И так сосредоточились на деле, что я едва заметила, как Клэр пересекла кухню, направляясь к задней двери с сигаретой, но все же обратила на нее внимание, потому что это было тревожным признаком по двум причинам: во-первых, я была уверена, что Клэр бросила курить, а во-вторых, она двигалась как зомби.

– У нее настроение постоянно меняется, – заметила Делл.

– Она подросток. Они все такие. А ты и до сих пор не лучше.

С тех пор как открылся ресторан, у меня оставалось гораздо меньше времени для Клэр, и, наверное, именно поэтому я не замечала, как она постепенно становится вялой, словно ее окутало некое темное облако. Я схватила с вешалки вязаный жакет, набросила на плечи и вышла следом за Клэр. Я нашла ее выдувающей сигаретный дым сквозь изгородь.

– Брр… Хорошо бы, чтобы ко времени карнавального парада немножко потеплело, а то я и смотреть не пойду, – заговорила я нейтральным тоном.

– Ой, да ладно. Я вымою руки после сигареты, – сказала Клэр, не глядя на меня.

– Знаю, что вымоешь. Но что происходит? У тебя расстроенный вид.

Пожалуй, мой тон напоминал тон занудного школьного наставника.

Клэр повернулась лицом ко мне. Даже забавно иной раз видеть, как кто-то смотрит на человека, на самом деле его не видя. Но лишь теперь я заметила, как вытянулось лицо Клэр, какие тени залегли под ее глазами. Она явно плохо спала. И выглядела старше, и вообще казалась измученной. Она бы могла сейчас сойти за озабоченную мать семейства лет тридцати от роду. Может быть, она беременна?

– Кэсси, можно я сегодня уйду немного пораньше? Морин сама закроет кафе, – сказала Клэр слегка дрогнувшим голосом.

Я увидела рыжеватые и желтые пятна на ее пальцах, явные признаки заядлого курильщика. И в глазах Клэр была не только печаль, в ее взгляде было что-то еще. Что-то, похожее на ужас.

– Что происходит, Клэр? Выкладывай!

– Забудь, – ответила она, отшвыривая сигарету и бросаясь к зданию.

Я поймала ее за руку – тонкую и неожиданно холодную. Я не могла оставить все вот так.

– Стой! Погоди, ладно? Мне нужно знать, что происходит. В школе что-то? Это Оливия? Ну, что?

– Да просто ребята в школе… Не важно.

– И что они теперь затеяли?

Клэр оглянулась по сторонам, на пустой переулок за кафе, как будто почти ожидала, что ее мучители прячутся где-то поблизости.

– Да они мою жизнь превратили в настоящий ад! – выпалила Клэр, разражаясь слезами.

Она была непокладистым, растрепанным, татуированным, самолюбивым подростком, под внешностью которого скрывалась глубоко уязвленная маленькая девочка. Я обняла Клэр и дала ей выплакаться. Я знала, каково это: когда тебя унижают, когда ты чувствуешь себя беспомощной. Как и Клэр, мне в ее возрасте постоянно доставалось: дома меня преследовала сестра Лайла, а в школе имелась компания подлых девчонок, у которых, пожалуй, не было в жизни другого занятия, кроме как искать мои самые чувствительные точки и с азартом колотить по ним.

– Эй-эй! – тихонько сказала я, когда рыдания Клэр немного утихли. – Это все из-за истории с Беном?

– Да, – пробормотала Клэр, явно изумленная тем, что я помню имя парня, с которым она проводила время. – Я думала, все кончено. Но они, черт побери, постоянно меня изводят!

– Кто именно?

– Да все они. Девчонки. Оливия… и остальные. Ее подружки, которые раньше были моими подругами. Бен показал им одну фотографию. Ну, она предназначалась только для него! Боже! То я была пустым местом, а то вдруг стала объектом внимания. Теперь я для них грязная шлюха.

Я поморщилась, когда Клэр рассказала, что девушки запустили эту фотографию в Интернет. Я предположила, что на ней Клэр была… не совсем одета. И вследствие этого к ней приклеили ярлык грязной шлюхи и потребовали, чтобы она возвращалась домой, в Слайделл. А мне-то казалось, что в творческом учебном заведении взгляды должны быть более прогрессивными, а дети – более открытыми, но, похоже, жестокость юности не знает границ.

– Ты рассказала дяде?

– Ну да, чтобы он пошел к их родителям и начал там ругаться и все стало бы еще хуже? Если он узнает, как плохи дела, то позвонит папе и папа заберет меня домой, а я не хочу туда возвращаться! Мне здесь нравится. Мне нравится жить у дяди Уилла и работать с тобой и остальными. Я хочу остаться здесь! Делл учит меня готовить. – Клэр дрожала всем телом, как маленькая птичка.

– Что я могу сделать? Как тебе помочь?

Клэр снова зарыдала, ее голова склонилась вперед под тяжестью обуревавших ее страхов. Из задней двери кафе выглянула Делл и, не обращая внимания на откровенную грусть увиденной картины, крикнула:

– Мясо привезли! Им нужен чек, – и окинула Клэр озабоченным взглядом.

– Ладно. Сейчас приду. – Я снова повернулась к Клэр и положила ей руки на плечи, чтобы заставить слушать меня повнимательнее. – Клэр, иди сейчас домой. Мы что-нибудь придумаем. Но ты должна все рассказать дяде Уиллу.

– Я не могу.

– Тогда позволь мне самой поговорить с ним завтра, как только он придет. Мы придумаем какой-нибудь способ заставить этих девушек понять, что они не могут такого делать. Мы должны придумать.

Клэр кивнула, вытирая лицо фартуком. Мне хотелось взять эту девочку и буквально спрятать в карман. Мне хотелось защитить ее от грубости и жестокости мира. Но я лишь поцеловала ее в висок и вернулась в кафе, предоставив ей курить в одиночестве и собираться с мыслями. Я никогда не хотела иметь собственных детей, и все же материнский инстинкт, похоже, с легкостью пробудился во мне.

Позднее, тем вечером, в середине смены, нагрузив очередную тележку тарелками для суетливых официантов и помешивая соус, пока Делл укладывала на блюдо потрясающие лангусты, я вдруг пришла к новой для себя мысли. Я ведь тоже привыкла позволять людям обижать себя, и позволяла это долгие годы. Я и не думала никогда, что могу возразить или повысить голос. Я всегда полагала, что обиды нужно просто терпеть, и я терпела их сначала в своей опустившейся семье, потом от вечно пьяного мужа. Но в конце концов я стала думать по-другому, и Клэр тоже может это сделать. Я нашла цель в своей жизни, цель и смысл, и я могла бы помочь ей тоже найти все это. Клэр должна увидеть, что жизнь куда шире и ярче дерьма, в котором она барахтается в своей высшей школе. И если я не смогу прекратить те издевательства, которым подвергается Клэр, то, по крайней мере, смогу помочь ей понять, что со временем все может измениться к лучшему. Она должна верить, что впереди ее ждет лучший мир.

Закончив нашу совершенно безумную смену, мы с Делл уселись на высокие барные табуреты, чтобы немного отдышаться со стаканчиками бренди в руках.

– Думаю, это лучший наш вечер, – сказала я, чокаясь с Делл. – А Марди Гра еще и не начался!

– Знаешь, когда ты уронила того лангуста… я знаю, тебе хотелось обтереть его фартуком и снова положить на тарелку!

– Ничего подобного! Делл, я бы никогда такого не сделала!

Она искоса глянула на меня – и мы обе расхохотались.

– Ну да, почти. Я перепугалась!

– Ты сегодня была великолепна, Кэсси! Настоящий ресторатор! – сказала Делл, преувеличенно подчеркивая французское происхождение этого слова.

Я чуть не заплакала.

В моем кармане завибрировал телефон. Когда я увидела, что пришла эсэмэска от Уилла, сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Мне так хотелось, чтобы сегодня вечером он был здесь, видел, как я спокойно и уверенно управляюсь со всем.

Ты еще на работе?

Ох, боже! Что бы это значило? Мне повезло?

Да, на работе. У нас был сегодня отличный вечер. Лучший! В чем дело?

Я уставилась на телефон с бьющимся сердцем, ожидая ответа. Но телефон вместо того просто зазвонил.

– Кэсси, – заговорил Уилл совершенно чужим голосом, – я в госпитале! Можешь приехать? Это Клэр. Что-то случилось.

Глава девятая

Соланж

Я всегда чувствовала себя счастливой с приближением Марди Гра, хотя никто в Новом Орлеане не смог бы об этом догадаться. Среди нас было и несколько ненавистников этого дня, и среди них – Марша, которая даже гордилась своим презрением к этому празднику.

– От Марди Гра у меня целый месяц голова болит и все остальное тоже, – сказала она, проверяя, не застряла ли у нее в зубах петрушка.

Мы частенько обедали в ее угловом кабинете, в первую очередь для того, чтобы избежать бесконечных рассказов Билла Ринка о его сексуальной жизни после развода.

Марди Гра означал, что у нас будет куда больше сюжетов для новостей, и большинство из них будут отвратительными, и происходить все события будут в основном после полуночи, в самом конце нашего круглосуточного рабочего дня. Именно поэтому Матильда впервые прислала мне карточку – Шаг пятый! – не домой, а на работу. Курьер, принесший заодно и небольшую коробку, нашел меня в офисе Марши. При взгляде на логотип на плотном конверте я почувствовала, как заливается краской мое лицо.

– Ты что, выиграла приз в лотерее «Паблишерс клиэринг хаус»? – спросила Марша.

– Ну, при моем везении это скорее повестка в суд, – ответила я и поспешила сбежать, чтобы не пришлось отвечать на вопрос напрямую.

Захлопнув дверь собственного кабинета, я открыла конверт. Внутри лежала карточка с приглашением в Особняк после наступления темноты. А коробка выглядела как коробка для перчаток и была обернута в серебряную бумагу с черным бантом. Однако внутри лежали вовсе не перчатки, а серебряные наручники, обернутые пушистой тканью. Черт побери! Глядя сквозь стеклянную стену в шумную комнату редакции новостей, я осторожно опустила коробку себе на колени. Наклонив голову, я принялась внимательно рассматривать наручники. Моя помощница Дениз сунула голову в дверь, и я уронила коробку на пол, как будто она была горячей. К счастью, мой рабочий стол скрыл то, что вдруг издало металлический звук.

– Привет, Соланж! Я несу вниз экспресс-почту. У тебя есть что-нибудь для отправки? – спросила она, и ее любопытные глаза попытались найти источник металлического звона.

Я взяла эту девушку на работу, потому что она мне казалась молодой версией меня самой – такая же увлеченная трудоголичка. Однако оказалось, что она лишь выглядела такой. Дениз придерживалась принципа равновесия между работой и жизнью, а о таком я даже и не слыхала в ее возрасте.

– Нет, спасибо, – ответила я.

Взгляд Дениз остановился на серебряной упаковочной бумаге на моем столе.

– Тебе кто-то прислал подарок? – спросила она.

Да, Дениз, и это серебряные наручники, о которых мечтает каждая девушка!

Я моргнула и натянуто улыбнулась:

– У меня очень много работы. Ты не могла бы поплотнее закрыть дверь?

Все поняв, Дениз попятилась и тихо закрыла за собой дверь.

* * *

Позже тем же вечером, когда я в лимузине направлялась в Особняк, меня преследовали две мысли. Первая: другие разведенные женщины с детьми никогда не говорили, что после разочарования и развода в жизни есть и положительная сторона: появляется свободное время! Как будто они просто не хотели признать, что разделение родительских обязанностей возвращает женщине некоторую часть давно потерянной независимости. Я и сама почти не хотела признаваться себе в этом. Конечно, я испытала некий укол в сердце, когда Гас вприпрыжку помчался к джипу своего отца и рюкзак на его спине выглядел едва ли не больше его самого. Но как только я помахала им рукой и закрыла дверь, во мне сразу возникло ощущение простора и новых возможностей. Сегодня я могу делать, что захочу! Многие годы подряд мне редко выпадала такая возможность. Мне нравилось общество Гаса, по-настоящему нравилось. В особенности когда ему исполнилось восемь лет и он начал проявлять индивидуальность. Он был таким милым ребенком и умным до невозможности; с ним всегда было весело. А когда его не было рядом, я по большей части только тем и занималась, что тревожилась, все ли с ним в порядке, думала, чем он занимается, и боялась хоть на секунду выключить телефон, не в силах по-настоящему расслабиться и отдыхать.

Однако последние несколько месяцев, вступив в общество С.Е.К.Р.Е.Т., я начала позволять себе получать удовольствие от независимости, смаковать это необычное и чудесное ощущение и наслаждаться им. Откинувшись на теплую кожаную спинку сиденья лимузина, увлекавшего меня в Особняк после наступления темноты, я думала обо всех тех соблазнительных приключениях, что ожидали меня там. Ночной Новый Орлеан мелькал за затемненными окнами, и фонари заставляли витрины на Магазин-стрит играть сексуальными отблесками. Лимузин повернул налево, на Третью улицу. У меня екало внутри при каждом красном сигнале светофоров, но вот наконец машина въехала в ворота Особняка, окна которого мерцали светло-оранжевым светом.