Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы

– Что за соглашение?

– Оно делает меня самовластным графом Прованса. Наш сын унаследует его, но только после моей смерти.

Сердце Маргариты начинает колотиться все чаще, словно она взбирается на гору.

– Беатриса не подписала бы такого соглашения. Она любила нашего отца и отнеслась бы с уважением к его последней воле.

– Единственный человек, кого она любила больше, – это я, – возражает Карл. – Вот почему я и пришел к вам. – В свое время ее пришлось поспешно похоронить в Витербо, объясняет он, но это было совсем не то, чего она желала. – Она умоляла, чтобы ее похоронили рядом с отцом, хотела там обрести вечный покой.

– В усыпальнице, которую я выстроила для нашего отца? Это невозможно. – Маргарита отворачивается, сжимая руки. Она опоздала! Беатриса уже отписала ее долю Прованса. Ее сердце сжимается, как засохший каштан в скорлупе.

– Невозможно? Почему? Там достаточно места. Разве вы не собирались похоронить там вашу мать? Однако она предпочла компанию своих братьев, а не мужа. – Его голос звучит обвиняюще, словно это дело рук Маргариты.

– Я не улавливаю ваших доводов.

– Последним желанием вашей сестры было лежать между ее отцом и мною.

– Она никогда не учитывала моих желаний. Почему я должна считаться с ее волей?

– Она обожала вас. Но вы были ослеплены жадностью и не могли этого видеть.

– Вы обвиняете меня в жадности? – Ее смех звучит громко, как у Элеоноры, и хрипло, как у ворона. – Пора заканчивать дискуссию. – Она снова пытается обойти его, но он обхватывает ее руками.

– Было бы приятно посадить вас в тюрьму, – говорит она. – Стоит мне только крикнуть, так и будет.

– Не советую, Ваше Королевское Высочество. – Края его век покраснели, словно он несколько дней не спал. – Вам не понравится, если кто-то услышит то, что я сейчас вам скажу.

И скрипящим негромким голосом он рассказывает Маргарите ее тайну.

На пути из Утремера домой в ту ночь видели, как она выбежала без одежды на палубу с горящей ночной рубашкой. И также через открытую дверь в каюту видели Жуанвиля. Маргариту прошибает пот.

– Не беспокойтесь. Бартоломё никому не сказал. Однако, вернувшись во Францию, он пришел ко мне, терзаемый чувством вины и своей любви к Людовику.

Маргарита внезапно чувствует слабость, как будто сейчас упадет в обморок. Но не может сесть, потому что Карл держит ее за плечи, причиняя боль.

– Но вы Людовику ничего не сказали, – говорит она.

– Не сказал. Я собирался, так как мне никогда не было дела до успешности благородного Жуанвиля, а еще меньше до вас. Как бы я порадовался вашему крушению! – Он так близко, что она ощущает, как его слюна брызжет ей в лицо. – Но я сохранил вашу тайну. За это можете благодарить Беатрису. Она упросила меня не говорить.

– А вы согласились, я полагаю, по своему добросердечию.

Он смеется:

– Вы не так плохо меня знаете. Ей пришлось дать мне кое-что взамен: обещание. Которое она блюла до смерти, хотя пожертвовала вашей любовью.

Маргарите хочется убежать, она отталкивает Карла, высвобождается от его рук. Она не хочет слышать окончания его мерзкой истории – и все же слушает.

– Почему я должна вам верить?

– А зачем мне врать? Все, чего я хочу, у меня есть – отчасти благодаря вашей неосторожности.

– Не понимаю, какое отношение моя личная жизнь имеет к вашим амбициям.

– Беатриса заплатила цену за вашу личную жизнь. Когда я рассказывал ей эту историю о вас, она собиралась отправить папе петицию с просьбой признать Тараскон вашим.

Маргарита нащупывает рукой кровать и медленно садится. Оказывается, Беатриса все-таки собиралась сдержать свое обещание. Она никогда не была врагом.

– Конечно, я запретил ей отсылать письмо. Но Беатриса не была послушной женщиной. Она согласилась лишь в обмен на мое молчание – и молчание Барто-ломё.

– Почему же она не сказала мне? – Маргариту одолевают рыдания.

– Такова была наша договоренность – что она не скажет никому, а особенно вам. Я не хотел прослыть человеком, который поддается угрозам и заключает сделки с собственной женой.

– А теперь что? Думаете, что угрожаете мне? Идите! Расскажите Людовику о том, что вы якобы знаете. Я буду все отрицать, и Жуанвиль тоже.

Ложь уже начала складываться у нее в голове. Жуанвиль на палубе услышал ее крики. Он поспешил внутрь, когда она выбежала с горящей ночной рубашкой. А когда она забежала обратно в каюту, он стоял у кровати, зажмурившись, и предложил ей одеяло, чтобы прикрыться.

Улыбка Карла наводит жуткий страх.

– Зачем мне вам угрожать? У вас нет ничего такого, что мне нужно.

– Прованс больше не ваш. Согласно завещанию моего отца он переходит к Беатрисиному сыну. Я пойду войной, чтобы пресечь ваши попытки править графством. И победа будет за мной.

Его смех заставляет ее вскочить, сжав кулаки.

– Вам меня не одолеть, – говорит Карл. – Завещание вашего отца изменено. Папа римский исправил его – по требованию Беатрисы.

Маргарита подавляет крик. Как кто-то может исправить последнюю волю человека после его смерти? Но ясно, что Карл нашел способ.

– Ваша сестра Элеонора заплатила высокую цену за свои амбиции. Она обещала папе римскому звезды с небес в обмен на сицилийскую корону. Но революции стоят дорого.

– Так вот почему вы помогали Симону – потому что хотели Сицилию!

– Моя тактика увенчалась успехом. Потратив все до последней монеты из сокровищницы на войну с мятежниками, королева Элеонора не смогла отдать папе сумму, которую обязалась заплатить. Он угрожал отлучить короля Генриха от церкви. Если бы это случилось, его – и вашей сестры – правление закончилось бы. Беатриса уговорила меня помочь. И, конечно, я предложил выплатить их долг – но за определенную цену.

Если бы пришлось еще хоть мгновение выносить эту самодовольную улыбку, Маргарита сошла бы с ума.

– Я ухожу, – говорит она и поворачивается, но его слова останавливают ее.

– Беатриса отдала бы все за вашу любовь. Быть одной из вас – одной из савойских сестер – это все, чего она хотела в жизни. И все же отказалась от этого желания ради вас. Теперь вы можете отплатить ей, позволив похоронить ее тело рядом с вашим отцом.

Маргарита вздыхает. Как могла она так ошибиться в своей сестре?

– Я соглашусь, – говорит она. – Это самое меньшее, чем я могу почтить ее память, учитывая все, что она сделала для Элеоноры и для меня.

Он кланяется:

– И согласитесь похоронить там и меня?

Маргарита разражается смехом. Она бы предпочла увидеть, как его заживо пожирают кабаны.

Стук в дверь. Входит Жизель.

– Моя госпожа, король Людовик зовет вас и мессира Карла в зал.

– Я теперь король, – поправляет ее Карл. – Меня следует называть «Ваша Милость».

– Если назовешь его «Ваша Милость», я тебя выгоню, – шепчет ей Маргарита по пути вниз, где вокруг возвышения собралась многосотенная толпа.

При виде Людовика на троне, во всех королевских регалиях: в мехах, шелках, золотом шитье, даже в короне – впервые после возвращения из Утремера, – она забывает про Карла. Когда королева проходит сквозь толпу, к ней с мрачным видом приближается Жан.

– Король собирается снова взять крест, – шепчет он. – И попросит нас отправиться с ним.

У Маргариты подгибаются ноги; Жан протягивает руку, и она опирается на нее.

– Мессир Жан, – слышит она и, обернувшись, видит рядом Карла, уставившегося на их сцепленные руки.

– Карл, – говорит Маргарита, отпуская Жана. – Людовик хочет взять крест.

Карл прищуривается. Маргарита чуть ли не слышит, как в голове его роятся планы: какую я могу извлечь выгоду?

Когда она поднимается на возвышение, Людовик едва не подпрыгивает на своей скамье. В глазах его пляшет возбуждение. Как только Маргарита усаживается рядом, он вскакивает. Гул голосов затихает до полной тишины. Людовик делает свое объявление.

Маргарита, думая о жаре и пыли, кровожадных сарацинах, скорпионах, вонючих верблюдах, не может понять – почему? Почему он хочет туда вернуться? Ведь лучше вечность в аду, чем еще один год в Утремере.

Господь призвал его, говорит король, для «самой благородной и священной задачи». Святой город, говорит он, подобен попавшей в беду девушке, ожидающей спасения благородным рыцарем.

– Мы должны спасти ее от язычников! – кричит он. – Если не мы, то кто? Если не сейчас, то когда?

Речь звучит восторженно, но в ответ встречает тишину. Лишь несколько молодых рыцарей – слишком юных, чтобы участвовать в предыдущем походе, – выходят вперед в знак своей поддержки. И вдруг – кинжал Маргарите в горло, остановивший ее крик «Нет!» – Жан-Тристан, рожденный в Египте среди страха и печали, а теперь миловидный молодой человек семнадцати лет, изящный, как его отец, и слишком мягкий по натуре для войны, выходит вперед и объявляет, что присоединяется к отцу. Она выдавливает из себя улыбку, стараясь выразить восхищение мужественным сыном, но мысленно орет на Людовика и раздирает ему лицо. «Ты спятил?» Конечно, он спятил. «Я не дам тебе сделать этого!» Но как его остановишь?

Их сын Петр всего шестнадцати лет и дочь Изабелла, графиня Шампани (говорят о ее большом сходстве с Маргаритой), тоже выходят вперед. И они отправятся в поход. А потом на возвышение поднимается Филипп и склоняет перед Людовиком свою темноволосую голову. Все замирают. Наследник трона! Неужели король допустит это?

– Это мой сын, – говорит Людовик, – которым я очень доволен.

В очевидно отрепетированной сцене Филипп опускается перед королем на колени. Людовик вынимает из ножен меч и касается клинком его плеч, правого и левого, а потом головы, производя в рыцари. Маргарита вытирает с лица слезы, все еще силясь улыбнуться.

И тут король обращается к ней.

– Моя королева, – говорит он, – твои отвага и находчивость спасли нам жизнь в прошлом походе в Утремер. Я полагаю, мы можем рассчитывать, что ты пойдешь с нами снова?

Глаза баронов и рыцарей, их жен, слуг, сыновей и дочерей направлены на нее, а она стоит молча, пот пропитал ее платье, пульс стучит в ушах. «Прости, Беатриса». Голубой взор Жана успокаивает ее. Его голова почти незаметно покачивается из стороны в сторону, подсказывая ей ответ, который она и так знает.

– Нет, мой господин, – говорит Маргарита. Зал задерживает дыхание. – Бог не призвал меня в этот поход. Как вашей королеве, он велит мне остаться в Париже и править королевством. А кроме того, – она находит в толпе Карла и тепло ему улыбается, – я знаю, что вы окажетесь в верных руках. Ваш брат Карл, король сицилийский, собирается отправиться с вами. – Она уже наслаждается холодным взглядом Карла. – Он обещал мне сегодня, что останется рядом с вами до конца вашего похода.

Лондон, 1271 год

Возраст – 48 лет

Плотная, как саван, скорбь повисла на похоронах Генриха Германского. Элеоноре жгут язык угрызения совести. Она надеялась, что при королевском дворе племянник станет ее верным помощником, хотела наградить его за содействие в освобождении Эдуарда. Но когда Генрих ослаб от болезней, а Эдуард отправился искать славы в Утремере с королем Людовиком, королева занялась подавлением мелких восстаний, поднимаемых горячими головами и искателями славы. Через шесть лет после разгрома Симона при Ившеме Англию по-прежнему швыряет вверх и вниз, как корабль в бурю, – и Элеонора его единственный якорь.

Монахи опускают гроб в могилу рядом с могилой Санчи. Ричард напротив Элеоноры всхлипывает, припав к плечу своей новой красивой шестнадцатилетней жены Беатрисы Фолкенбургской, чье отвращение к браку с шестидесятилетним стариком отражается на ее лице, будто ей приходится терпеть дурной запах. Элеонора внимательно следит за Ричардом. Когда он поднимает на нее глаза, она видит в них ненависть. Как и ожидала. Она подходит к нему после окончания службы, когда все идут мимо прекрасной старой церкви и величественных шпилей аббатства, основанного Ричардом и Санчей. Он уже не плачет, но выглядит так, будто готов взорваться.

– Я знаю, о чем ты думаешь, и заклинаю все взвесить еще раз, – говорит Элеонора. – Эту войну нужно прекратить, ради Англии.

– Это сыновья Симона де Монфора должны прекратить ее. Ради Англии.

– Мы разыщем их, Ричард, и повесим высоко.

– Я надеюсь, их ждет гаррота. – Он кривит губы. – Хочу увидеть их муки.

Ему хочется отомстить. Элеонора, несомненно, чувствовала бы то же самое, если бы Монфоры таким коварным образом убили Эдуарда. Бедный Генрих Германский: у него не было возможности защищаться, так как братья Монфоры ударили его в спину, когда он на коленях молился в церкви в Витербо.

– Ричард, их смертные души будут мучиться в аду. Разве этого не достаточно? – Папа римский уже отлучил их от церкви за злодейское убийство.

– Разве это вернет мне сына?

Слышны крики и топот копыт, шесть всадников несутся по кладбищу, поднимая в воздух клочки травы и вереска, словно намереваясь затоптать идущих. Эдуард поднимает меч, но Амо Лестранж, Роджер Лейбурн и лузиньянские кузены загораживают его и умоляют спрятаться в церкви. Элеонора хватает Генриха за локоть и бежит с ним, насколько позволяют его пораженные артритом ноги, – то есть не очень быстро.