Но теперь она уже давно поняла, что ей хотелось целовать его не в лоб, а в губы. Он вошел в ее жизнь, точно огонь очага в холодный, непроветренный дом! Конечно, Эмили ничем не выдавала ему своих чувств; даже мысль, что он мог бы догадаться, страшила ее.

Но ей нечем было защищаться. Жизнь в ней била ключом, и она чувствовала, как вся ее энергия пропадает даром, ни за что. Ее захлестывала страстная потребность жить – дать выход своим жизненным силам. Сколько одиноких прогулок совершила она тогда, стремясь утомить себя, раствориться в природе! Она торопливо шла, почти бежала через безлюдные рощи и поля, ища спасения от мыслей о напрасно загубленной жизни. Ведь Бенсона она не любила, и они оба это знали с первого дня. Она пыталась вернуть себе настроение своей юности, когда перед ней открывался весь мир.

Для чего так вылеплена ее фигура, так блестят темные волосы, а глаза лучатся светом! Эмили пыталась взглянуть правде в глаза. То, что она испытывает, – темное, дурное чувство. Она должна убить в себе это влечение, должна бежать от этого. И действовать надо немедленно, иначе ее захватит и неудержимо понесет. А другая мысль с жаром доказывала: жизнь дана для любви, для счастья! А ей через месяц уже тридцать пять лет. Что же, она состарится, так и не изведав страсти? Но все-таки… Чувство к юноше, почти мальчику, годящемуся ей в сыновья… Тут что-то нехорошее, запретное, постыдное.

Эта мысль преследовала ее, в темноте заливала краской щеки, когда она лежала без сна. А потом все начиналось сначала. Но она никогда не думала, что и он может полюбить ее. Как может он ее любить? За что?

Когда позвали к обеду, она спустилась вниз и села спиной к окну, сразу увидев юношу, который через весь зал шел к ней, словно во сне. Он не сказал ни слова. Но какими глазами он смотрел на нее! Сердце запрыгало. Может быть, это и есть мгновение, о котором она мечтала. Как восхитительно видеть у него на лице это выражение, словно он забыл обо всем на свете, кроме нее. Ужасно думать, что через мгновение это выражение исчезнет, чтобы никогда не повториться!

Обед начался. За круглым дубовым столом при свечах, под мрачными портретами предков хозяев дома, Эмили сидела между Стивеном и судьей. Он же оказался напротив, между забавной старушкой и молоденькой девушкой в голубом, которую ей не представили. Девочка имела очень светлые волосы, очень белую кожу, а яркие синие глаза говорили, что сидящая рядом поблекшая матрона – ее мать. Девочка была похожа на голубоглазую незабудку. Эмили трудно было отвести взгляд от нее. Не потому, что она красива, хотя она была мила, только очень какая-то слабенькая, хилая. Но она была молода! Вот почему не смотреть на нее было для Эмили невозможно. Всякий раз, как ей удавалось украдкой, во время разговора с соседями по столу, взглянуть в ту сторону, где эта девочка сидела рядом с ним, и увидеть, как эти юные существа улыбаются друг другу, сердце ее сжималось и останавливалось. Уж не поэтому ли в его взгляде исчезло что-то важное для нее? Эмили усилием воли подавила свои страхи. Она сама сейчас выглядит превосходно, и она заметила, что девочка тоже невольно заглядывается на нее. А он?

Эмили чувствовала, что непреодолимо, как магнит, притягивает его к себе, видела, что он стал украдкой смотреть в ее сторону. Какие у него смятенные глаза!

Обед подходил к концу, все разбредались кто куда. Они вышли со Стивеном под руку и пошли по длинной липовой аллее вдоль всего городка. Мягкий теплый ветер обдувал ее горящее лицо, шевелил пряди роскошных волос. Ей не было стыдно за этот обед. Каждому свое время. Время этой девушки еще не пришло, поэтому Эмили взяла то, что ей причитается.

В тот вечер перед сном она открыла в своей комнате окно и облокотилась на подоконник. Здесь, наверху, похоже, было еще более душно. Как прекрасна ночь со спрятавшимися в складках зноя звездами и тусклой непрозрачной луной! Деревья, всегда шуршащие по ночам, стояли смирно и безмолвно. Лицо ощущало подвижный воздух. Но в тишине были разлиты чувства, страсть, страдания. Неужели она не может притянуть его к себе из этой черной мерцающей бездны? Притянуть прямо к себе, томящейся у окна? И она уронила голову на руки.

А что это за свет, там внизу, слева? Чье это окно – старушки Норток? Нет, это маленькая комнатка для гостей… а там… Значит он не спит! Эмили наклонилась еще больше. Свет в нижнем окне заколебался, и в проеме появилась его голова. Она лишь наполовину различала его, а наполовину воображала себе, таинственное и неясное.

– Как чудесно, да? – шепотом спросила она.

– Изумительно, – донесся ответный шепот.

– Отчего вы не спите? – спросила Эмили.

– Не хочется. А вам?

– Абсолютно. Слышите, как совы кричат?

– Конечно, слышу.

– А пахнет-то как!

– Замечательно. Вы меня видите?

– Немножко. А вы меня?

– Чуть-чуть. Принести свечу?

– Нет-нет. Вы все испортите. У вас шея не заболит смотреть вверх?

– Нет, ничего, не беспокойтесь.

– Хотите есть?

– Да, но ведь уже поздно.

– Подождите минуточку. Я спущу вам шоколадку. Держите! – Эмили ловко завернула плитку в край полотенца и опустила вниз.

Все получилось как нельзя лучше.

– Поймали? – спросила она.

– Да, большое спасибо, вы так добры.

– Послушайте, а вы не простудитесь? – забеспокоилась Эмили, заметив, что ветерок заиграл его рубашкой.

– Да нет. Так красиво, что просто не хочется спать. Вы какую звезду выбираете? – спросил он, кивнув на небо. – Моя вон та, белая, надо мною.

– А моя – вон та, видите? Над бледной, мигает красноватым светом.

Все вокруг было темное, спокойное, напоенной чудесными запахами. Под окнами, закрыв стену, рос большой куст жасмина, благоухающий райским ароматом. Несметное количество звездочек-цветов. Звезды, звезды в небе и на земле! Она наполнилась храбростью и надеждой.

Старый густой заросший парк в северной части городка давно нравился Эмили. Он показался ей прекрасным – здесь только и устраивать лесным нимфам свидание с фавнами, среди этих мшистых стволов, в высоких зарослях папоротника между валунами. После вчерашнего неожиданного ночного разговора ей необходимо было побыть одной – слишком все хорошо получилось… Она шла вдоль стены по направлению к реке, но калитки все не было, и она уже стала беспокоиться, что идет не туда. За оградой слышно было журчание воды, перетекающей с камня на камень в неглубоком русле. Вокруг лежали замшелые валуны, выглядывая из зарослей папоротника как спины слонов, улегшихся в траву.

Впереди мелькнуло что-то белое, яркое на темной зелени парка. Эмили замедлила шаг и вгляделась. На очередном «слоне» лежал почти такой же большой белый плоский камень. И у этого камня стоял ее юный собеседник, прислонив к нему удочку. А на траве, упершись локтями в колени и положив подбородок на него сидела эта девочка и снизу вверх смотрела на него. Какое оживленное было у него лицо!

И Эмили вдруг почудилось, что оба эти юных лица слились в одно лицо Юности! Гляди она на них хоть всю жизнь, и тогда бы у нее в сердце так не запечатлелось это видение. Видение того, что ей уже не вернуть никогда. Сама не зная как, она, точно раненный зверь, понеслась прочь, спотыкаясь среди камней и кустов. Как горько! Такая глупенькая беленькая девочка – и она, Эмили, забыта! Так ли это? Разве не может она вырвать его и вернуть себе силой, о которой эта девочка ничего не знает? Пусть только однажды увидит он блаженство, которое она может ему дать! Разве это невозможно!

Эмили остановилась, задыхаясь, и прислонилась к стволу лиственницы. Все чувства словно застыли, остался лишь этот трепет сомнения. Зачем ей щадить эту девочку? К чему колебания? Ведь за ней первенство. Она и сейчас обладала властью Над ним. И сейчас она может связать его узами, которые он сам какое-то время не захочет разорвать. Связать? Какое гнусное слово. О, это было бы низко, низко! Завладеть им, когда он тянется к тому, что она дать не может: к юности, невинности, Весне?!

Эмили оттолкнулась от ствола, который поддерживал ее в горячечных думах, и бросилась бежать наискосок по склону, не глядя куда ступает. Такое с ней уже было, но как больно, как горько повторять свои ошибки, идя на поводу страстей! Ветерок, потянувший с реки, остудил ее лицо и принес еле ощутимое чувство облегчения. Благородство! Что значит это пустое слово? Может быть, благороднее чувствует себя тот, кто оставил всякую надежду на счастье?

Она провела ладонями по лицу, по волосам, по платью. Сколько времени прошло? Давно она здесь, в парке? И медленно пошла к дому. Слава Богу, она не поддалась ни страсти, ни жалости, не вымолвила ни слова лжи, не предала своего сердца. Это было бы ужасно. Она долго стояла, глядя на клумбы перед домом, словно хотела разглядеть свое будущее в гуще цветов, потом собралась с духом и вошла в дом. На террасе никого не было, в гостиной тоже. Ей удалось, ни с кем не встретившись, подняться к себе, но она не чувствовала себя в безопасности.

В ту ночь Эмили ни на минуту не забылась сном.

Раскаянье ли не давало ей уснуть или пьянила память? Ей казалось, что ее чувства – преступление, но не против мужа, не против себя самой, а только против юности. Стыдилась ли она своих уловок, к которым прибегала в последние дни? Улыбок, которыми дарила молодого человека, полунамеков, вздохов? Нет, не стыдилась! Простит ли она себе это? А если из-за нее он сделается таким же, как и сотни других мальчиков, – просто циничным юнцом? Нет, конечно же нет, иначе она не полюбила бы его с первого взгляда, как только увидела его улыбку.

Всю ночь Эмили провела у окна. Иногда задремывала в кресле. Один раз пробудилась, вздрогнула с ясным ощущением, что кто-то только что наклонился над ней. Быть может, он правда был здесь и неслышно удалился?

Потом подошел рассвет – серый, туманный, печальный, обволакивающий каждое дерево и расстилавшийся на далеком изгибе реки.

Тихий щебет проснулся в гуще деревьев, слабо различимых в тумане. И тогда она уснула.

Ей приснилось, что она одна в лодке, на реке, и плывет среди островерхих цветов, похожих на свечки люпина, а вокруг летают птицы и громко поют. Она поняла: не может шевельнуть ни ногой ни рукой, но это чувство беспомощности ей приятно. Хочется отдаться на волю чужих приказов. Постепенно она замечает, что ее несет все ближе к чему-то, но это ни земля, ни вода, ни свет, ни тьма, – просто что-то необъяснимое, чего не выразить словами. А потом увидела, из камышей на берегу на нее смотрят какие-то существа, большие и косматые.

Лодку несет и Те за ней движутся тоже. Она хочет поднять руки, закрыть глаза, но не может. Эмили проснулась с рыданием… Было уже утро.

Она позвонила и попросила горничную позвать к ней мужа. Но пока ждала его прихода, гордость в ней возмутилась. Он не должен видеть ее такую! Это невозможно! Она положила себе на лоб платок, смоченный одеколоном.

Мистер Бенсон явился сразу же; быстрыми, энергичными шагами вошел в комнату и остановился, глядя на нее. Не заговаривал, не спрашивал, что случилось, а просто стоял и ждал. И, как никогда прежде ясно, она поняла, что он как бы начинается там, где кончается она. Она призвала всю свою храбрость и проговорила:

– Я гуляла в парке и, наверное, солнце напекло мне голову. Мне хотелось бы завтра утром уехать домой, если ты не против. Неприятно стеснять чужих людей.

Кажется, на его лице мелькнула улыбка, но оно оставалось серьезным:

– Разумеется, дорогая Эмили, последствия небольшого солнечного удара сказываются несколько дней. Но сможешь ли ты перенести дорогу?

И внезапно она почувствовала, что Стивен понимает все, но заставляет себя показывать, что ничего не знает.

Благородно это с его стороны или отвратительно, она уже не обдумывала, а просто закрыла глаза и сказала:

– У меня очень болит голова, но все равно я доеду. Только мне бы не хотелось подымать, тут переполох. Нельзя ли уехать пока все еще будут спать?

– Ну что ж. В этом есть свои преимущества, – ответил Бенсон.

Затем стало совершенно тихо, но он был еще рядом. Это немое, недвижное присутствие – отныне вся ее жизнь. Да, да, таково ее будущее – без чувств, без движения. И несмотря на страх, ей мучительно захотелось взглянуть на это свое будущее. Она открыла глаза. Стив стоял на том же месте, в той же позе и смотрел на нее. А его опущенная рука нервно сжимала и разжимала полу куртки. И внезапно Эмили почувствовала жалость. Не к себе или к своему будущему, а к нему. И она мягко сказала:

– Мне очень жаль, Стивен.

Словно он услышал что то страшное и недопустимое, глаза его болезненно расширились, он спрятал сжимавшуюся руку в карман, повернулся и вышел.

Эмили очнулась от нахлынувших воспоминаний и увидела себя в зеркале, перед которым сидела. Вскинув голову, она оглядела старинное ожерелье у себя на шее, провела по нему кончиками пальцев. Встала, обвела взглядом свои шелковистые руки, полуобнаженную спину, сияющую шею, очертания груди, всю себя. Тут приладила, там отряхнула, почти бессознательно ловкими движениями расправила складки простого и очень красивого платья.