

— Но дорогая, ты же не можешь так думать.