Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы

Презрение его матери к Маргарите начинает сказываться и на нем. Сегодня это стало ясно. Только рождением ему сына можно добиться его уважения.

«Мне нужно найти друга при этом дворе – чтобы не сойти с ума, но и ради безопасности. Мне нужен кто-то, кто поможет мне решить столь сложную задачу по рождению мужу наследника».

Но кто? Кому по силам избавить Людовика от навязанного его матерью стыда? Кто даст ему разрешение желать собственную жену?

«Отчего же он «исцеляет» других от их недугов, но не может исцелиться сам? Конечно, только Бог способен на такие чудеса. Наверное, мне нужно чудо».

Она кладет перо и смотрит в окно на реку, на широкую долину. Серебряная лента воды, бархатный пейзаж, медленное кружение птиц, раскинувших крылья, как паруса: разве не Бог создал все это? Разве не Он вместил Сына Его в лоно девственницы? Вызвать у Людовика желание – пустяк для Него. Возможно, ей стоит только попросить.

Во внутреннюю дверь стучат – так тихо, что она едва слышит. В дальнем углу ее фрейлины болтают за вышивкой. Маргарита зашторивает свою кровать, словно собираясь спать, заслоняет дверь от их глаз, а потом открывает ее.

Там стоит Людовик с молитвенно сложенными ру-ками.

– Я не должен был говорить так грубо.

– Займись со мной любовью, – шепчет она, – и все тебе простится.

Она манит его в постель, а потом шепчет, что сейчас вернется.

– Я хочу, чтобы тихая музыка убаюкала меня сегодня, – говорит она фрейлинам, и вскоре музыкант в ее углу начинает выщипывать из своей лютни нежную мелодию.

Их с Людовиком не услышат. Она скользит под одеяло к мужу.

– Моя дорогая, милая, любимая, – шепчет он, когда они раздевают друг друга. – Ты слишком хороша для меня, Маргарита. О, как хороша!

– Ш-ш-ш! Тише – ты хочешь, чтобы нас обнаружили?

– Мне все равно. Пусть слышат. Разве мы не муж и жена?

С какой готовностью Бог откликнулся на ее молитву! На самом деле она не молилась, а всего лишь подумала. А теперь, лежа под Людовиком, думает о благодарении – но эту мысль прерывает стук в дверь. С лестничного пролета раздается крик:

– Ваша Милость! Идет королева-мать!

У Людовика вырывается ругательство. Он вскакивает с кровати, натягивает рейтузы и исчезает. Маргарита остается лежать с колотящимся сердцем, трепеща от возбуждения. На этот раз они были так близки к успеху!

– Где она? – Голос Бланки рассекает складки шторы, и полное презрения лицо появляется в изножье Маргаритиной кровати.

– Спишь в такое время? Ты заболела?

– Нет, просто устала.

(От вас.)

– И неудивительно, бедная девочка! – Королева-мать криво усмехается. – Дать моему сыну такой умный совет – потребовалось напряжение всех умственных способностей.

Маргарита закрывает глаза.

– О чем ты думала, глупая девчонка? Позволила ему дать обещание заплатить любую – самую высокую – цену за реликвию!

– Вы же знаете, мама, что никто не может «позволить» моему мужу что-либо сделать. У него своя воля.

– Меня бы он послушал. Но меня там не было – и почему? Потому что ты навыдумывала небылиц, чтобы избавиться от меня.

Маргарита садится в постели.

– Слишком дорогая сорочка, чтобы в ней спать, – замечает Бланка. – Но, судя по сегодняшнему фиаско, деньгам ты цены не знаешь.

– А судя по неуместному гневу, вы не высокого мнения о своем сыне.

– Он околдован тобой. Тобой, которой стоит лишь взмахнуть ресницами, чтобы он скакнул к тебе в постель. Такая смазливенькая! А только и умеешь, что глазки строить.

– А у вас камень вместо сердца.

– Не с мягким женским сердцем управлять государством.

– Да что вы знаете о женском сердце? – Маргарита соскакивает с кровати и встает со свекровью лицом к лицу, глаза в глаза. – Вам никогда не было до меня дела. Вы отослали прочь всех, кто был мне дорог, и отказали мне в любви мужа.

– В чем дело, дорогуша? Мой сын тобой пренебрегает? – В ее глазах блеснула злоба: – Не беспокойся. Очень скоро ты воссоединишься со своей неотесанной родней.

– Мы едем в Прованс?

– Не мы, моя дорогая. Запах козлов и грязь под ногтями меня не привлекают. А вот тебе, кажется, суждено вернуться в свой драгоценный Прованс.

– Не понимаю.

– Не слышала? Уже наши подданные об этом судачат. Ты три года замужем за нашим королем, а наследников так и нет. Если вскоре не зачнешь ребенка, нам придется расторгнуть твой брак. Что расплакалась? Ничего личного. Если не можешь выполнить свой долг перед Францией, его выполнит кто-то другой. Мы слышали, Жанна, принцесса Фландрская, ищет мужа. Долго она ждать не будет – а нам не терпится присоединить ее богатые земли к своим.

Париж, 1237 год

Ришар де Семильи стоит перед ней и поет свою chanson «Par amors ferai»[31], а Маргарита подавляет зевоту.

– Довольно, – говорит она. – Можешь идти.

Незадачливый трувер направляется к дверям, а в покои входит дядя Гийом:

– Вижу, тебе все так же трудно угодить.

Она радостно вскрикивает и бросается в его шелковые объятия; он так богат, что даже пахнет золотом.

– Французы наскучили мне своими бесконечными песнями про любовь, любовь, любовь. Меня уже тошнит от «любви».

– Наверное, предпочла бы sirventois[32] Гю де Ла Ферте, а? Особенно те, что он сочинил про Белую Королеву.

– Ферте! Как я скорбела о нем! Надеялась пригласить его в Париж. – Маргарита смеется. – Его песни отогнали бы Бланку подальше.

– Тебе пришлось тяжело с ней, дорогая? Ты выглядишь так, словно не спала несколько недель. И еще сильнее похудела с прошлой нашей встречи. Ты ешь что-нибудь?

– Не так сытно, как ты, – шутит она.

Дядя Гийом в таком фаворе у короля Генриха, что теперь занимает второе место при английском дворе. Став главным советником короля, он разбогател, приобрел много земель и титулов и часто обедает за королевским столом.

– Нельзя долго есть английскую пищу и не раздаться в талии. – Дядя Гийом похлопывает себя по животу. – Мясо с картошкой, картошка с мясом, и все это потушено в жирном соусе. – Он протягивает ей пачку писем от Элеоноры и извиняется: – Довольно старые. – Он задержался у дяди Томаса в Савойе. – Но я везу в Лондон интересное предложение, и ненависть ко мне английских баронов может смягчиться.

– Вчера я получила письмо от мамы. – Маргарита ломает первую печать. – В Лондоне не все ладно.

– Из-за любви ко мне короля Генриха жизнь твоей сестры стала беспокойной. Бароны шепчутся за спиной у Норы, когда он делает мне подарки. Что случается часто.

– А ты никогда не думал отказаться от подарков?

– И оскорбить моего короля? – ухмыляется он. – Его Милость любит меня одаривать. Лицо его при этом светится, как у ребенка на Рождество.

Она читает, а он усаживается на софу.

– Завидую я Норе, – говорит Маргарита. – Усмирять недовольных баронов куда легче, чем биться за то, чтобы не расторгли брак.

– Расторгли брак? Да Людовик без ума от тебя.

Она роняет письмо на столик:

– А его мать – нет. Она держит власть, как аркан, и душит в Людовике аппетит ко мне. А потом говорит, что, если я вскоре не забеременею, отправит меня в Прованс и женит его на графине Жанне.

– Быть того не может! – Гийом достает носовой платок и вытирает лицо. – Это тревожная новость, Марго. Очень тревожная. Провансу ты нужна на троне.

– Боюсь, я мало сделала для Прованса.

– Ты всего не знаешь. – Он засовывает платок в рукав. – Не будь твоего влияния, может быть, Тулуз уже отобрал бы замки твоего отца. Его нападения не прекратились, но поутихли.

Маргарита скрывает свое удивление. У Тулуза кончились средства? Или он ранен? Если он поумерил свой пыл, она к этому непричастна.

– Симон де Монфор решил во что бы то ни стало расстроить планы королевы-матери, – говорит Маргарита.

По сообщениям Элеоноры, он сделал предложение Жанне Фландрской. Околдованная его чарами, она дала согласие выйти за него весной.

На лбу дяди углубились морщины:

– Бланка наверняка об этом слышала! Сенешаль английского короля станет графом Фландрии? На границе с Нормандией – слишком близко, чтобы Белая Королева оставалась спокойна. – Он оживляется: – Не волнуйся, дорогая. Белая Королева не допустит этого союза.

– Но дядя, ведь именно это меня и гнетет! Незамужняя Жанна Фландрская для Бланки – как мышка для кошки.

– Ты когда-нибудь видела графиню? Внешность совершенно невзрачная. И правда – серая мышка. Людовик не променяет тебя на нее.

– Дядюшка! Ты так и не понял? Выбирает не он, а Бланка.

Гийом отмахивается:

– Я предложу ей альтернативу. Не бойся: сегодня, когда я оставлю покои королевы-матери, Жанна Фландрская перестанет быть для тебя угрозой.

Лондон, 1237 год

Возраст – 14 лет

Симон де Монфор без доклада врывается в покои Элеоноры, отчего она укалывает себе иголкой палец и роняет павлиньи перья, которые прикрепляла к новой шляпке.

Он падает на колени:

– Позвольте! – Граф прижимает ее палец к губам и поцелуями осушает выступившую кровь.

Его глаза по-прежнему полны гнева, но с оттенком насмешки. Кровь размазалась по верхней губе.

– В конце концов, предательство не имеет вкуса, – говорит Монфор. – Иначе ваша кровь наверняка бы пахла горечью.

Эти слова складываются у нее в голове в стихотворные строки – они прекрасно подходят для песни, которую она сочиняет. Но Симон появился здесь не из-за поэзии, а ради дерзкого замечания – вот зачем он пришел на самом деле, понимает она. Элеонора туго натягивает поводья самообладания, скрывая недовольство.

– Очевидно, я вас обидела.

– Вы поступили со мной несправедливо и погубили мое будущее. А я считал нас друзьями.

– Мы остаемся таковыми.

– Отобрать у меня невесту и передать своему дяде – друзья так не поступают.

Элеонора потрясена:

– Мой дядя? – Неужели он женится? Отказался от сана епископа? – Тут какая-то ошибка.

– Я бы хотел ошибиться. Но Жанна пишет совершенно ясно. – Он вытаскивает из мешочка на поясе письмо. – «Томас Савойский близок мне по возрасту и опытен в управлении; кроме того, он получил одобрение от французской королевы, – читает Монфор. – Вчера мы назначили помолвку и к Рождеству поженимся».

Томас. Конечно. Они с Жанной составят идеальную пару. Оба высокие, светловолосые, склонны выпить и посмеяться, почти как брат и сестра. Оба известные дипломаты, их почитают бароны, короли и духовенство. И Жанна, так же как Томас, обожает собак, лошадей и все связанное с охотой.

Симон сминает письмо в руке:

– Это сделали вы.

– Я к этому не имела никакого отношения. Так же удивлена, как вы.

– Никто, кроме вас, не знал о моих планах.

– Но с чего бы мне вмешиваться?

– Вот именно: зачем? Из ревности, представили меня с другой женщиной?

На мгновение Элеонора забывает, что она королева, и опускает глаза, как робкая девочка. На самом деле ей пришлась не по душе его женитьба на Жанне, однако не от ревности, а потому, что это удалило бы его от английского двора.

– А возможно, вы посчитали Томаса Савойского полезным для ваших претензий на Нормандию, – продолжает он. – Однако он еще и дядя французской королевы и с такой же радостью поможет ей, как и вам.

Элеонора думает о своем письме Маргарите, в котором рассказала о планах Симона. Она ведь хотела просто ободрить сестру – как жестоко Белая Королева дразнит ее угрозами расторжения брака! – но теперь возник вопрос: не воспользовалась ли Марго письмом в собственных интересах?

– Во Фландрии я мог бы помочь королю Генриху вернуть эти земли и богатства, так нечестно отобранные у Англии, – говорит Симон.

– Знаю! Я хотела этого.

– Но не настолько, чтобы сохранить тайну.

– Симон, я сообщила только сестре, потому что…

– Ага! Признались! Вы рассказали о моих планах французской королеве.

– Да! – Глаза Элеоноры наполняются слезами. – Королева-мать угрожала ей расторгнуть брак и женить короля Людовика на Жанне. Я пыталась утешить ее.

– А она воспользовалась вашей поддержкой, чтобы доказать свою верность Франции – и предать вас.

«Дорогая сестра, не могу поверить, что ты сделала такое. Пожалуйста, скажи мне, что это не так!»

Элеонора приходит в себя:

– Это дело семейное. Я не буду обсуждать его с вами.

– Я не член вашего клана, поэтому мое благополучие вас не волнует?

– Вы знаете, что все обстоит по-другому.

Он поворачивается к выходу.

– Симон, погодите. Симон! Я приказываю вам сейчас же вернуться.

Он резко оборачивается и падает перед ней на колени, сложив руки и потупив глаза.

– Вы звали меня, госпожа?