– Корабль горит. Мы погибнем.

– Ты не погибнешь, – возражает он. – Не погибнешь, пока я в силах помочь.

Он соскакивает с кровати, добирается до двери и выходит. Маргарита зовет его, не заботясь о том, что ее могут услышать. Она хватает плащ, натягивает на голову капюшон и бросается искать его. Она должна умереть в его объятиях.

Королева находит Жана среди других людей на носу корабля. Моряки бросают уже пятый якорь в надежде остановить корабль, прежде чем он наскочит на огромную скалу, маячащую впереди, как морское чудовище. Маргарита крестится, но не может молить о прощении за грехи, потому что Жан явно не раскаялся, а она лучше проведет вечность в чистилище с ним, чем день в раю без него.

Жуанвиль не заметил ее. Он смотрит на палубу и кричит сквозь ветер. Она разбирает слово «королева», потом «безопасность». Маргарита подходит ближе и видит лежащего ничком на палубе Людовика, его руки вытянуты вперед, он в одном халате. Король тоже кричит, но не Жуанвилю:

– Pater noster, qui es en caelis: sanctificetur Nomen Tuum[52].

Жизель дергает ее одной рукой за рукав, а другой крепко вцепляется в плащ:

– Разбудить детей, моя госпожа?

«Счастливые дети», – пронзает Маргариту мысль. Они могут проспать что угодно. В любой момент корабль может налететь на скалу и разбиться, как яйцо об миску, но дети ничего не знают об ужасе, который она испытывает в этот час.

– Нет, – говорит она Жизели, – пусть спят и безмятежно попадут к Господу.

Она ощущает дрожь, как будто судно трепещет от страха, и пробирается вперед, чтобы схватить Жуанвиля за руку. Он оборачивается со скорбным взглядом.

– Au revoir[53], – говорит ему она и хватается за борт, прежде чем корабль накренивается и взлетает на гребень волны, которая выше стен Тараскона.

Она больше не увидит Прованс, и мать, и сестер. Но, Бог даст, очень скоро увидит отца. Когда корабль упадет вниз и ударится о скалу, то мгновенно убьет самых удачливых, а остальным придется утонуть в море.

– Иди внутрь! – Жуанвиль тянет ее в свою каюту и закрывает дверь как раз в тот момент, когда гребень волны накрывает корабль, чуть не смыв Людовика, которого спасло лишь мужество одного из моряков, оставшегося на палубе и удержавшего короля. Сметающая все волна уносит беднягу за борт, он не успевает издать ни звука – даже Людовик слышит только вопли своей молитвы. И тут с кораблем происходит нечто неожиданное: он еще сильней раскачивается и содрогается, но не взлетает вверх. Якорь крепко держит его. После последней вспышки гнев стихии улегся.

Но Маргарита не замечает этого. Как только дверь закрылась, она и Жуанвиль соединились и продолжали пить друг друга, пока Людовика смывало в море, пока вода наполняла легкие спасшего его моряка, пока шторм, бросив корабль, прокатывался по Кипру, отламывая ветви деревьев, разрывая дома. Когда все опомнились, то увидели, что море невинно, словно котенок языком, лижет борта разбитого корабля, чайка пронзает воздух своим криком, а Людовик по-прежнему лежит, благодаря Господа за избавление его от зла. Но к тому времени, когда «зло» послало его ковылять к двери Жуанвиля, любовники уже закончили свое дело.

Жан открывает Людовику дверь, и Маргарита помогает ему войти.

– Что ты тут делаешь? – выдыхает король.

Она нежно, как маленького ребенка, вытирает его полотенцем.

– Сегодня мессир Жуанвиль спас мне жизнь, пустив сюда спрятаться от шторма.

– Нет, моя королева, не Жуанвиль, – говорит король, разевая рот, как выброшенная волнами рыба. – Это я спас вас обоих – и весь корабль – своими молитвами.

Маргарита целует его в лоб и помогает удержаться на ногах.

– Жуанвиль, – говорит король, – пойдем.

– Куда мы пойдем, мой господин? – спрашивает Маргарита. – Вы, мессир Жан и я?

Людовик сердито смотрит на нее:

– Уложить меня в постель.

Ее смех легок, словно ей снова тринадцать лет:

– Для этой опасной и ответственной задачи вам нужна ваша королева. И больше никто. – Она помогает королю добраться до двери, берет под руку и, бросив взгляд на Жуанвиля, ведет в королевскую каюту.

– Людовик, – говорит она, – давай высадимся в Марселе. – Можем погостить у моей сестры и твоего брата в Эксе. Думаю, сообща, ты и я, сможем забрать Прованс себе. То есть для Франции.

– Сообща?

– Да. Как король и королева. Представь, Людовик, что мы сможем совершить. Вместе.

– Я как раз об этом и думаю, – говорит он, затягивая ее в свою каюту и раздевая.

Элеонора

Сердце льва

Лондон, 1252 год

Возраст – 29 лет

Когда она садится на своего скакуна, упрек Генриха все еще звенит у нее в ушах. Высокомерие, видите ли! Она просто пользуется своими правами. Это он высокомерен: бежит в суд с каждой размолвкой, а потом бесится, когда выигрывает она.

На этой неделе судьи дважды вынесли решение в ее пользу. Сначала они оправдали ее клерка, Роберта дель Го, когда Генрих обвинил его в мошенничестве – попытался свалить на другого свое бездумное транжирство. А сегодня суд согласился с Робертом Гроссетестом, епископом Линкольнского собора, что Элеонора может назначать содержание своему священнику от ее церкви во Флэмстеде без утверждения королем.

– Высокомерие, – пробормотал Генрих во время чтения вердикта, и его отвисшее веко задергалось в нерв-ном тике.

Не обращая на него внимания, Элеонора подошла к епископу и поблагодарила за его доводы:

– Я надеялась только на письменную поддержку, но вы нашли время прийти и дать показания лично.

– Сколько она вам заплатила? – спросил стоявший у нее за спиной Генрих.

Элеоноре хотелось провалиться сквозь пол: Роберт Гроссетест – один из самых уважаемых в мире ученых.

– А что, Генрих, – ответила она, – я даю мои собственные деньги на Божье дело не только Линкольнскому собору, но и приходам по всему королевству. Хочешь посмотреть мои расходные книги? Я пошлю тебе немедленно с моим клерком – надеюсь, ты знаком с Робертом дель Го?

Хорошо, что злобным взглядом нельзя убить.

– Высокомерие, – повторил Генрих. – Никогда не думал, Элеонора, что ты пойдешь против меня.

Оскорбление на грани того, что она может вынести. Пойти против Генриха? Она скорее вырежет себе сердце. Он сам нарывается, доводит ее своими алчными Лузиньянами, которые, если б не она, захапали бы себе все.

Она, похоже, испробовала все, чтобы вернуть мужа. Делала ему подарки: совсем недавно купила роскошную мантию из пурпурно-коричневого бархата с драгоценной пряжкой в виде львиной головы, но ни разу не видела, чтобы он ее надел. Долгие часы просматривала официальные документы, чтобы дать ему совет получше, а также читала его любимые романы – в том числе ужасный «Roman de Renard»[54], – чтобы потом вместе обсудить. Отвлекаясь от государственных дел, дважды в неделю организовывала трапезу в Виндзорском дворце, чтобы обедать вместе с детьми. Ради Генриха она даже предала своих лучших друзей: отказалась давать показания в пользу Симона и Элеаноры в их денежном споре с Генрихом. Она свидетельствовала против него только в тех судебных баталиях, которые он сам начинал. Он не умеет проигрывать. А чего еще ожидать от человека, которому давали все, чего бы ни попросил, как капризному ребенку? Она понимает это, но вовсе не собирается во всем ему уступать. У нее для этого слишком независимый характер – когда-то он восхищался этой ее чертой.

Его сегодняшней вспышки раздражения она ожидала. Так почему же такая тяжесть в груди, будто к шее привязан огромный камень? Надо поехать в Виндзор, домой, к детям – это взбодрит. Для начала верховая прогулка. Погода прекрасная, хотя холодновато, и она представляет, как резво и горделиво гарцует лошадь под новым седлом с изображением любимых белых роз – ее эмблемой – с усеянными вокруг золотыми заклепками.

– Давай покрасуйся, – говорит она коню, вороша мягкую гриву.

Поездка верхом по окрестностям Лондона даст возможность покрасоваться и ей самой в роскошном голубом шелковом платье из Парижа.

В окружении рыцарей и семи фрейлин Элеонора движется рысью по широким, окаймленным деревьями улицам близ дворца, где в последние годы лондонские купцы выстроили себе изысканные особняки – к неудовольствию графа Глостера:

– Скоро они будут ходить в шелках и называть друг друга «сэр», так что не отличишь от благородных людей, – жаловался он, надувая губы.

Вышедший из одного такого дома человек кланяется ей. Его камзол, замечает она, не только шелковый, но еще и пурпурный – одежду такого цвета носят только члены королевской семьи. Видел бы Глостер!

Рыцарь сэр Томас оборачивается к ней:

– Мы подъезжаем к Черингу, моя госпожа. – Район борделей. – Это не место для королевы.

Объезд займет целый час, а после вспышки Генриха ей так хочется обнять и расцеловать детей, не терпится посадить их на колени и услышать, как они говорят «я люблю тебя».

– Меня окружают рыцари, и мне не страшны проститутки и воришки, – говорит она и пришпоривает коня, направляясь в центр Черинг-Роуд. Может быть, высмотрит там кого-нибудь из баронов, а лучше всего – Уильяма де Валенса под ручку со шлюшкой. Скандал!

Рыцари плотно окружили ее, а просторные и светлые дома сменились тесными и темными, где верхние этажи так нависают над проезжей частью, что почти заслоняют небо. Позади них вдоль убогих, грязных переулков гниют ветхие лачуги рядом с кучами объедков, мусора и зловонных экскрементов. Элеонора жмурится от копоти. В этих лачугах, вероятно, живут убогие люди, судя по шлепающим по навозу детям и скалящимся, грязнющим собакам. Какой-то человек с волосами, как паутина, копавшийся в мусорных кучах в поисках еды, разыскивает брошенную Элеонорой монету. Кавалькада въезжает в район лавок, где улицы бурлят жизнью: дети гоняются за собаками; молодая женщина продает фрукты из корзины; лошади и ослы тянут повозки; мальчишка, зажав в кулаке брошенную Элеонорой серебряную монету, прыгает через лужи, уклоняясь от цепких рук мусорщика. Женщина с распущенными рыжими волосами под желто-полосатым чепцом проститутки выглядит нелепо в шелковой мантии с горностаем, очень похожей на ту, что Элеонора подарила Генриху.

– Стой! – Элеонора соскальзывает с коня и подходит к рыжеволосой женщине. Из-под туфель летит гравий и грязь – ее грязь, поскольку каждый дюйм земли в королевстве принадлежит ей и Генриху, так же как и мантия на этой женщине.

– На тебе кое-что принадлежащее мне, – говорит она женщине, пристально глядя на пряжку: золотой лев с глазами из драгоценных камней, изготовленный специально для Генриха.

Женщина подбоченивается:

– Ты так думаешь?

Элеонора трогает мягкий мех по краю мантии:

– Я подарила это мужу.

Женщина смеется, запрокинув голову. Элеонора оглядывается: к ней идут двое из ее рыцарей, собирается толпа зевак.

– Сомневаюсь в этом, киска, – говорит проститутка. – Я получила это от короля Англии.

– Ты хочешь сказать, от кого-то из его слуг. Мне очень жаль, мантия была не его, чтобы дарить.

– Я получила ее от самого короля. – выпрямляется она. – Он сказал, что эти глаза напоминают ему меня, и золотая грива тоже.

– Твои заявления весьма сомнительны. – Хотя Генрих мог бы сказать такое. Когда-то он сыпал сантиментами.

– А я ему сказала: Генрих, но ведь это ты лев. И знаешь, что он ответил? – Ее губы вытягиваются в улыбке. – Он сказал: а ты, Мэйзи, coeur de lion[55].

– Не может быть! – возвышает голос Элеонора и тянется к мантии. – Как твоя королева, я требую отдать мне мантию.

– Не моя королева, – ухмыляется проститутка. – Этот титул может носить только англичанка. – Она вырывается от Элеоноры и идет прочь – но Элеонора вцепляется в мантию, дергает со всей силы и хрипит:

– Отдай сейчас же.

Женщина набрасывается на нее с раскрытыми ладонями и больше напоминая раненую птицу, а не льва, и сбивает Элеонорину шляпку в грязь. Из толпы раздаются крики:

– Дай ей, Мэйзи! Покажи, что мы думаем об иностранках!

Звук рвущейся ткани, и женщина, вырвавшись от захвата, падает. Толпа приближается, кто-то пытается выхватить мантию у Элеоноры, но на толпу надвигаются рыцари с обнаженными мечами, оттесняют всех назад и спрашивают королеву, не желает ли она посадить проститутку в тюрьму. Наоборот, отвечает Элеонора, эту женщину нужно прогнать подальше от королевского двора.

– Ты не хочешь заплатить мне за это? – кричит проститутка, поднимаясь на ноги, но сэр Томас снова сбивает ее с ног:

– Проявляй почтение к королеве Англии!

– Эту мантию я получила за оказанные услуги, – говорит женщина и добавляет: – Моя госпожа.

Элеонора достает кошелек и вываливает его содержимое на землю – поток серебра, – затем поворачивается и идет прочь, не обращая внимания на крики толпы.

– Несколько монет? – кричит вслед женщина. – Это все, что ты можешь дать?