Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы

– Я говорил вам, что на него нельзя полагаться. – Симон перестает шагать и смотрит на короля. – До того Гуго Лузиньянский восстал против короля Людовика и потерпел сокрушительное поражение.

– Как мы теперь.

Все затихают, обдумывая неудачу. Генрих спорил со своими баронами, восстанавливал их против себя и вытягивал деньги у евреев, тратя средства, которые могли понадобиться на другие нужды. Они преодолели страшную бурю на море. Королева едва не умерла в родах на чужбине, окруженная врагами. И все напрасно.

– Вы должны были послушать меня и собрать больше войск, – говорит Симон. – Но вы предпочли фальшивые обещания лживой женщины.

– Мы не знаем… – начинает Генрих, но Симон сардоническим смехом не дает ему договорить:

– Вы бы знали, если бы открыли глаза. Это письмо составила Изабелла Ангулемская и подписалась именем мужа. Именно ее надо винить в нашем провале, ее коварство, ее интриги…

– Хватит! – К Генриху вернулся его рык. – Как ты смеешь позорить мою мать?

– А как вы смеете позорить ваше королевство? Надо было слушать меня. Мой отец был великий воин, а вы – вы просто еще один простофиля. Вроде Карла Простоватого.

Генрих встает и поднимает кулаки:

– За это я мог бы посадить тебя в тюрьму.

– За правду? Простите, я забыл, что вы предпочитаете ложь.

– Вон с глаз моих. – На глазах Генриха выступают слезы. – Вон, сейчас же! Или лишишься языка. Из-мена!

На его крик сбегаются стражники и уводят побагровевшего Симона.

– Граф Лестер сейчас обвинил меня в слабости и простоватости. – Голос Генриха срывается. – Но он никогда не встречался с моей матерью. Он ее не знает.

– Она хитра, – говорит Ричард. – Вполне могла написать письма, чтобы позвать нас сюда. Мы не первые, кого она обманула. Таковы женщины.

Элеонора старается помалкивать, а то бы бросилась на защиту королевы Изабеллы. Кто, будь то мужчина или женщина, не сделал бы того же самого – или больше – ради сына? Без земель, без денег мужчина – ничто.

Почему, задается вопросом она, Гуго Лузиньянский бросил вызов французам, не имея достаточных сил?

– Ты же писал ему, Генрих, о своих трудностях с набором войска.

– Он и Пьер Бретонский собрали большую армию, – объясняет Ричард, – но Пьер сам домогается трона. Он не знал, что позвали английского короля. А когда узнал, что идем мы, то ушел и забрал с собой бо́льшую часть войска.

– Когда мы в море молились за наши жизни, Гуго и моя мать уже присягали в верности королю Людовику, – говорит Генрих. Он снова оседает на кровать, закрыв лицо руками. – Когда мы подошли к Тайбуру, французы поджидали нас.

– Ужасно! – Элеонора берет его за руку, и он слабо сжимает ее ладонь. На его глазах слезы. – Как вам удалось выбраться?

– Милостью Божьей и талантами моего брата.

– Французское войско возглавляли те люди, которых я вызволил из плена в Утремере, – объясняет Ричард. – Они позволили нам ускользнуть.

Генрих отбирает у Элеоноры свою руку:

– Если бы не Ричард, ты могла бы остаться вдовой.

Элеонора сомневается в этом; наверняка французский король не убил бы его, а взял выкуп. Но она не отрицает важности сделанного Ричардом.

– Как нам отплатит за это? – спрашивает она деверя; он несомненно придумает как.

Ричард улыбается:

– Брат уже дал мне более чем достаточно.

– Вот как? – улыбается Элеонора, зная, с какой легкостью брат вытягивает у Генриха подарки. – Что ты отдал ему, Генрих? Надеюсь, не нашего первенца? – Она поддерживает шутливый тон.

– Ничего особенного, – отвечает король. – На самом деле пустяк за такую огромную услугу.

– Скромничаешь, – говорит Ричард. – Гасконь – не такой уж пустяк.

– Мне не удалось вернуть тебе Пуату. Гасконь – просто компенсация.

– Гасконь? – У Элеоноры замирает сердце. – Которая принадлежит Эдуарду?

Генрих посмеивается и похлопывает ее по руке:

– Эдуарду достанется вся Англия. Зачем ему Гасконь?

Элеонора может дать много ответов на этот вопрос: чтобы получать гасконские доходы, когда бароны ответят «нет» на требования короля. И чтобы Эдуард получал доходы, пока не станет королем. А если королевская семья выпустит Гасконь из своих рук, ее уже не вернешь. Еще Гасконь нужна потому, что чем больше земель и титулов будет иметь Эдуард, тем более выгодный брак можно будет ему устроить. А Ричард и так богаче всех в Англии.

Но она не говорит ничего из этого. Потому что в данный момент Ричард выглядит счастливее, чем когда-либо после смерти жены. Так сильно деньги утешают мужчин в тяжелую годину. И Санче самое время приехать.

Когда Ричард уходит, Генрих обессиленно падает в объятия Элеоноры.

– Я проиграл, дорогая, и самым сокрушительным образом. Пуату потеряно. Как я теперь встречусь с моими подданными?

Элеонора гладит его по спине и шепчет утешения. Она смотрит в зеркало на противоположной стене и думает о Гаскони.

– Ты встретишь их с гордым видом, поскольку завоевал сердца гасконцев. Наши бароны, владеющие землями в Гаскони, будут очень благодарны. Только подумай, Генрих! Мы вернем Англии ее славу и отпразднуем наш успех.

– Но Гасконь принадлежит Ричарду, а не Англии.

– Ты должен забрать ее обратно.

– Что? Это невозможно.

– Ничего невозможного. Ты король. Ты можешь делать, что хочешь.

– Элеонора. Ты не понимаешь. Ричард нам нужен.

– И мы его получим. Скоро приедут моя мать и сестра. Как только он увидит легендарную красоту Санчи Прованской, то все отдаст, чтобы жениться на ней. В том числе Гасконь.

Лондон, 1243 год

Возраст – 15 лет

Он красивый мужчина. Правда, не король. Но брат короля и глаз не может оторвать от Санчи. С ним она чувствует себя как на сцене, словно выступает на блестящем концерте.

На ступенях Вестминстерского собора ее рука дрожит, когда он надевает кольцо ей на палец. Ее ноздри и рот наполняет запах ладана, вызывая позывы рвоты. Теперь она замужем, нравится ей это или нет. Прости меня, Иисусе. Но по крайней мере это не Раймунд Тулузский.

Она робко смотрит на мужа. Он улыбается. Приятная улыбка, хотя выявляет морщины у глаз. Он довольно старый, почти пятьдесят против ее пятнадцати, но ей все равно. «Пока смерть не разлучит нас», – произносит она. Если он умрет первым, она сможет уйти в монастырь.

Каждый произносит свой обет, и они идут вслед за архиепископом в собор. Ричард берет ее под руку.

– Вы прекрасны, – шепчет он ей на ходу. – Восхитительны.

Она даже не краснеет. Всю жизнь люди восхваляют ее красоту. Мама часто называла ее «золотой девочкой». Сордель писал ей песни. Когда учитель бранил ее за плохое прилежание, Маделина вытирала ей слезы и утешала: «Такой красавице не нужна латынь, чтобы по-нравиться мужу».

(Отец вообще никогда ее не хвалил. Однажды она подслушала, как Беатриса сказала ему:

– Все говорят, что Санча красивее меня. А ты что думаешь, папа?

– Все мои дочери – красавицы, – ответил он. – Но можно открыть тебе маленький секрет? Я всегда был равнодушен к блондинкам.)

Впрочем, комплименты графа Корнуоллского не такие. Он смотрит на нее, затаив дыхание, как на скульптуру или картину, от которой не может оторвать глаз, как на розовый сад, нарисованный на стене в покоях Элеоноры в лондонском дворце. Однажды Санча провела всю вторую половину дня, поглощенная этими розами, представляя, как гуляет здесь вместе с Иисусом, и воображая запах цветов.

– Он тебя боготворит, – утром сказала Элеонора, когда служанки надевали на невесту подвенечное платье – сшитое портным Элеоноры из зеленого шелка, с накидкой из синего бархата, – никогда она не носила наряда прекраснее. – Я не видела, чтобы мужчина был так сражен. Конечно, Ричард ничего так не любит, как женщин.

– Разве что деньги, – сухо заметила Маргарита. – Но я слышала, от своей первой жены он был без ума. Она славилась своей красотой.

– Не будь он так богат, ни одна женщина и не взглянула бы на него, – сказала Беатриса. Она сидела за туалетным столиком, примеряя Элеонорины драгоценности и короны, воображая себя королевой – невзирая на раздраженные взгляды Маргариты. – Пучеглазый, как жаба.

– Он был добр к своей жене? – спросила Санча. – Иногда он кажется грубым. Когда раздражается, то скрипит зубами, словно сейчас укусит.

– Но, по крайней мере, не будет тебя слюнявить, как Тулуз.

Беатриса уронила ожерелье на столик, отчего один изумруд вывалился из оправы. Маргарита вырвала у нее ожерелье.

– Это разговор не для незамужних девочек.

– Ей одиннадцать, – возразила Санча, увидев, как надулась Беатриса. – Почти брачный возраст.

Но Маргарита отослала сестру в детскую: «Там для тебя найдутся более подходящие игрушки». В глазах Беатрисы видна мстительность. Потом Санча должна ее успокоить, а то она погубит весь день.

– Я люблю, чтобы мужчина был нежный, – поделилась невеста с сестрами. – И хорошо бы он был помоложе.

– Сначала я так же думала о Генрихе, – призналась Элеонора. – Но потом полюбила его. У тебя может быть то же самое. Ричард умеет быть обаятельным.

– Но не таким, как Иисус.

Маргарита не смогла сдержать смеха.

– Да, римляне очень любили Иисуса, он их обаял.

– Сестра, будь добрее, – осадила ее Элеонора.

Санча почувствовала, как горит лицо. Иногда она сомневалась, верит ли Марго в Бога, – судя по ее разговорам, как она смеется надо всем, даже над Людовиком, «самым благочестивым королем». И еще она защищает катаров, хотя они попадут в ад.

– Санча, ты же знаешь, что мне и Марго тоже не дали выбирать мужа, – сказала Элеонора. – Мы вышли замуж не ради себя самих, а ради наших родителей и детей. И ты сделаешь то же самое. Прежде всего семья, как говорит мама.

– Я не думаю только о себе. Граф не сводит с меня глаз. Это пугает меня.

– Ричард Корнуоллский – страстный мужчина, – сказал Элеонора. – Тебе повезло.

– Но не такой страстный, как Иисус, – съязвила Маргарита.

* * *

Граф Корнуоллский держит Санчу за руку. Его ладонь такая мягкая, будто он никогда ею не пользовался. Кожа на тыльной стороне руки напоминает ей пергамент, бледная, слегка красноватая – рука старика. Как у ее папы. Но граф Ричард совсем не похож на ее отца, разве что оба старые. Папа небогат. А английский граф, похоже, готов накормить весь Лондон на пиршестве, гости заполнили зал Вестминстерского дворца и расположились даже на лужайке. Каждое блюдо здесь восхищает: улитки в сливочном масле на слоеном тесте; пряная зелень с копченым угрем наверху; огромный пирог, из которого вылетает дюжина белоснежных голубей; груши, плавающие в шафранно-сливочном соусе. Санча никогда не пробовала ничего подобного, даже в Провансе.

К тому же, в отличие от графа Прованского, граф Ричард обожает белокурых, что он демонстрирует, гладя ее по голове за столом, поднося ее волосы к свету, чтобы они блестели в его пальцах.

– Мягкое золото, – шепчет он.

Он подносит к ее губам ложку с кусочком груши и мурлычет что-то о совершенстве этих губ и языка.

– Розовые, как у котенка, – говорит он, на мгновение вызывая грусть при воспоминании о Пуавре, которую после того дня в роще она больше не видела. – Гасконцы будут тебя обожать.

Санча хмурится. Они едут в Гасконь?

– Дорогая, мы будем править Гасконью. Как только ты убедишь свою сестру вернуть ее мне.

– Убедить в чем-то Нору? – У Санчи вырывается смешок. – Я никогда этого не умела.

– Значит, придется научиться. Если хочешь стать герцогиней.

– Но я не хочу. – Ричард ошарашенно хлопает глазами. – Я вовсе не хочу быть герцогиней. Хочу быть просто хорошей женой и служить Богу.

– А я хочу быть гасконским герцогом. – Его рука сжимает ее локоть. – И ты добудешь мне этот титул.

– Но я не могу! Я… Да Нора не послушает меня.

– Тебе придется заставить ее выслушать. Поговори с ней завтра до нашего отъезда в Корнуолл.

– Нет, Ричард. Пожалуйста, не заставляйте меня. Я…

– Я думал, ты хочешь стать хорошей женой.

– Хочу. Я могу сделать все, что вы захотите. Кроме этого.

Элеонора просто посмеется над ней или рассердится. Санча не выносит ни того ни другого, особенно от Норы, ее защитницы. Она с детства защищала ее от шпилек Марго. Когда учитель ударил ее по губам за невыученную латынь, Элеонора кулаком разбила ему нос. Когда папа за столом задавал Санче философский вопрос, Элеонора защищала ее ответы, какими бы нелепыми они ни были. Нора заставила папу прогнать трубадура за то, что тот написал непристойную песню про Санчу. А теперь сестра спасла ее от этого ужасного Раймунда Тулузского. Вот уж кого бы Санча меньше всего хотела обидеть – так это Элеонору.

– Но, Санча, это же твоя обязанность – влиять на сестру в моих интересах. Теперь ты говоришь, что не поможешь мне. Что же, я зря на тебе женился?