Элизабет Лупас - Читающая по цветам

Я еще крепче прижала к сердцу Сейли и затаила дыхание.

Наверное, Шастеляр решил, что к нему отнесутся снисходительно, если сочтут сумасшедшим. Возможно, он полагал, что сможет смягчить ее негодование. Как бы то ни было, он сказал:

– Да, я люблю ее. Она прекраснее любой богини. Я сам не свой от любви.

Морэй презрительно фыркнул.

– Посадите его под замок, – сказал он. – Завтра утром мы отвезем его в Сент-Эндрюс и водворим в тюрьму. Я не желаю больше ничего слышать о том, чтобы убить его, сестра. Его будут судить.

Стража увела Шастеляра.

Я тотчас начала обдумывать план, как увидеться с ним в тюрьме.

Королева все плакала и плакала. Мужчины, растерявшись от ее слез и внезапно осознав, что на ней надета только лишь ночная рубашка, поспешили вон из опочивальни. Мэри Ситон начала читать католические молитвы, перебирая четки, и протестантка леди Морэй даже ничего не сказала. Мэри Ливингстон то и дело подавала королеве надушенные носовые платки и подогретое вино, смешанное с сахаром и пряностями.

Я стояла, держа на руках Сейли, и строила планы.

– Марианетта, – произнесла наконец королева.

Все замерли. В комнате наступила мертвая тишина.

– Да, мадам? – отозвалась я.

– Убирайтесь. И не возвращайтесь, пока мы вас не позовем.

Я ответила:

– Да, мадам, – и молча вышла из опочивальни.

На следующий день сразу после завтрака королева и ее свита отправились в Сент-Эндрюс. Шастеляра увезли еще раньше – как я слышала, в цепях, – а я последовала за ними в обозе вместе с Дженет, Уотом и Сейли. Из фавора я внезапно попала в глубочайшую немилость; теперь даже конюхи избегали говорить со мной. В Сент-Эндрюсе королеву встретили очень тепло и поселили в большом и уютном доме на Саут-стрит, принадлежащем богатому купцу.

Мне удалось найти два соломенных тюфяка для себя и Дженет и разместиться в крошечной каморке возле кухни; Уот и Сейли ночевали в конюшне. Мэри Ливингстон, да благословит ее Бог, единственная из всех фрейлин разыскала меня, несмотря на мою опалу, и рассказала, что настроение королевы меняется каждый час от безысходного отчаяния до беспричинной и деятельной радости. В отсутствие Шастеляра она перенесла почти все свои переменчивые симпатии на Никола де Клерака, который возвратился из Австрии так же внезапно, как уехал. Я почувствовала укол… ревности, что ли? Ведь, вернувшись в Шотландию, он тотчас отправился к королеве, ни словом не перекинувшись со мной.

Шастеляр был приговорен к смерти. Это явно было слишком суровым наказанием за простое нахождение в опочивальне королевы – ведь он не коснулся ее и пальцем, – и я подумала: может быть, его пытали, может быть, он под пыткой сказал правду о своем таинственном французском хозяине и о секретном задании, которое привело его в Шотландию? Одни говорили, что он шпион папы, другие предполагали, что он орудие в руках Колиньи и гугенотов. Мне надо было переговорить с ним до того, как его обезглавят, и притом спешно. Его казнь была назначена на двадцать второе, и до нее оставался всего лишь один день.

– Тебе не удастся просто так пройти в тюрьму и поболтать с человеком, приговоренным к смерти, Ринетт, – сказал Уот. – А если и удастся, то это будет опасно.

– Наверняка можно будет купить несколько минут, если заплатить золотом, – ответила я. – И я не такая дура, чтобы идти одной, Уот. Пожалуйста, пойди со мной. Я тебя очень прошу.

– Пока что все болтают, что он хотел переспать с королевой, – сказала Дженет. – После того как они увидели, что королева сделала с тобой, те фрейлины, что были в опочивальне, никогда не проговорятся, что ему была нужна не она, а ты. Так что не беспокойся – не пройдет и месяца, как все поверят тому, что говорят, и никто не вспомнит, что случилось на самом деле.

– Королева не забудет.

– Королева переменчива, как луна. Просто подожди. Очень скоро она вспомнит, что ей хочется получить ларец, принадлежавший ее матери, и что для этого ей нужно найти убийцу сэра Александра.

– Шастеляр уже сейчас знает, кто это. Он сказал, что скажет мне его имя в обмен на ларец, и если королева забыла про свое обещание, с какой стати мне помнить, что обещала ей я? Я готова на все, лишь бы узнать имя того, кто убил Александра. Я поклянусь Шастеляру, что передам ларец его французскому хозяину, если он назовет мне имя убийцы – по крайней мере, тогда он будет знать, что его миссия удалась. Если со мною пойдет Уот, я буду в безопасности.

– Мы оба пойдем с тобой, – со смирением в голосе сказала Дженет. – Я договорюсь с кухаркой, чтобы она где-то час посмотрела за Сейли. У меня тоже есть кинжал, и я смогу управиться с ним не хуже Уота.

– То есть будешь колоть исподтишка, – предположил Уот. – Дженет права, Ринетт – я отправлюсь с тобою, только если пойдем мы все. Надень свой мужской наряд и по примеру Дженет спрячь в рукаве кинжал.

Когда стемнело, мы втроем вошли в стоящий на мысу замок Сент-Эндрюс, служащий и дворцом епископа, и городской тюрьмой. Я нарядилась в мужской костюм, тот же, в котором я наблюдала за сражением при Коррихи, а лицо замотала шарфом. При мне было сразу два кинжала – один за поясом, а другой в рукаве. Каждый раз, когда нам встречался стражник, Уот заговаривал с ним и вкладывал в его ладонь монету. Ни один из стражников не возмутился, они были скорее позабавлены и все с готовностью брали деньги.

Они направили нас к ближайшей к морю башне, возле которой находилось что-то похожее на крытый внутренний двор. Там, перед массивной деревянной дверью, обитой железными полосами, стоял невысокий человек в темном плаще с капюшоном; он что-то говорил, нагнувшись к расположенной под углом к двери дыре в стене. В каждой линии его тела – он застыл, наклонившись вперед и уперев ладони в стену по обе стороны от дыры, – ясно читались любовь и горе, сдерживаемые лишь железной волей. Услышав звук наших шагов, он поднял голову, и я его узнала – это был еще один француз, Блез Лорентен.

– Месье Лорентен, – удивилась я. – Что вы тут делаете? Где содержится месье де Шастеляр?

– Вы, – произнес он. – Я было подумал, что это пришедшая тайно королева, но у вас нет ее роста. Пьер, – сказал он, снова наклонившись к дыре, – это мадам Ринетт Лесли пришла позлорадствовать над твоим несчастьем.

– Скажи ей, чтобы шла прочь. – Голос поэта звучал приглушенно.

– Это неправда, – сказала я, подойдя к дыре возле двери. Уот и Дженет придвинулись к ней вместе со мною, зорко следя за Лорентеном. – Месье де Шастеляр, там, на лестнице, вы сказали мне… вы сказали, что знаете, кто убил моего мужа.

Ответа не последовало. Блез Лорентен прислонился спиной к стене, его глаза походили на прожженные в лице дырки, их взгляд ничего не выражал. Я отвернулась от него и наклонилась над дырой в толстой каменной стене.

– Назовите мне имя, – сказала я. – Тогда я отвезу ларец вашему патрону – даю вам слово! Только скажите мне, кто ваш патрон и кто убил Александра.

Он опять не ответил.

Пока я говорила, Блез Лорентен словно застыл. Когда Шастеляр мне не ответил, он повернулся и снова наклонился к дыре.

– Стало быть, ты сказал ей, Пьер? Тогда скажи ей все. Назови ей имя. Я бы тоже хотел его услышать.

Молчание.

– Месье де Шастеляр, – в отчаянии проговорила я, – вы правильно описали кинжал убийцы. Это вы убили моего мужа?

И снова ответом мне было молчание.

– Это не мог быть Пьер, – сказал Лорентен. – Он был со мною весь день после полудня и всю ночь. Мы оба пробыли в Холируде до утра, верно, Пьер?

– Верно, – отвечал поэт. Его голос звучал хрипло и очень тихо. – Я всю ночь был с Блезом. Я не убивал вашего мужа.

– Тогда скажите мне, кто его убил. Дайте мне какое-нибудь доказательство, какую-нибудь улику. Я позабочусь о том, чтобы убийцу повесили, и передам ларец вашему патрону.

– Действительно, скажи ей, Пьер, – промолвил Лорентен тихо и монотонно, как будто он и Шастеляр произносили заученные роли в какой-то пьесе, которую они знали, а я – нет. – Или же все, что ты сказал о том, будто бы ты знаешь, кто убил молодого Гордона, – ложь, которую ты выдумал, чтобы она отдала тебе ларец?

– Да, все это была ложь.

И сколько я его ни умоляла, он более ничего не сказал.

Я больше не знала, что думать. Он знал, что эфес кинжала, которым убили Александра, был выкован в виде головы сокола; он не мог этого знать, если только сам не был убийцей или если настоящий убийца не показал ему свой кинжал и не сознался, что убил он. Он отчаянно рисковал, когда попытался захватить меня и заставить отдать ему ларец, и очень скоро он заплатит за свою смелость жизнью. Почему же теперь он утверждает, будто все это больше не имеет значения и будто все, что он мне сказал, было ложью?

– Вы знаете, кто его патрон? – спросила я Блеза Лорентена.

Мы с ним оба уже отошли от дыры в стене, так что Шастеляр более не мог нас слышать. Глаза у Лорентена были такие покрасневшие, будто они недавно кровоточили. Он посмотрел на меня так, что Уот и Дженет сразу придвинулись ближе, держа свои кинжалы наготове. Я тоже положила ладонь на висящий на моем поясе кинжал.

– Конечно знаю.

– Говорят, он связан с Колиньи и гугенотами.

Лорентен пожал плечами и ничего не ответил.

– Если это правда, – продолжила я, – то вы – агент королевы. Королевы Екатерины де Медичи.

Он слегка поклонился, однако ничего не сказал. Означало ли это да или нет?

– Стало быть, вы с Шастеляром враги. И тем не менее вы пробыли вместе всю ночь, ту ночь, когда королева Шотландии возвратилась в Эдинбург? И теперь вы тоже проводите ночь с ним, у этой башни?

– Наши патроны действительно враги. – Его голос был ровен, без малейшего признака эмоций, но я чувствовала – дело было не в том, что он ничего не чувствует, а в том, что он не желает показывать свои чувства. – Но к нам это не относится.

– Он назвал вам имя? Мне все равно, кому в конце концов достанется ларец. Единственное, чего я хочу, это узнать, кто убил моего мужа, и увидеть, как убийцу повесят.

– Он ничего мне не сказал, – ответил Блез Лорентен. Его странные, выцветшие глаза смотрели прямо в мои. Дикий переступень, подумала я. Чертова репа. Не доверяй ему, Ринетт.

– По вашим словам, он правильно описал кинжал, которым убили вашего мужа, – сказал он. – Это не тот кинжал?

Он вынул из ножен свой собственный кинжал и эфесом вперед протянул его мне. Кинжал был весь стальной, без каких либо украшений, самый обычный клинок, из тех, которые продавались, по крайней мере, в полудюжине лавок на Хай-стрит.

– Нет, – отвечала я. – Это не он.

Он убрал кинжал обратно в ножны.

– Стало быть, ни он, ни я не убивали вашего мужа, – заключил он. – Жаль, что я не могу дать вам того, что вы хотите, и доставить ларец во Францию, королеве Екатерине. Она бы щедро меня вознаградила, и я бы с радостью разделил с вами эту награду, если вас интересует золото.

– Нет, – сказала я. – Золото меня не интересует.

На следующий день Шастеляр был обезглавлен на площади возле рыночного креста. Говорили, что он отказался от молитв как католического священника, так и протестантского пастора и смело взошел на эшафот, громко декламируя строки Пьера де Ронсара из «Гимна Смерти»:

Богиня, в смертный час не дай в постели.

Однажды умереть, страдая и болея,

И если буду все же умирать,

Позволь мне смерть встречать

Внезапно, радуясь, что господу служу

Иль государю жизнь с любовью отдаю.

Меня там не было; я не смогла бы вынести зрелища еше одной казни. Королева тоже не пришла – на этот раз Морэй не стал ее принуждать. Говорили, что Шастеляр перед смертью обратил взор к дому, где она остановилась, и умер с ее именем на устах. Но люди много чего говорили, и по большей части то была ложь.

Но именно лживые домыслы и остаются в народной памяти.

Я была в опале, а Нико – в величайшей милости, и мы с ним словно жили в разных мирах. После возвращения двора в Холируд я начала ждать, когда он подойдет ко мне – ведь мне надо было рассказать ему и о том, что я вспомнила вид гарды и эфеса кинжала убийцы, и о том, что Шастеляр тоже точно знал, как тот выглядел. Мне нужны были его идеи, его знание жизни и света. Но он все не приходил. Может быть, он в самом деле стал любовником королевы и проводит с нею не только дни, но и ночи? Наконец я послала к нему Дженет с запиской. Вернувшись, она сказала, что граф Морэй, питающий ко мне вражду, приставил ко мне соглядатаев, и Нико приходится избегать общения со мною, чтобы не навлечь на мою голову еще большую немилость королевы.

Дворы государей. Снаружи они блистают и манят, но внутри могут быть отвратительны и опасны.

– Он сказал, что тебе надобно будет переодеться в мое платье и пойти в город, в булочную, в которую каждую среду хожу я. Он выедет ночью, с пачкой писем, которую должен передать капитану французского корабля в гавани Лита, а на обратном пути тайком зайдет через заднюю дверь в кухню булочной. Это сработает, Ринетт. Мы с булочницей Финеллой подруги, и я ей шепну, чтоб она вас встретила.