Ночные столкновения

Беркхамстед, 1250 год

Возраст – 22 года

Она не может удержаться, чтобы не сравнить эту поездку в Беркхамстедский замок с первой, семь лет назад, после свадьбы. Тогда Ричард ехал с ней в карете, обнимая за плечи. Его пальцы касались ее волос. Его глаза долго не отрывались от нее. Улыбка вызывала морщины у глаз, отчего он казался добрым. Он звал ее «моя киска» и «куколка». Когда они приехали, он смеялся над ее восторгами при виде великолепного château.

– Замок чудесен, потому что здесь ты, моя милая.

А потом он схватил ее в охапку и понес внутрь, поднял по лестнице в ее золотисто-белые комнаты, как в сказочную страну, где нежно раздел ее.

Сегодня они молча едут с Жюстиной, которая всю дорогу спит, и кормилицей Эммой, которая, слава богу, все время молчит. Санча всегда держит ее под рукой и не выносит ее болтовни. Эдмунд тоже молчит, что обычно беспокоило ее, потому что маленький Ричард был тихим ребенком и долго не прожил. Когда он умер, то вызвал блеск в глазах отца. Санча не любит задумываться, какой потерей может стать для Ричарда смерть и этого сына.

Карета останавливается. Слуга, а не Ричард, ждет ее, протягивая руку. Она выходит и озирается в поисках мужа. Его лошадь в голове процессии стоит без всадника, нет его и среди рыцарей. Что ж, ладно. Чего она ожидала? Что он внесет ее внутрь на руках, когда давно почти с ней не разговаривает?

Она находит его в зале, он здоровается с евреем Авра-амом, чья борода немного поседела, и с его женой Флорией, которая выглядит еще лучше, чем раньше, лицо и фигура стали более женственными. Ричард, судя по всему, тоже так считает. Поахав над ребенком, Флория протягивает к нему руки, но Санча, прижав сына, отступает назад.

– Он боится незнакомых.

Ричард резким тоном говорит, что уже хватит беспокоиться, что он никогда не видел женщины, так трясущейся над ребенком, что она задушит его своей любовью.

– Пусть Флория подержит мальчика, – говорит он. – Это ему не повредит.

Санча отдает Эдмунда еврейке и смотрит, как та качает малыша, целует в носик, но так хочется выхватить его обратно. Она надеется, что он не подхватит какой-нибудь заразы. Авраам же, как она заметила, не очень интересуется ребенком. Его острые птичьи глаза смотрят на Санчу тем взглядом, который она почти забыла, – как будто у нее выросло ухо на лбу.

– Он похож на вас, мой господин, – говорит Флория Ричарду, и он действительно похож: те же длинные ресницы, льняные волосы, те же глаза смешанного цвета, та же ямочка на подбородке. Ричард встает рядом с еврейкой и смотрит на сына, как будто никогда раньше не видел. Флория поет младенцу песенку, проводит пальцем ему по животику до самого подбородка, щекочет его, отчего он впервые смеется. Ричард тоже хихикает, чего Санча не слышала уже несколько месяцев.

– Не возбуждайте его чересчур. – Она протягивает руки, чтобы взять малыша. – А то не уснет всю ночь.

Эдмунд начинает хныкать и хвататься за Санчину грудь. Она пытается качать его, как делала Флория, но от этого он только сильнее плачет.

– Бедный малыш хочет к своей кормилице, – говорит Флория.

Много она понимает, не родив ни одного после трех лет замужества! Еврейка снова протягивает руки к Эдмунду, но Санча крепко прижимает его к груди, сказав, что ему пора поспать и она должна сейчас же найти Эмму.

– Моя маленькая прелесть, – повторяет она выражение Жанны де Валлетор, отчего Ричард приподнимает брови. – Ты придешь ко мне? Хотелось бы кое-что с тобой обсудить.

– Я приду к тебе чуть позже, – говорит он. – Авраам, у меня хорошая новость. Мой брат Генрих хочет занять огромную сумму на свою авантюру по ту сторону пролива. Если он вовремя не вернет мне долг, то передаст налоги со всех евреев в Англии. И мне понадобится кто-то, чтобы собирать эти налоги. Для тебя это может оказаться очень прибыльно.

– Я живу, чтобы служить вам, мой господин, – отвечает Авраам.

Он показывает свои мелкие зубы. Санчу бросает в дрожь, и она спешит наверх, крики сына разрывают ей уши.

В ее покоях Эмма кормит Эдмунда, пока Санча щип-лет арфу. Ей слышится дыхание Ричарда, когда он стоит рядом с Флорией. Он издает жирный запах, как мокрая земля и листья. Чувствует ли еврейка этот дух? Или это тоже лишь воображение Санчи?

– Мы с ней друзья, – говорил Ричард о Жанне де Валлетор. – Не более того, а все остальное – лишь игра твоего глупого капризного воображения.

Она щиплет арфу и поет песенку Пейра Видаля:

Люди и реки —

Тысячи дней

Жизни своей

Я пел о них песни для разных людей,

Кто мог бы ко мне относиться добрей?

Но ни в одном из моих песнопений

Они не услышат упреков и пеней.

Интересно, слышал ли Пейр когда-нибудь, чтобы жена назвала его дураком? Заставляла ли она его плакать? Хотелось ли ему когда-нибудь накинуться на супругу и отплатить ей за все?

Когда она заканчивает петь, ее руки мокры от вытертых слез, а Эмма с младенцем спят на кушетке. Но Ричард так и не пришел. Сколько же дел ему нужно обсудить с Авраамом?

Санча не видела Беркхамстед три года, но Ричард заезжал сюда часто. Она бы предпочла встречаться с сестрой в Лондоне, чем терпеть унижения среди этих евреев. Но Элеонора и король Генрих часто ссорились, и Ричард не хотел, чтобы она там оставалась.

– Тебе ни к чему вмешиваться в их споры, это никому не нужно, а особенно мне, – сказал он.

Ей было жаль покидать сестру, потому что король, багровея, кричал на нее, а его братья каждую неделю распускали про нее всякие сплетни. Они начали нашептывать, что «чужаки» Санча и Элеонора сговариваются захватить власть в королевстве, и после этого Ричард отослал ее домой.

Хорошо еще, он не отправил ее обратно в Уоллинг-форд, где слуги смотрят на нее с жалостью, особенно когда приезжает с визитом Жанна де Валлетор. И почему бы им не жалеть ее? Они слышат высокомерный смех этой женщины и ее снисходительный тон, словно Санча – ребенок, а ведь сама Жанна даже не графиня! Они, наверное, знают, что Ричард развлекался с ней всю ночь, когда она приезжала «вести дела старика», по ее выражению (говорят, ее муж – совсем старик).

В конце концов Санча сказала Ричарду:

– Трембертон невелик и ничем особенно не богат. Не пойму, что за дела постоянно приводят ее сюда?

– Ты так или иначе не поймешь, – отрезал тот.

Но Санча все прекрасно понимает. Внешность баронессиного сына Филипа, которого она увидела на своем празднике в честь первенца, многое прояснила. Пока Ричард и Жанна непринужденно болтали, он стоял весь красный – сын Ричарда, почти ее ровесник! – и рассматривал гобелен на стене, изображавший сражение при Гастингсе. Понимал ли юноша, что Ричард – его отец? Зачем Жанна привела его на Санчин праздник?

«Она заявляет свои права», – догадалась Элеонора. Пока Санча не родила Ричарду сына, у него был единственный наследник – Генрих, милый мальчик, который пишет Санче стихи и дарит полевые цветы. (Откуда у него такие романтичные манеры? Явно не от отца.) – «Если бы у Ричарда не появилось других сыновей, Филип был бы вторым в очереди на наследство».

Опомнившись от удивления при виде черт, скопированных с Ричарда на лицо юноши, Санча нашла силы стряхнуть тревогу, как снежинки с плеч. Жанниных черных волос уже коснулась седина. Когда она улыбается, вокруг ее глаз видна сетка морщин. Ее руки с набухшими венами напоминают кленовые листья. Она старая! Может быть, Ричард когда-то и любил ее, много лет назад, но теперь у него есть Санча, родившая ему законного сына, и его глаза обращены к ней, что бы ни делали руки. Скоро он привыкнет любить Санчу, и Жанне де Валлетор придется обхаживать какого-нибудь другого богача.

Но через несколько дней после праздника малыш умер, кашляя и хрипя, и Ричард в этой смерти обвинил ее.

– Ты должна была вызвать лекаря. Как ты могла быть такой беспечной?

Она не стала напоминать, что сама тоже болела и у нее был такой жар, что Жюстина погрузила ее в холодную ванну, чтобы не допустить горячки, но Ричард лекаря к ней не вызвал.

– Целители все – обманщики, от них больше опасности, чем пользы, – заявил он. – Они ничем не помогли моей бедной жене – и после этого хотели, чтобы им заплатили.

«Это я твоя бедная жена», – хотела сказать Санча.

Лежа на кровати в ожидании, она размышляет о браке. Женщины в Уоллингфорде без конца говорят о своем замужестве, о сделках, о детях, о домашнем хозяйстве, о путешествиях. Санча с одним лишь ребенком, отстраненная мужем от его дел, пробовала говорить о любви, как малыш, тыкающий прутиком в муравейник. Женщины помладше удивленно смотрят на нее, а те, что старше, только качают головами и цокают языками. Что говорил про брак Ричард? Что это уксус, а любовь – масло?

Но родители же любили друг друга. Их любовь была как роман – красавица из Савойи и граф из Арагона, – и в то же время это был настоящий дружеский союз. Мама не только рожала папе детей и следила за их воспитанием, она распоряжалась расходами по дому, присматривала за слугами, вела переписку, содержала замок и делала для мужа многое другое. Так же вела себя Изабелла Маршал, когда была женой Ричарда. Но Санче он не позволяет ничего за него делать, только приглядывать за малюткой, которая для взрослой женщины – собеседник неважный.

На время она завоевала привязанность Ричарда, хотя иногда, перебрав немецкого бренди, он бывал с ней груб. Теперь же он не дает ей ничего, только гладит по голове, как собаку. Ах, хорошо бы быть собакой! Тогда она хотя бы привлекала его внимание, и он бы что-нибудь ей поручал.

Во Франции он пресекал все ее попытки помочь сестре. Элеонора просила сыграть на набожности королевы Бланки Кастильской, «как только ты умеешь», чтобы уговорить ее отдать английские земли обратно королю Генриху. Ведь он поддержал крестовый поход, но не сможет отправиться в Святую землю, пока не соберет достаточно денег – например с Нормандии.

Ричарду, намеревавшемуся во Франции заключить договор – и попытаться вернуть Нормандию, – поначалу эта мысль пришлась по душе.

– Если кто-то может тронуть сердце Белой Королевы, то это наша милая Санча, – заметил он Элеоноре.

Но она, наверное, что-то сказала не так. Когда Ричард представил ее, она спросила королеву, не сопроводит ли та ее в Ла-Сен-Шапель, собор, построенный королем Людовиком, чтобы держать там часть Истинного Креста и Терновый венец, «Чтобы я могла почтить реликвии Христа под вашим водительством». Королева улыбнулась и сказала, что, конечно, с радостью.

– Как приятно видеть такую преданность нашему Господу в столь молодой душе. Конечно, когда я была в вашем возрасте, это было в порядке вещей, но сейчас в университетах нашей молодежи преподают учение Аристотеля, если вы можете себе это представить.

– Наша мать учила нас Аристотелю, – сказала Санча, желая произвести впечатление на Белую Королеву. – Мне понравились его идеи.

– Вот как? – Королева подняла одну выщипанную бровь. – Но его Бог включает в себя божественное знание, неподвластное смерти.

– Да, госпожа… – Санча, никогда не любившая читать, особенно по-гречески, силилась найти умный ответ, перебирая смутные воспоминания об уроках философии. – Но… разве это не было написано до рождения Иисуса? Нужно видеть его в той обстановке, – процитировала она маму.

Голубые глаза королевы покрылись льдом.

– Да, вы несомненно сестра Маргариты.

От этого сравнения с Маргаритой, умнейшей женщиной из всех, кого она знала, и такой сообразительной в ответах, Санча зарделась.

– Похоже, я ей понравилась, – сказала она Ричарду, когда они сидели на устроенном для них обеде – свежая рыба под кислым лимонным соусом, молодой зеленый горошек, жареная телятина, картофель, посыпанный сыром и травами. Ричард ничего не ответил и в следующие несколько дней только хмыкал на Санчины вопросы, когда же она сможет поговорить с королевой Бланкой. Когда она стала настаивать, он погладил ее по голове и посоветовал набраться терпения, сказал, что это деликатные переговоры, что у королевы почти нет времени даже для него и что нужно ждать своей очереди.

Наконец, когда он повел ее к карете для возвращения домой – досадуя на свою неудачу с возвращением земель Генриху, так как и его кошелек от этого бы тоже потяжелел, – Санча спросила его еще раз: что случилось, почему ее встреча с французской королевой не состоялась?

– Я обещала сестре, что не разочарую ее.

– Ты никого не разочаруешь, если будешь держаться подальше от Бланки, – ответил Ричард.

Он всегда обращался с ней, как с ребенком. Когда они только что поженились, она и правда оставалась по-детски наивной и непосредственной. Это была не та уверенная в себе женщина, которой ей хотелось стать. Она не умела заставить сестер дать ему то, чего он хотел. Но теперь она изменилась. Теперь она сильнее, взрослее. Она окажет поддержку Ричарду, если он позволит. Она снова заставит его гордиться ею, как он гордился на ее празднике в честь первенца.