Вспомнив эту пошлую поговорку, Виктор снова усмехнулся и хотел закурить еще одну сигарету, как вдруг его сонным голосом окликнула жена:
— Ты что спать не идешь? Поздно уже! Завтра на работу…
— Уже иду, — отозвался он.
Наскоро почистив зубы и сполоснувшись, он юркнул под одеяло и прижался к теплому телу жены.
— Спи, — сказала она и повернулась к нему спиной. — Я устала сегодня.
Он молча обнял её и, тиская, поцеловал в шею. Жена вздохнула и, не поворачиваясь, спросила:
— Почему ты никогда ничего мне не говоришь? Ну, хотя бы ради приличия…
— Я не хочу об этом говорить, — он повторил то, что говорил Виолетте. Я хочу этим заниматься…
— Но мы ведь не глухонемые, — сказала жена. — Иногда и поговорить хочется…
Диалог повторился почти в том виде, как это было полчаса назад с совсем другой женщиной, пусть и виртуальной.
А утром Виктор, как обычно, проснулся в положенное время, с полузакрытыми глазами побрился и помылся, на кухне он привычно убрал со стола тарелку и чашку, оставленные женой: она никогда не удосуживалась поставить их в мойку, зато успевала выкурить сигарету. Бычок, смытый в пепельнице, напоминал о её вредной утренней привычке.
Его взбодрила обычная чашка черного кофе без сахара, и он, как всегда, вышел из дома на три минуты позже, чем хотел. И, значит, надо было ускорить шаг, чтобы успеть на автобус. Следующий рейс был через десять минут, можно бы и его подождать, но Виктор педантично поддерживал репутацию сотрудника, никогда не опаздывающего на службу.
Запыхавшись, он успел-таки вскочить на подножку автобуса и, конечно же, натолкнулся на эту женщину в кремовом свитерке. Они почти каждое утро сталкивались с ней на этой подножке. И кондукторша зычно крикнула им:
— Граждане вечно опаздывающие, двери закрываются! Пройдите в салон…
Женщина в кремовом свитерке улыбнулась, что-то хотела сказать Виктору, но раздумала. Он тоже улыбнулся, и тоже ничего не сказал. Но в который раз подумал, что надо же, столько раз повторялась эта ежеутренняя ситуация, что уже вроде как и знакомыми стали, но почему-то даже не здоровались и, тем более, не говорили друг с другом.
Весь день он был загружен делами, и, как обычно, мало разговаривал с коллегами, и сигареты у него кончились ни раньше — ни позже, а именно за полчаса до окончания работы, и Павел Иванович из соседнего кабинета, конечно же, выручил его, привычно напомнив: «Ты у меня „настрелял“ уже почти пачку. Долг платежом красен!»
Вернувшись домой, он включил компьютер и обнаружил, что из-за вчерашнего отключения электроэнергии часть данных исчезла из папок. Он попытался их восстановить, но все попытки были тщетными. В его электронной записной книжке не оказалось многих адресов, в том числе и «мыла» Виолетты. На память он его не помнил.
Несколько дней он ждал от Виолетты хоть какого-нибудь сообщения, но так и не дождался. И тогда Виктор отправил на одну из виртуальных досок объявлений послание:
«Много раз слышал о том, что есть любовь, но никогда её не видел. Кто может разубедить меня в том, что она не призрак? Граф Грей».
МОРСКАЯ РАКОВИНА
— Спасибо этому дому, пойдём к другому! — сказала Лариса, решительно встала с дивана и, увлекая свою подругу Таню Зудинову, направилась к двери. И получилось так, что из гостей оставался только я один.
— А ты сиди, сиди, чего соскочил? — пропыхтела Лариса, натягивая сапоги. — Поможешь Зое Ивановне убрать посуду. Ну и мужики пошли! Попьют, поедят и — до свиданья! Ничего, не переломишься, подсобишь ей тут…
Она бухтела у дверей, подталкивала нерасторопную Танюшку, шуршала полиэтиленовым пакетом, куда Зоя Ивановна coвала кусок праздничного торта, а Лариса отпихивала её, не соглашаясь взять угощение с собой, но, в конце концов, дело у них уладилось, да и нерасторопная Таня за это время успела натянуть на себя все свои кофты, обмоталась шарфом, застегнула полушубок и завязалась платком.
У Тани ангина, ей нужно в постель, под теплое одеяло с грелкой. А Ларисе, хоть завтра и суббота, вставать рано — первый урок начинается, как обычно, в восемь часов. Хочешь, не хочешь, а идти надо, это вам, Зоя Ивановна и Сергей Леонидович, можно сидеть хоть до утра — молодые, здоровые, выспитесь завтра, да и занятие у вас есть: посуды вон сколько, ох, и наготовила же ты, Зоечка, как на свадьбу, кулинарка ты наша!
А когда они ушли, Зоя Ивановна спросила:
— Хочешь кофе?
Я вообще-то пить ничего не хотел, и даже, напротив, переполненный вином и брусничным соком, давно не прочь был посетить, заведение, именуемое в нашем поселке «скворечником». Канализации и очистных сооружений на камчатском Севере нет, и здесь в морозы и дожди, зной и туманы, коли приспичит, не пойдёшь, а даже и побежишь в деревянное строение, напоминающее круглыми дырками вверху двери — для вентиляция, что ли? — всем известные скворечники. Но сказать Зое, что извини, мол, я сейчас схожу, отолью и вернусь, из-за дурацкой своей стеснительности я не мог. И от кофе тоже нельзя отказываться: начнутся уговоры, обиды понарошку, в конце концов, придётся согласиться, но это значит: будешь терпеть ещё дольше. О, Боже, что за пытка! Как бы не пролиться…
— Серёжа, пока я варю кофе, ты не мог бы вынести ведро с мусором? предложила Зоя. — Столько отходов, ужас!
Нy, конечно жe, могу, о чём речь! Надо ли объяснять, что обратно я вернулся совершенно счастливый. В тепле и уюте замечательно пахло ванильным печеньем, настоящим кофе мокко и чем-то ещё, неуловимо тонким, дразнящим и весёлым. И мы снова сели, и Зоя капнула в мою чашку коньяка, и сказала, что кофе без него — всё равно, что поцелуй без любви. А я тогда ещё почти ничего и не знал про это, но все же засмеялся, потому что мне было хорошо и славно, и потому ещё, что эта белокурая женщина с голубыми, просто ослепительными глазами давно мне нравилась.
Как банально, как смешно, как пошло — «давно нравилась», и это притом, что я знал: она замужем. Её супруга я пока не видел: год назад она приехала к нам по распределению — работала в поликлинике врачом, а муж, студент последнего курса, доучивался в Хабаровске. Зоя была местной — тут родилась, училась, в школе была активисткой, и старожилы по привычке называли её девичьей фамилией: «Лямцина рецепт выписала… Лямцина вылечила от головы…» И даже: «Не верю, что Лямцина без мужика живет! Такая баба — и одна? Не-е-ет, есть у неё кто-то!»
Может быть, и есть. С одного из вечеров в Доме культуры, я заметил, Зою увёл Юрка Астахов, симпатичный, но уже начинающий полнеть парень. Ну, ушли и ушли, мало ли, может, просто проводил её до дома? Не воспринимал я Юрку как героя любовного романа. Какой из него воздыхатель, если в своём районном комитете по делам молодёжи работает, считай, круглосуточно, и послушаешь его, так ничего, кроме общих лозунгов, он и сказать-то не может. И этот животик под пиджаком! Будто арбуз спрятал. Нет, не верил я, не мог поверить, что Зоя Ивановна с ним… Тьфу, чёрт! Вообразил сейчас сцену в постели и, дурак, понял: животик сексу не помеха… Фу-у, ну и циник я! Хотя по-житейски это так ясно, так понятно: не о любви ведь речь, а, скажем так, о здоровье — мужчине нужна женщина, женщине нужен мужчина. Никто никому ничего не обещал, и про любовь, наверное, не говорил; и потом, это очевидно: одинокая молодая женщина, тоскливые вечера, поговорить не с кем, серость будней, холод ночей… И всё-таки нет, нет, не верил я!
Вот и про нас с ней чего только не говорили. А началось с того, что я попал в больницу с пневмонией. И однажды в палату зашла Зоя Ивановна дежурный врач. Мы были шапочно знакомы: в небольшом райцентре все друг друга знают. Она села возле меня, взяла кисть руки, чтобы сосчитать пульс, и тут её взгляд упал на книгу, которую я читал.
— Гессе! «Степной волк»! — воскликнула она. — Боже, где вы достали? Я всю библиотеку перевернула, у всех знакомых спрашивала…
— С материка привез, — сказал я. — Пожалуйста, можете взять. Я просто перечитываю его…
Гессе нас и свёл. В этом невзрачном, холодном поселке он возвращал мне воздух, жизнь, буйство красок, зажигал огонек фантазии в груди и заставлял верить в маленькие радости, из которых и состоит этот большой, нелепый, вонючий и всё-таки прекрасный мир. Вот и Зоя, ах, простите, Зоя Ивановна, тоже знает о писателе Германе Гессе, которого не читают за чашкой чая, зажёвывая бутербродом, — это не детективчик какой-нибудь, это такое чтение, которое требует тишины, покоя, углубления в себя. Никто из моих знакомых не мог прочесть до конца «Игру в бисер» или «Степного волка». А эта женщина, оказывается, мечтала о томике Гессе. Значит, неверно утверждение, что во всех красивеньких головках — звенящая пустота?
Зоя заходила теперь в палату просто так, на пять минут — поговорить, обменяться, журналами, справиться о самочувствии. Наверное, она неправильно делала, что садилась прямо на постель, не знаю. Нo когда я выписался из больницы, мой друг спросил:
— Это правда, что Зоя тобой заинтересовалась?
— С чего ты взял?
— Да так, говорят…
Больше ни о чем он меня не расспрашивал. Мы ведь были с ним откровенны. Я знал про него всё, самое-самое тайное, чего ужасно стесняются и о чём, наверное, даже отцу не скажут, тем более — просто приятелю.
И вот я сижу у Зои Ивановны, и пью кофе, и говорю ей всякие любезности, и рассказываю анекдоты, и — о, ужас! — читаю свои любимые стихи:
— О, незабвенный миг! То было только раз:
Ты на руку мою своей рукой учтивой
Вдруг так доверчиво, так нежно оперлась,
Надолго озарив мой сумрак сиротливый…
И вдруг Зоя подхватила:
— Вдруг близость странная меж нами расцвела,
Как призрачный цветок, что вырос в бледном свете…
— О! — удивился я. — Ты же училась в медицинском университете. Там филологию вроде бы не преподают…
— Один человек открыл мне Бодлера, — засмеялась она. — Хороших поэтов изучают не только филфаках…
Нa наш разговор вышла из своей комнаты Анна Павловна, мать Зои. Покинув торжество часа два назад, она, верно, заснула, и теперь, прищурившись на свет, с удивлением оглядывала комнату: а где же остальные? Зоя сообщила, что ушли, уже поздно и, откинув с окна занавеску, вдруг воскликнула:
— Ой, какая луна! И снежок серебрится. Так красиво! Мам, мы, пожалуй, немножко подышим свежим воздухом, а? А тут пока проветрится. Накурили девки, ужас!
— Идите, — сказала Анна Павловна, — только ключ возьми. А то я звонка не слышу. Пищит, как комар.
И мы гуляли по заснеженному селу, волшебно освещённому янтарной луной, и смеялись, и в снежки играли, и, поскользнувшись, падали нечаянно в сугробы (но это «нечаянно» что-то слишком часто повторялось!), и барахтались в них как малые дети.
— Я замёрзла, — вдруг сказала Зоя. — Хочу погреться.
— Так пошли обратно…
— Ко мне? А не лучше ли к тебе? И дом твой вот он, рядом…
В комнате, которую мне выделили как квартиру для молодого специалиста, было не убрано, и я покраснел, представив разбросанные одеяла-подушки и, главное, рубашку, которую сушил на роскошной люстре, оставшейся от прежнего хозяина. К тому же, кажется, и со стола не убрал — крошки, сковородка с недоеденной яичницей, банка тушенки, из которой торчит ложка, измазанная жиром, брр!
— Да не стесняйся ты! — угадала ход моих мыслей Зоя. — Помогу прибраться. Знаю я эти холостяцкие углы…
Рубашку с люстры я снял, и быстро заварил чай, и мы его пили с шоколадными конфетами, которые мне выдали на работе как подарок к Новому году. Но Зоя никак не согревалась, и я взял её ладони, и растирал их, дышал на кончики пальцев, такие тонкие и ужасно милые, что захотелось их поцеловать. Что я и сделал, пугаясь вдруг навалившей на меня глухой, какой-то нутряной истомы, и в тот же миг понял: всё, перейдена черта, за которой — другие отношения, иной отсчёт времени и ход событий.
Эти мысли лихорадочно прокручивались в мозгу, который вдруг включил сигнал «стоп!» — Зоя была для меня запретной женщиной: у нее муж, она чужая жена… И далёкий супруг, и строгая профессия врача, и мать, оставшаяся дома, — всё создавало табу, я не должен был ничего такого делать. Но остановиться уже не мог, и чашка, неловко задетая локтем, упала на пол, звонко разбилась, и чёрт с ней!
Я старался быть горячее, чем на самом деле, — Зоя отвечала мне, и я просто не имел права быть пассивнее. Но эта внезапность ее чувств вызвала во мне смятение, и всё из-за этих моих дурацких, старомодных убеждений: я считал, что любовь вызревает долго, и без ухаживаний, свиданий, букетов, молчаливого обожания, бессонных переживаний никак не обойтись. А тут сразу шквал, ураган, электрический разряд, удар в сердце! Я не был готов к этому; и потому, когда свет уже был погашен, а одежда в лихорадке разбросана и тело прильнуло к телу, от перенапряжение что-то во мне отключилось.
"Что движет солнце и светила" отзывы
Отзывы читателей о книге "Что движет солнце и светила". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Что движет солнце и светила" друзьям в соцсетях.