— Эй!

Но я только бормочу:

— Извините, — и мчусь дальше по коридору.

Наконец я выбегаю на автостоянку, под холодное январское солнце. В полном отчаянии несусь к стоянке такси. На мое счастье, там стоит свободная машина. Водитель замечает меня, складывает газету, подвигается на сиденье и опускает стекло. Подбежав ближе, я вижу, как он хмурится.

— Ты в порядке, детка? — спрашивает он. Значит, заметил, что я плачу. Я заторможено киваю, называю адрес. — Садись, в два счета доставим.

Он слишком быстро трогается с места и выезжает на дорогу. Впереди на светофоре желтый свет, и в последнюю минуту таксист решает не рисковать и жмет на тормоза. Меня по инерции бросает вперед, я напугана.

— Прошу прощения, — извиняется таксист. — Бензин поганый.

Он смущенно смотрит в зеркало заднего вида.

Но я вижу только такси, подъезжающее слева и разворачивающееся. Там сидит мужчина, нервно глядящий на наручные часы. Он что-то говорит водителю и указывает на больницу.

— Том! — вскрикиваю я, хватаюсь за подголовник и резко поворачиваюсь. Такси проезжает мимо нас. Я смотрю на Тома, а он, конечно, не догадывается, что я в соседней машине.

— Хотите остановиться? — спрашивает водитель, прижав палец к рычажку указателя поворота. — Ваш знакомый?

Я открываю рот, чтобы сказать «да», потому что наверняка Господь решил хоть немножко простить меня и дарит мне возможность хотя бы попрощаться с Томом. Но с другой стороны, Гретхен права — я этого не заслуживаю. Она больна, она нуждалась в моей помощи, а я намеренно тянула время и не позвонила в «неотложку» сразу, как только она меня попросила. Какой человек не сделает этого для другого, совершенно незнакомого, не говоря уже о подруге? Как бы я ни смотрела на эту ситуацию, как бы ни осуждала Гретхен, какое бы безумие, злость, ревность ни владели мной — я должна была взять треклятый телефон и позвонить. Сразу же. Я должна была позвать на помощь врачей, что бы ни сделала мне Гретхен. Я должна была проявить доброту, подняться выше своих обид, но я не смогла. Меня мучает жуткий стыд и отвращение от того, что я натворила.

— Нет, — говорю я. — Поезжайте.

В отчаянии я оборачиваюсь. Я вижу, как Том выходит из такси, расплачивается, как он становится все меньше и меньше, и… Я больше никогда его не увижу. По крайней мере — очень-очень долго. Мне бы только попрощаться с ним! Если я догоню его, прежде чем он войдет, она ничего не узнает.

— Остановите! — кричу я. — Мне нужно вернуться…

Водитель меня хорошо понимает. Он жмет на тормоза, и зарабатывает свирепый вой сигнала едущего навстречу «БМВ». Но таксист не обращает на это никакого внимания. Он резко сворачивает вправо и тормозит позади того такси, из которого вышел Том. Он уже расплатился и почему-то идет до больницы пешком.

— Подождите здесь! — выдыхаю я, открываю дверцу и выскакиваю. — Том! — кричу я.

Он меня не слышит.

— ТОМ! — воплю я во всю глотку.

На этот раз он слышит мой голос и оборачивается. Он удивляется, увидев меня, и нервно машет рукой, призывая меня догнать его. Я бегу, замечая, что на нас с любопытством смотрит парочка курящих пациентов в больничных халатах.

Я догоняю Тома. Я так тяжело дышу, что не могу говорить.

— Нет, нет! Побежали! — говорит он, хватает меня за руку и тянет к дверям.

Я сопротивляюсь.

— Том! Стой! — в отчаянии говорю я. — Что ты делаешь?

— Эл, она беременна! Я не знал! Нужно как можно скорее сообщить врачам, чтобы они что-нибудь сделали, пока еще не поздно!

Мне становится так тоскливо… Я говорю:

— О Том, она…

Но только я собираюсь сказать: «Она все это выдумала», как соображаю: он ведь еще не знает, что она пришла в себя. Он только что приехал. Но тогда откуда он, черт побери, может знать про ее беременность, которой на самом деле нет?

— Что ты хочешь этим сказать — «она беременна»? — осторожно спрашиваю я.

Ветер треплет мои волосы, прядь падает на глаза, я убираю ее.

— Я нашел тест! — восклицает Том. — Я бы его не нашел, но мусорный мешок порвался, и полоска выпала. Она ее так старательно завернула… Результат положительный!

— Ты совершенно уверен? — спрашиваю я.

— Конечно уверен! Я своими глазами видел! Мне нужно как можно скорее подняться в отделение, я должен сказать об этом, потому что они ничего не знают! Наверное, она перестала принимать свой литий, чтобы не навредить ребенку. Вот у нее и началось обострение. Мы должны сделать что-то! Скорей!

Он смотрит на меня испуганными глазами.

И только теперь я понимаю, что она все, абсолютно все мне наврала. Ребенок был, и план тоже был. Она снова сделала это. Гретхен останется такой, как она есть, до конца своей жизни. Будет делать все, что угодно, лишь бы заполучить то, чего ей хочется, любыми средствами не побрезгует. Растопчет любого, кто встанет на ее пути, но…

Спору нет, она больна. В этом нет никаких сомнений. Жестоко ожидать от нее выполнения правил, по которым живут остальные люди. Но в какой момент изощренная манипуляция с ее стороны превращается в поступки, которые заслуживают прощения, потому что она нездорова психически? Можно ли проводить какие-то границы, когда имеешь дело с человеком вроде нее?

Я сейчас могу быть уверена только в том, как вела себя я, в том, как сама поступила.

— Элис! Пойдем! — кричит Том. — Что ты встала?

Он снова хватает меня за руку, но я вдруг четко понимаю, что должна сделать.

Я сопротивляюсь и тяну его назад.

— Стой! — говорю я, едва держась на ногах. Делаю очень глубокий вдох и добавляю: — Том, я должна тебе кое о чем рассказать.

Я веду его к скамейке, и, хотя она покрыта корочкой льда, мы садимся, и я начинаю все ему выкладывать. Абсолютно все как было. Ничего не утаиваю.

Пока я говорю, Том не шевелится. Порой закрывает глаза — то в ужасе, то в гневе. В какой-то момент, когда я плачу, но пытаюсь говорить дальше, он тянется ко мне, но тут я начинаю рассказывать о таком, что он отдергивает руку и смотрит на меня, не веря своим ушам. Но я все равно говорю. Я просто должна, потому что это правда. Только правда осталась теперь у нас — и только правда может помочь нам обоим освободиться.

  • 1
  • …
  • 53
  • 54
  • 55
  • 56
  • 57