Уинстон Грэм - Четыре голубки

Они замолчали.

Через некоторое время Осборн сказал:

— Жених сегодня выглядел хилым и больным. Не думаю, что он долго протянет.

Морвенна не ответила.

— Вечный вопрос, «врачу, исцелися сам», да? Ты что, спишь?

— Нет, нет.

— Я часто видел невесту на службах. — Он задумчиво добавил: — Горячая штучка. С этими-то рыжими волосами. Наверняка несносна.

— Она меня вспомнила, хотя мы лишь дважды встречались.

— Удивительно. Ты умеешь быть невидимой, и это крайне огорчительно. Всегда помни, что ты — миссис Осборн Уитворт и должна ходить по городу с гордо поднятой головой.

— Да...

— Неплохое сегодня общество собралось. Но кое-какие наряды уже вышли из моды. Ты видела девиц Тиг? И этого Полдарка, его сюртук, должно быть, пошит полвека назад.

— Он храбрый человек.

Оззи устроился в кровати поудобнее и зевнул.

— А его жена до сих пор на редкость хорошо выглядит.

— Она же еще молода, не так ли?

— Да, но обычно простонародье сдает куда быстрее, чем люди благородные... Несколько лет назад она так выставлялась на балах и приемах — когда он только на ней женился.

— Выставлялась?

— В общем, флиртовала и заманивала мужчин, это уж точно. Носила платья с глубоким декольте... Больно много о себе воображала. И до сих пор такая, как я подозреваю.

— Элизабет никогда об этом не упоминала, хотя не думаю, что ей есть дело до невестки.

— Ах, Элизабет... — преподобный Уитворт снова зевнул, задул единственную свечу и опустил балдахин. Привычным образом завершив вечер, теперь он может привычным образом сладко поспать. — Элизабет ни о ком не отзывается дурно. Но согласен, любви между ними нет.

Морвенна вздохнула. Самые неприятные ощущения отступили, но она не могла заснуть.

— Расскажи мне об этом, — попросила она. — В чем причина вражды между Полдарками и Уорлегганами? Все об этом знают, но никто не говорит.

— Ты пытаешься выудить рыбку, которая не водится в моем пруду. Я знаю лишь, что между ними какое-то ревнивое соперничество. Элизабет Чайновет была обещана Россу Полдарку, а вышла за его кузена Фрэнсиса. Несколько лет спустя Фрэнсис погиб на шахте, и Росс подумывал бросить свою тогдашнюю жену-кухарку и жениться на Элизабет. Но Элизабет вместо этого вышла замуж за Джорджа Уорлеггана, заклятого врага Росса еще со школьных лет... — голос Оззи затухал, как у человека, удаляющегося по тоннелю.

Сквозь щелочку в балдахине Морвенна смотрела на падающие в комнату стрелы лунного света. Под балдахином было так темно, что она едва замечала лицо мужа, но знала, что через несколько мгновений он заснет и пролежит на спине с открытым ртом еще восемь часов. К счастью, он хотя бы не храпел, а просто шумно дышал.

— А я любила Дрейка Карна, брата миссис Полдарк, — тихо сказала она.

— Что? Что ты сказала?

— Ничего, Оззи. Ничего... А почему Росс Полдарк и Джордж Уорлегган с самого начала были врагами?

— Что? Этого я не знаю. Но они как кошка с собакой, это каждый видит... Оба упрямые, но по противоположным причинам. Думаю, Полдарк презирает Уорлеггана за его низкое происхождение, но всегда это скрывал. А с Джорджем такое просто так с рук не сойдет... Ты помолилась на ночь, перед тем как...

— Да, Оззи.

— Тебе следует проявлять больше усердия во время... И напомни мне утром, что у меня в одиннадцать крестины... И это Роузуорнеры... Влиятельная семья.

Его дыхание стало ровным и глубоким. И тело, и разум отдыхали. После брака с Морвенной он превосходно себя чувствовал. Больше никаких томлений похотливого вдовца, посвященного в сан и живущего в маленьком городке.

— Я всё еще люблю Дрейка Карна, — сказала Морвенна, теперь уже громко. — Я люблю Дрейка Карна, я люблю Дрейка Карна, я люблю Дрейка Карна.

Иногда через час или два повторение этого имени ее убаюкивало. Иногда она думала, что будет, если Оззи проснется и ее услышит. Но он никогда не просыпался. Наверное, только Дрейк Карн не спит и слышит ее, находясь за много миль отсюда.

IV

А в старом поместье Киллуоррен невеста и жених находились в своей спальне. Кэролайн сидела на кровати в длинном зеленом пеньюаре. Дуайт в просторной шелковой рубашке и брюках лениво мешал угли в камине. Гораций, маленький мопс Кэролайн, послуживший поводом их первой встречи, был изгнан из комнаты. Его унесли подальше, чтобы не слышать, как он возмущается. В первые месяцы он очень ревновал к Дуайту, но со временем тому удалось-таки расположить пса к себе. В последние недели Гораций смирился с неизбежным — внимание хозяйки придется делить с кем-то еще.

Они приехали домой, поскольку больше особенно идти было некуда. Этот дом они делили с тех пор, как Дуайт, измученный и истощенный, вернулся из Кемперской тюрьмы. Кэролайн настояла, чтобы он остался там, где она лучше всего сможет приглядывать за ним. За эти месяцы они грубо нарушили все правила приличия, принятые в обществе, и тем не менее соблюдали строгий режим раздельного проживания, который удовлетворил бы самых высоконравственных соседей.

На них повлияли не только соображения нравственности. Жизнь Дуайта болталась на волоске, словно пламя свечи с нагаром. Последуй они зову страсти, и это пламя могло тут же угаснуть.

Кэролайн сказала:

— Ну вот, дорогой, мы наконец-то вместе, соединенные и благославленные церковью. Ты знаешь, мне трудно заметить разницу.

Дуайт рассмеялся.

— И мне. Не могу избавиться от чувства, будто совершаю прелюбодеяние. Наверно, это от того, что мы так долго ждали.

— Слишком долго.

— Слишком долго. Но отсрочка была не по нашей вине.

— Вообще-то нет. Это моя вина.

— Здесь нет ничьей вины. И в конце концов мы поженились.

Он отложил кочергу, повернулся и посмотрел на неё, затем подошёл и сел на кровать рядом с Кэролайн, положив руку ей на колено.

— Знаешь, я слышала о докторе, который так серьёзно относился к изучению анатомии, что взял с собой скелет в медовый месяц. Жена, проснувшись, увидела, что он перебирает кости на кровати рядом с ней.

Дуайт снова улыбнулся.

— Никаких костей. По крайней мере, ближайшие два дня.

Кэролайн поцеловала его. Он потянулся к её волосам и откинул их от лица.

— Возможно, нам стоило подождать еще какое-то время, пока ты полностью не поправишься

— Возможно, нам не стоило ждать так долго, — возразил он.

Огонь в камине ярко горел, отбрасывая колышущиеся тени по всей комнате.

— Увы, моё тело для тебя уже не загадка, — сказала Кэролайн. — По крайней мере, верхнюю часть ты хорошо изучил при ярком дневном свете. Какое счастье, что у меня ничего не болело ниже пупка.

— Кэролайн, ты слишком много говоришь.

— Я знаю. И всегда буду. Вот такой у меня недостаток.

— Я должен найти способ тебя остановить?

— А есть способ?

— Думаю, да.

Кэролайн поцеловала его снова.

— Тогда попытайся.

Сэм Карн почти во всем был счастливым человеком. Несколько лет назад, когда он еще находился в руках сатаны, отец наполовину убедил, наполовину заставил его посещать молитвенные собрания методистов. И тогда его сердце постепенно смягчилось, и после тяжких душевных страданий он испытал радость прощения грехов. С тех пор он обрел Христа, и его жизнь полностью переменилась.

Уехав далеко от дома в поисках работы на шахте зятя, капитана Росса Полдарка, он обнаружил в окрестностях Нампары полное запустение. Регулярные собрания на молитвы прекратились, и большая часть деревенских вновь вернулась к плотской и грешной жизни. Сэм меньше чем за два года всё изменил: вдохновил немногих верующих, поборол сатану в многочисленных слабых и заблудших душах и привлек нескольких новичков. Все они молились и верили в светлые обещания Иеговы, что в должное время будут очищены и благословлены.

Это было существенное достижение, но на этом всё не кончилось. Действуя без одобрения лидеров движения, Сэм возводил на окраине земель Полдарков новый молельный дом, который мог вместить пятьдесят человек. Теперь дом был почти построен. Более того, не так давно Сэм отправился в Труро и встретился там с лидерами методистов, те официально назначили его наставником общины и весной обещали прислать на открытие молельного дома лучшего странствующего проповедника.

Это так вдохновляюще! Господь снизошел через него, Христос избрал его своим миссионером на этом клочке земли, и это служило постоянным источником удивления и радости. Но каждый вечер он долго молился на коленях, чтобы дарованные привилегии не вызвали грех гордыни. Сэм был самым скромным из божьих созданий и хотел навсегда таким и остаться, лишь служа Господу и восхваляя его до конца дней.

Но возможно, некоторые свои слабости и пороки Сэму не удалось искоренить. Крестом, который он носил, был его падший младший брат.

Дрейку еще не исполнилось и двадцати, он примкнул к учению методистов раньше Сэма, хотя с куда меньшим пылом, и добился истинной святости в душе и образе жизни. Братья жили вместе в прекрасном взаимопонимании, происходящем от служения Господу, пока Дрейк не повстречал Женщину.

Женитьба на подходящей женщине входила в божьи заповеди и вовсе не отрицалась и не презиралась, но, увы, девушка, к которой воспылал Дрейк, происходила из другого слоя общества. Хотя, как дочь декана, она несомненно искренне почитала Господа, ее воспитание и воззрения, которые ей привили, делали ее неподходящей парой для корнуольского методиста. Им пришлось расстаться — не из-за Сэма, не контролирующего брата, как бы ему ни хотелось, а по желанию кузена девушки, мистера Уорлеггана, и ее матери, выдавших ее замуж за подходящего молодого священника из Труро.

Несомненно, это случилось во благо всех заинтересованных лиц, но Дрейк так не считал. И убедить его не удавалось. И хотя все вокруг были уверены, что он уже через год забудет крушение первой любви и вновь станет таким же жизнерадостным, как и прежде, ничего подобного не наблюдалось даже по прошествии нескольких месяцев.

Не то чтобы он позволял кому-либо увидеть свою боль — он усердно трудился и не потерял аппетит, французская пуля в плече не повредила руке, и на лестницу или дерево он по-прежнему взбирался всё также ловко. Но Сэм, понимающий его как никто другой, знал, что внутренне Дрейк изменился. Он почти покинул общину — не приходил на вечерние собрания и часто даже не ходил в церковь по воскресеньям, а просто часами бродил по пляжу Хендрона. Он не молился с Сэмом по вечерам, и вразумить его не удавалось.

— Я знаю, что грешу, — сказал он, — прекрасно знаю. Знаю, что впал в безверие, не служу вере Христовой. Знаю, что потерял благословение. Но то, что я потерял на земле, для меня значит больше, брат... Можешь меня проклинать, но это не изменит моих чувств.

— В этом мире...

— Да, ты говорил, и это наверняка правда, но это не изменит моих чувств. Если мной завладел сатана, то пусть так, значит, он слишком силен, чтобы я мог его побороть. Оставь меня, брат, спасай другие души.

Но Сэм не мог оставить брата. Несколько недель Дрейк прожил с сестрой и зятем в Нампаре, и Демельза уговорила его не уезжать, но теперь Дрейк переехал обратно в коттедж Рис к Сэму. Впервые соседство оказалось нелегким. Росс положил этому конец в январе 1796 года.

Дрейк по-прежнему перестраивал библиотеку в Нампаре, и как-то в начале декабря его позвали в гостиную.

— Дрейк, — сказал Росс, — я знаю, ты давно хочешь отсюда уехать. Знаю, что ты считаешь, будто никогда не сможешь быть здесь счастливым после всего, что случилось. Но как бы ты ни переживал, ни я, ни Демельза не хотим наблюдать, как ты растрачиваешь жизнь в бессмысленных сожалениях. Ты — житель Корнуолла и имеешь хорошую профессию, так что здесь, где мы можем помочь, у тебя куда больше возможностей преуспеть, чем скитаясь по стране, перебиваясь случайной работой, только чтобы выжить... Я уже тебе всё это говорил, но повторю снова, потому что мне как раз пришла в голову идея — а не начать ли тебе собственное дело.

Росс взял последний выпуск «Объявлений Шерборна и Йовиля» и протянул его молодому человеку. Газета была сложена так, что последняя страница оказалась сверху, объявление было помечено. Дрейк нахмурился, разглядывая буквы — он еще с трудом читал.

— «Продается с аукциона в среду, девятого декабря, в постоялом дворе «Королевский герб» в Часуотере», — прочел он. — «Кузница, дом и земля, расположенные в Сент-Агнесс, бывшая собственность покойного Томаса Джевелла. Дом из четырех комнат, пивоварня, пекарня, амбар, склад с содержимым: одна наковальня, мехи, молотки, щипцы, две дюжины новых подков. Конюшня с одной кобылой, одним жеребенком, одним стогом старого сена. Из шести акров полтора под озимой пшеницей, два с половиной акра распаханы, шесть — под выпас овец. Долгов на двадцать один фунт. Покупатели могут осмотреть участок перед аукционом».