– Выберите какой-то один цветок, мадам, и тогда посмотрим.

Она улыбнулась и начала ходить по кругу, вдоль стены сада. Со своими длинными, стройными ногами и длинной, изящной шеей она напоминала мне серебристую цаплю. Мне случалось видеть, как цапли вскидывают головы – точь-в-точь как она. Ее фрейлины следили за нею, затаив дыхание. Никола де Клерак стоял на заднем плане, вместе с двумя лейб-гвардейцами, которые поехали с королевой, чтобы в случае чего защитить ее. У меня было отчетливое чувство неправильности происходящего – ни одна из сопровождавших королеву женщин не верила, что цветы обладают какой-либо силой, и все они просто насмехались надо мной.

Королева присела на корточки спиной ко мне.

– Вот этот, – сказала она

Выпрямившись, она повернулась и вытянула вперед руку с цветком. У него был длинный, покрытый черно-фиолетовыми крапинками стебель, продолговатые листья с глубокими зазубринами и на конце – кисть желтых цветков. Я в ужасе отшатнулась – на мгновение я увидела осу, желтую, с прозрачными перепончатыми крыльями, приготовившуюся вонзить в нас свое жало и высосать нас досуха. Потом до меня дошло, что цветок – это желтый петуший гребень, который называют также целозией гребенчатой. По-своему красивый, как красивы все цветы, он был, однако, растением-вампиром – его корни высасывали жизнь из корней других трав и цветов, которые имели несчастье расти рядом с ним.

– Что это за цветок? – спросила королева. – И что он означает?

– Это желтый петуший гребень, – медленно проговорила я. – Вам следует быть осторожной, мадам, если вы встретите высокого, стройного человека со светлыми волосами. Я не уверена, мужчина это или женщина, но в любом случае петуший гребень – это цветок человека, который кормится за счет других людей, отнимая у них жизненную силу, и этот цветок позвал вас, мадам.

– Во всяком случае, это не может быть граф Хантли, поскольку он низенький, толстый и седой, – сказала королева, и дамы опять захихикали. – Я хотела бы знать, что он замышляет? Он покорится моей королевской воле?

– Пожалуйста, мадам, обойдите сад еще раз, вдоль стены, так, чтобы ступать прямо по цветам.

Все мы, остальные, отошли к воротам. Королева медленно шествовала вокруг сада, словно танцуя павану. Она буквально сияла от того, что находится в центре всеобщего внимания. Сделав круг, она присела в реверансе.

– Ну? – промолвила она. – Что теперь говорят цветы?

Я снова вошла в сад. Его южная стена была вся обвита дубровником, жимолостью и густо разросшимся плющом. Плющ был частью эмблемы Гордонов, клана, во главе которого стоял Хантли. Я посмотрела туда, куда ступила нога королевы. Два листа плюща, на которые она наступила, уже расправились, меж тем как остальные растения были примяты. Я опустилась на колени, закрыла глаза и прислушалась.

Женские голоса. Три – нет, четыре. Какое-то монотонное пение, такое же еле слышное, как ветер, и еще – отдающий дымом запах черной магии.

«Нападай, милорд, нападай! Ты одержишь победу. А потом отдохнешь в своей постели в Эбердине, и на твоем теле не будет ни царапины».

Голос леди Хантли.

Я выпрямилась и снова подошла к королеве.

– Итак? – сказала она.

– Хантли не сдастся сам и не отдаст своего сына в руки королевского правосудия.

Ее глаза сузились, золотистые брови сошлись к переносице.

– Ну что ж, посмотрим, – сказала она. – Хоть Хантли и именует себя Петухом Севера, он должен подчиниться своему суверену.

– Есть еще кое-что, мадам.

Она уже была в гневе, и было совершенно очевидно, что ей наскучило чтение цветов.

– Что там еще? – раздраженно проговорила она.

– Берегитесь леди Хантли. Она подстрекает мужа напасть на вас. Она использует черную магию, и она тоже заглядывает в будущее.

– Леди Хантли? Но ведь она была подругой моей матушки.

– И все же, мадам, берегитесь ее.

– Мадам. – Это заговорил Никола де Клерак, который до сих пор стоял молча, глядя, как я читаю по цветам. Королева тотчас повернулась к нему с лучезарной улыбкой, как подсолнух поворачивается к солнцу.

– Известно, что леди Хантли держит у себя в услужении укрощенных, послушных ее воле ведьм, – сказал он. Он взглянул на меня – всего лишь на миг – потом улыбнулся королеве. Та по-хозяйски положила свою изящную белую руку на его рукав.

– Мне нет дела до каких-то там ведьм, укрощенных или нет, – бросила она. – К тому же я хочу подчинить своей воле графа Хантли, а не графиню. Идемте, сьёр Нико, нам снова пора в путь. Поскачем рядом! Завтра мы будем уже в Эбердине.

Они ушли, беседуя и смеясь. Никто из свиты королевы не заговорил со мною и не попрощался. Оставшись в саду одна, я подумала:

– Интересно, считает ли Никола де Клерак «укрощенной ведьмой» также и меня? Если считает, то он неправ. Когда цветы говорят со мною, в этом нет никакого колдовства. Это что-то гораздо более древнее, как волшебный пузырь в сплошном теле скалы под часовней Святой Маргариты. В те времена у самой земли был голос; и у скалы тоже был голос. И у цветов есть голоса. Любой смог бы их услышать, если бы только научился молчать и слушать.

Я прислушалась к голосам анемонов, и они сказали мне: «Вернись, вернись ко двору. Уведи опасность прочь».

Я стряхнула с юбки частицы земли и травинки, вышла из сада и спустилась во двор. Уот оседлает для меня Лилид. Только он и Дженет присоединятся вместе со мной к кортежу королевы. Майри, ее кормилица и тетушка Мар останутся здесь, в безопасности, и, если Бог даст, в один прекрасный день мы все вместе вернемся из ссылки домой и будем счастливы в Грэнмьюаре до конца дней.

Глава семнадцатая

Эбердин, 21 октября 1562 года


– Леди Хантли была подругой моей матушки, – сказала королева. – Она никогда не пожелала мне зла.

– Сестра, – ответил на это лорд Джеймс. – В Инвернессе вы велели повесить одного из ее сыновей, а пять дней назад объявили вне закона ее мужа и другого сына. У нее есть все основания желать вам зла.

Мы путешествовали уже почти два месяца. Из Грэнмьюара мы поехали в Эбердин, затем через несколько дней отправились в Инвернесс. Всю дорогу за нами неотступно скакал сэр Джон Гордон во главе отряда кавалерии; время от времени они показывались и демонстрировали чудеса искусства верховой езды. Королева была убеждена, что сэр Джон хочет ее похитить, и поклялась, что отомстит всем Гордонам за их беззакония, но вместе с тем я ясно видела, как ее глаза горят от возбуждения. Мысленно она сочиняла обо всем этом романтическую conte-de-fée[56], и ей ужасно нравилось быть героиней этой сказки и предметом страсти дикого горца.

По дороге в Инвернесс мы сделали остановку в замке Дарнауэй, где лорду Джеймсу Стюарту было публично пожаловано большое графство Морэй, пользование доходами от которого издавна было привилегией Гордонов. Это было сделано как для того, чтобы наказать графа Хантли и его клан, так и для того, чтобы возвысить лорда Джеймса. Результат не заставил себя ждать: шериф Инвернесса, еще один сын Хантли, отказался пустить нас в замок. Это, как и вылазки сэра Джона Гордона, вызвало некоторое волнение, но кончилось вполне банально – шериф передумал, открыл ворота и за свою дерзость был вскорости повешен на стене замка.

В Инвернессе мы некоторое время отдыхали; королева охотилась, пировала, закутавшись в пледы, принимала представителей горских кланов. Думаю, она с удовольствием осталась бы здесь навсегда, но примерно через неделю реальный мир, мир долга и политики, заставил ее покинуть сельские радости края горцев, и мы по побережью двинулись обратно в Эбердин. С каждым шагом новоиспеченный граф Морэй все больше и больше раздувался от важности и становился все более фамильярным в своих разговорах с королевой. Вскоре после того, как мы снова водворились в Эбердине, леди Хантли послала к королеве нарочного с просьбой об аудиенции.

– Не я повесила шерифа в Инвернессе, братец, – заметила королева. – И не я лично объявила графа Хантли и сэра Джона Гордона вне закона. Решения, посовещавшись, принимал мой Тайный совет.

– Уверен, что вы правы мадам, насчет леди Хантли, – сказал Никола де Клерак, прежде чем лорд Джеймс успел ответить. – Думаю, она и вправду не желает зла лично вам. Однако в окрестностях Эбердина неспокойно, и для вас опасно было бы сейчас выезжать из города. Возможно, мы сможем убедить леди Хантли встретиться с вами здесь, в городских пределах.

– Нет никакого смысла вообще с ней встречаться, – возразил лорд Джеймс. – Либо она будет просить нас об амнистии бунтовщикам, на что мы не пойдем, либо она задумала заманить вас в западню, чего мы не можем ей позволить.

– Мы, – сказала королева, по-монаршьи говоря о себе во множественном числе, – решим этот вопрос, как посчитаем нужным.

– Есть довод в пользу того, чтобы все-таки встретиться с ней, – вмешался в их спор Никола де Клерак, как всегда пытаясь сгладить назревающий конфликт. – Кто знает, какие сведения можно у нее вызнать относительно местонахождения Хантли и его планов? Я согласен, самой королеве ехать опасно, но вместо нее мог бы поехать я, взяв с собою всего лишь несколько воинов. Возможно, мне удастся как-то прочесть намерения леди Хантли, а это…

– Прочесть ее намерения? – перебила его королева. Она повернулась и посмотрела прямо на меня; в ее золотистых глазах с тяжелыми веками блеснуло вдохновение и вместе с тем коварство. – Ну, конечно же, сьёр Нико, это как раз то, что нужно. Но у вас нет особого дара проникать в намерения других людей – вместо вас должна поехать Марианетта, поехать и взглянуть на цветы, что растут вокруг часовни Пресвятой девы Марии, возле которой меня будет ждать леди Хантли. Она сама выбрала это место, и тамошние цветы скажут нам, что у нее на уме. Разве не об этом вы говорили нам в Грэнмьюаре, Марианетта?

– Сейчас уже глубокая осень, и слишком холодно для цветов. – Я чувствовала себя странно и неловко от того, что королева вдруг выделила меня. В последние два месяца охот, пиров и наделения лорда Джеймса все новыми титулами я старалась держаться как можно более незаметно, и королева едва ли сказала мне десяток фраз. Каждый день я то и дело оглядывалась, гадая, не стоит ли за моей спиною убийца.

– Она хочет увидеть вас, мадам, – она отошлет меня прочь, прежде чем я смогу что-либо прочесть.

– Это совсем не то, что я имел в виду, мадам. – Никола де Клерак был так же удивлен, как и я, и явно обеспокоен. – Это вопрос дипломатического искусства, а не гадания по цветам.

– Согласен, – вмешался в наш разговор граф Морэй. Он не часто соглашался с Никола де Клераком, и, судя по выражению лица, это согласие далось ему с трудом. – Если кому-либо и стоит встречаться с леди Хантли, то это должен быть опытный мужчина, а никак не зеленая девчонка.

После таких слов мне сразу же захотелось немедля побежать в конюшню и тотчас оседлать Лилид.

– Я вам не зеленая девчонка, милорд, – сказала я. – Просто я думаю, что леди Хантли не захочет говорить со мной, поскольку она желает говорить только с королевой.

– Замолчите все. – Королева улыбалась, явно наслаждаясь тем, что стравила нас. – Марианетта наденет один из моих плащей – в такой ливень никто не разберет, кто она такая, покуда она не подъедет к часовне Пресвятой девы. Я пошлю с нею дюжину воинов. Они защитят ее в случае чего и к тому же создадут впечатление, что на встречу с леди Хантли еду сама я.

– Я это категорически запрещаю, – сказал граф Морэй.

– Мадам, прошу вас пересмотреть свое решение, – начал Никола де Клерак. – По крайней мере, позвольте мне…

– Я сделаю это. – Я выступила вперед. Мне надоело держаться в тени, надоело бояться. Поездка по бодрящему осеннему дождю, с секретной миссией, сопряженной с опасностью – это заставляло мою кровь быстрее бежать по жилам впервые с тех пор, как мы покинули Грэнмьюар. – Я прошу только одного – чтобы мне было позволено ехать на моей собственной кобыле и чтобы меня, в дополнение к королевским воинам, сопровождал мой собственный человек, Уот Кэрни.

– Идет, – сказала королева. – Идите и скажите вашему человеку, чтоб он оседлал вашу кобылу. Ливингстон, возьмите один из моих теплых плащей, думаю, лучше всего синий. Вы также поедете на встречу с леди Хантли, чтобы все выглядело, как будто еду я. Милорд Морэй, пожалуйста, соберите дюжину воинов. Нельзя позволить нарочному леди Хантли ехать вперед, не то он предупредит ее, так что смотрите за ним. Сьёр Нико, мы с вами пока послушаем музыку, чтобы скоротать время до ужина.

Она ласково дотронулась до руки Никола де Клерака. У графа Морэя был при этом такой кислый вид, что от его взгляда могло бы свернуться парное молоко, но он не мог не исполнить прямого приказания своей царственной сестры. Я присела в учтивом реверансе и тоже приготовилась выйти.

– Будьте осторожны, мистрис Ринетт, – сказал Никола де Клерак. По его тону никто бы не понял, что он волнуется за меня, ведь этот план предложил он сам, но его предложение было столь неожиданно переиначено. – Ехать будет… скользко… в такой дождь.