— Забирай, чтобы я этого больше не видела.

Проследила, чтобы молодой человек все унес, и покинула кабинет следом за ним. Народ уже вовсю бегал по поручениям начальства. А я была свободна, как ветер.

— Как хорошо, что вчера у меня был выходной, — пояснила ситуацию, когда Самоваров уже в третий раз к ряду покосился в мою строну. — Никакой головной боли на утро.

На меня посмотрели, как на умалишенную. Мол, совсем, что ли? Не отметить, как следует Новый год с коллегами… Но это мало волновало. Потому что не мое — извиваться в полумраке под клубняк, пить, пока не полезет обратно, глупо хихикать и позволять щипать себя за пятую точку всем, кому захочется. По универу еще знаю, до какого состояния иной раз напиваются люди.

Как-то само собой вышло, что мы с Колькой, не прощаясь, разошлись в разные стороны. Лично мне не хотелось ни с кем общаться. Обсуждать опьяневших сотрудников, босса и гендиректора. И как его занесло к нам на огонек? Не иначе Артурчик все свое обаяние для этого подключил. Вон, как у Орликовой крышу снесло. Бедняжка теперь не может определиться, в каком именно статусе ей нужен этот мужчина.

Вышла на улицу и попала под сильный снегопад. Хотелось побыстрее снова оказаться в метро, однако, пришлось немного затормозить, чтобы достать из сумочки зазвонивший телефон.

«Она вернется, она вернется, она мне ночью заменяет солнце…»

Я уже было подумала, что шеф меня таки засек и сейчас очень хочет узнать, куда это я собралась. Остановилась на последней ступеньке, чтобы не наступать лишний раз на соль, рассыпанную вокруг, и начала искать гаджет. От песни старалась отрешиться, потому что она все больше начинала меня раздражать. А все потому, что напоминала мне о моей слабости. Высокой такой, наглой и бездушной.

— Вот, черт! — тихо выругалась, когда наконец-то узрела на экране мобильного имя того, о ком только что думала.

Пока я размышляла, отвечать ли на вызов, MBAND пели и пели о кольце. Которого я, наверное, уже никогда не дождусь. Народ весь скрылся в спасительных стенах компании, и потому никто не видел моего провала. Который наступил после того, как я нажала на отбой.

— Алло, — неожиданно над ухом раздался до дрожи в коленках знакомый голос. И в нем чувствовался только холод. А еще сталь, которая медленно, но верно убивала.

Я вскрикнула и подскочила на месте. Когда горячее дыхание опалило щеку, дернулась и побежала. Как от ночного кошмара. В присутствии этого мужчины я чувствовала опасность. Потому что не могла противиться его рукам, губам и взгляду, который притягивал, заманивал в сети, подчинял. Вчера мне чудом удалось его выпроводить из дома. Спасибо ПМС и «красному мерседесу». Но сегодня все прошло, и я боялась не устоять. И… Что этот ловелас здесь забыл в такое время? Я же написала, что на работе. Правда, сразу после того, как он начал ломиться.

— Стой! — возмущенно воскликнул парень. — Ольга!

Да хоть каравай на тонких ножках — мне без разницы. Метро… Надо быстрее скрыться от него за спасительными турникетами. Авось, ко мне домой не поедет.

Я боялась не столько его, сколько себя. Однокашник, скорее всего, уже догадался, что я утром ему солгала, и теперь желает поговорить. Анфиска, чтоб ее… Она нверняка просветила своего пожарного насчет сегодняшнего выходного. Интересно, а они уже того? В смысле встретились утром?

— Оля, ты чего?

Сказала бы, да только ты обязательно воспользуешься моим промедлением. Остановишь совсем, прижмешь к себе и примешься нашептывать на ухо приятные глупости. И клятвенно заверишь, что вообще не знаешь, кто такая Орликова.

В один прекрасный момент я поскользнулась и приложилась мягким местом об лед, что скрывался под тонким слоем выпавшего снега. Очки съехали с носа и перекосились. Рука неприятно заныла. А погода разбушевалась не на шутку. Казалось, что природа старательно укрывается перед грядущими в январе морозами.

— Добегалась, — послышалось сверху скорбное замечание. — Нет, чтобы поговорить, Каравайчик…

— Отойди от меня! — вскрикнула и попыталась подняться. — Ай!

— Супер, — хмыкнул парень, присаживаясь рядом.

— Уйди! — я хлюпнула носом. — Я сама справлюсь со своими проблемами.

— Охотно верю, — откликнулся бывший одноклассник и принялся ощупывать мои конечности. — Тут больно?

— Ты что это делаешь? — стараясь не обращать внимания на прострелившую запястье боль, осведомилась я.

— Осматриваю.

— Не. Надо. Меня. Осматривать!!! — стиснув зубы, прорычала. — Ты уже и так много чего «осмотрел».

На меня подняли задумчивый взгляд. Потом молча взяли на руки и куда-то понесли. Это было уже слишком. Сердце ныло, а душа разрывалась на части. Почему он это делает? Что ему от меня нужно? Поразвлечься и выбросить, оскорбив мои трепетные чувства, как в старые добрые времена? Зачем?! Неужели не наигрался в школе? Как бы не так… Не по адресу заявился.

— Каравайчик… — тяжело вздохнул молодой человек, мазнув по моему лицу печальным взглядом. — За что ты так со мной?

Хотелось много чего сказать ему в ответ, но я не стала этого делать. Георгий всегда был хорошим актером, и ему не составило бы труда рассказать мне красивую историю своей любви. Надавить на жалость, как сделал это совсем недавно, устремить на меня полные мольбы щенячьи глаза и сделать из моей персоны чудовище. Непонятливую, тупенькую, бездушную девушку, которая кроме как о себе, ни о ком больше не думает.

— Молчишь… — продолжал гнуть свое Филимонов. — Ты все-таки меня разлюбила.

Что я могла на это ответить? Солгать, твердо и решительно проговаривая каждое слово, не представлялось сейчас возможным. Хм, посмотрим, что он скажет мне еще.

Гошик почти сразу же оправдал мои ожидания.

— Неужели наш вчерашний поцелуй оказался для тебя настолько неприятным? — этот вопрос выбил меня из колеи. Я впала в ступор и не сразу заметила, как по щекам потекли слезы. Тихие, уже давно мечтающие вырваться наружу и обнажить душу. И они ставили долгожданную точку. — Собственно, второго такого ты уже и сама не допустила.

Я не сказала ему, что к тому времени уже знала об их связи с Орликовой. Пускай думает, что маленькая актерская зарисовка ему удалась и что я отступила. Каково же будет его изумление, когда окажется, что я по-настоящему выгоняю его из своей жизни. Он ведь снова пытался давить на жалость, да?

Меня принесли к черному новенькому авто. Осторожно поставили перед ним на землю, перед этим удостоверившись, что ноги в порядке. А вот левая рука просто адски болела. Одно неловкое движение (и правой рукой в том числе), и конечность начинала буквально гореть от боли.

— Вполне вероятно, перелом, — с умным видом резюмировал Гоша. — Но надо ехать в травмпункт.

Меня усадили на переднее сидение и потом сами залезли в салон. Все получилось так спонтанно, что я не знала, как реагировать на заботу, которую проявлял пожарный. Поняв, что я даже под пытками не скажу ему ни единого слова, он достал свой смартфон и очень быстро нашел самое ближайшее от места моего проживания отделение травматологии. Далее забил адрес в навигатор и тронул машину с места.

В салоне было тепло и уютно. Мокрый и уже сыгравший со мной злую шутку снег нещадно пытался залепить лобовое стекло. Дворники быстро-быстро расчищали пространство для обозревания дороги. Которая все больше напоминала один большой сугроб. Ветер тоже остался где-то там, за дверью. Тишина (ведь магнитолу однокашник так и не включил) и спокойствие. В автомобиле, но не у меня внутри.

Было больно, обидно и по-прежнему страшно. Я совсем запуталась в своих чувствах.

— Хоть бы о телефоне побеспокоилась… — доставая одной рукой из кармана куртки мой (!) мобильный и протягивая его мне, проговорил Филимонов.

Воцарилось продолжительное молчание. Слезы потихоньку высохли, но я все еще продолжала вздрагивать от каждого резкого движения молодого человека. Гаджет уже успела кое-как запихнуть в сумку. Ее, как и пакет с обедом я лихорадочно прижимала к себе, боясь ненароком где-нибудь забыть.

И как мне объяснить свое поведение? Вчера еще вела себя аки ангел, а теперь вот решила поиграть в обиженку? Как-то глупо получается для девушки, которой уже давно минуло восемнадцать. Ну, а как иначе мне было отвадить от себя Гошика? Слов нормальных он не понимает, подколов — тоже. Теперь, вот, убежать от него не получилось. Прямо натуральный маньяк, честное слово. Приклеился ко мне, как банный лист, и никак не отлипнет.

Я гипнотизировала напряженным взглядом окно и ожидала окончания нашего совместного пути. Когда выйду из машины и пойду с ним рука об руку в травмпункт (а я уверена, что этот ненормальный таки увяжется со мной за компанию), то надо будет что-то сказать. Например то, чтобы скрылся с моих глаз и больше не появлялся. Но ведь к такой резкой и бескомпромиссной «просьбе» нужно приложить еще как минимум громоздкое логическое объяснение своего решения. Которое обязательно должно было быть приправлено качественной ложью. Не то, что утром.

Как на зло, на ум не шло ничего толкового. В первую очередь я должна была успокоиться. Но, к моей величайшей скорби, мне этого так и не удалось сделать вплоть до самого приезда в травмпункт.

— Тебе со мной идти не обязательно, — буркнула себе под нос, тщетно пытаясь отстегнуть одной рукой ремень безопасности. — Ешь-макорешь…

Было очень больно. Я могла вертеться-крутиться только в определенных направлениях. Не думала, что левое запястье окажется источником такой боли. Словно к нему были приделаны все нервные окончания в организме.

— Отдай мне пакет, — не давая даже возразить, однокашник одним ловким движением выдернул у меня из здоровой руки оный и кинул его на заднее сидение.

— Там же оливье… — пискнула, тоскливо глядя прямо перед собой.

— Уже и нарезать успела… — как-то подозрительно довольно протянул Гоша. — Волшебно.

И принялся вылезать из машины. Как только он открыл дверь, в салон ворвался холодный ветер, приносящий с собой десятки колючих снежинок. Хлоп!.. И я остаюсь совершенно одна. Хмуро проследила за тем, как молодой человек спереди обходит авто и приближается к дверце с моей стороны.

— Ты никогда не думала о том, что перед тем, как кидать человека, надо сначала с ним поговорить? — открыв дверь, раздраженно вопросил Георгий.

— В твоем случае — нет, — зло процедила. — Зачем ты вообще постоянно крутишься около меня?

Мне не ответили. Только скрипнули зубами и потянулись к многострадальному ремню безопасности. Запах его парфюма не несколько мгновений окутал меня, заставляя потерять бдительность. Он был так близко, что скажи Филимонов хоть одно слово, и я готова была простить его полностью. Вот этого я боялась больше всего. Химии любви, которая мешала трезво мыслить.

— Дурак, — прошипел парень распрямляясь и отходя чуть в сторону, чтобы я могла сама вылезти. — Поверил, что ты можешь меня простить. Что до сих пор любишь. Как в школе. Глупец! Надеялся, что ты оттаешь…

Я снова (неожиданно даже для самой себя) шмыгнула носом. Повернулась на сидении и ноги тут же утонули в снегу. Бездумно уставилась перед собой и готовым в любую секунду сорваться голосом взмолилась:

— Гош, хватит! — я упорно не смотрела на него. Просто боялась потеряться в бездонных омутах его карих глаз. — Мне неприятно слушать твои признания, зная, что за ними скрывается пустота.

— Что? — пожарный, кажется, не поверил собственным ушам. — Чего ты там знаешь?

— Не притворяйся больше, — горько усмехнулась. — А еще лучше, уходи. Анфиса, наверное, тебя там уже совсем заждалась.

Поняла, что сболтнула лишнего. Ведь не хотела же выкладывать ему свой единственный козырь, а как-то само собой с губ слетело. И сейчас мне впору снова бежать. Да только куда, с поврежденной рукой?

— Та-а-ак… — произнес он, и я напряглась еще больше. Ноги в сапогах похолодели не от того, что было действительно холодно, а от страха. Думаю, если бы сейчас решила встать и распрямиться, то колени бы затряслись. А тем временем Гошик сложил на груди руки и продолжил: — Мне очень интересно, причем тут эта крашеная кукла?

— Крашеная кукла? — я наконец-то решалась поднять на него взгляд. — Филимонов, ты обо всех своих пассиях подобного мнения?

— Не понял, — парень посмотрела на меня, как на сумасшедшую. — Это ты сейчас про что говоришь?

— Про то самое, — обиженно буркнула, но все равно пояснила: — Про то, что для тебя девушки как были «куклами», так и остались. Ты всем сначала клянешься в вечной любви, а потом, попользовавшись, уходишь. Для тебя это, как игра. И тебе не важно, что мы — тоже живые, что нам больно, когда нас предают.

Слезы снова побежали по щекам. Георгий пытался переварить сказанное мной, а я снова позорно ревела. Было чертовски обидно, что выбрала такого вот черствого и лишенного всякого сострадания человека. Он думал только о себе. Глупо было предполагать, что спустя столько лет этот мужчина изменится к лучшему.