— А твоего мнения никто не спрашивал! — повысила голос на пекинеса.

Тот лишь фыркнул и повернулся ко мне пушистой попой.

— Нет, ну согласись, — все так же продолжая хозяйничать на моей кухне, продолжил чесать языком Гоша. — Любимая звучит лучше, чем каравайчик. Второй вариант вызывает гастрономический аппетит, а первый… физический голод.

Впервые за последние несколько дней, рада, то до этого момента он называл меня караваем.

— Хватит издеваться! — Я подошла ближе к столу, отобрала у молодого человека нож и бросила его в раковину. — Зачем ты каждый день сюда приходишь? Звонишь… Для чего? Что тебе от меня надо?!

— Тепла и ласки, — с непробиваемым спокойствием ответил Филимонов. Еще и губы растянул в улыбке, показывая ровные белые зубы. Неужели, перестал курить? Да быть того не может! Помню, дымил как паровоз возле школы и не заботился о том, весна на дворе или зима. Выбегал впереди всех, даже куртку не набрасывал.

— А если честно? — тяжело вздохнув, вновь спросила. Шутки шутками, только и дальше быть в неизвестности я не собиралась. — С какой такой стати я тебе понадобилась? Что, девушки внимание обращать перестали? Понял, что теряешь свои позиции Казановы и решил проверить, клюну ли на тебя я? И…

— Ну, раньше, для того, чтобы ты «клюнула» мне было достаточно улыбнуться, — невозмутимо перебил Гоша. — Но знаешь что…

— Что? — теперь уже я перебивала. — Если ты и был мне когда-то симпатичен, то очень короткий промежуток времени. — А чего скрывать? Подумаешь, он мне нравился. Так столько лет прошло.

— Три года, — огорошил пожарный.

— Кхе… — подавилась следующей гневной речью.

Откуда узнал? Кто рассказал?! Я ни с кем об этом не говорила! Даже мама была не в курсе!

Неужели мои чувства никогда не являлись для него секретом? Он знал… Знал, и при этом продолжал надо мной издеваться! Смеяться, понимая (очень на это надеюсь) каково мне из-за его колких фраз и противного издевающегося смеха. Смеха, который я так часто слышала. И не было в нем доброты. Лишь издевка. Гошику доставляло удовольствие изводить меня. Называть толстым караваем. Шаром, который с каждым днем становился, по мнению таких как он, все больше. И вот сейчас он спокойно дает понять, что все это время был в курсе моей симпатии. И неужели думает, что я до сих пор питаю к нему какие-то нежные чувства? Три раза ха! Пусть не очень уверенных, но…

— Не уходи от ответа, — разумно решила сделать вид, что мне таки да, абсолютно все равно на его осведомленность.

— Сама посуди, каравайчик, — продолжая хозяйничать на моей кухне, стал говорить Георгий. — Мы уже не школьники. Да и ты… — он оценивающе заскользил по мне взглядом, — стала не столь аппетитной. Но это не важно, — вернулся к нарезке теперь уже овощей молодой человек. — Мы не дети, понимаешь? Если постоянно оглядываться на прошлое, оно утянет с головой. И ничего, кроме воспоминаний не останется. Вот ты помнишь, кем я хотел стать, после окончания школы?

Я как раз присела на табуретку и во все глаза взирала на Филимонова, когда он задал этот вопрос. Помню ли я? Конечно помню. Будучи влюбленной как последняя идиотка, я старалась разузнать об объекте своей любви как можно больше. В то время, когда все млели от солиста группы «Руки вверх» и мечтали выйти замуж за Сашу Асташонка из другого бойсбэнда «Корни», я радовалась лишь тому, что Гоша учится со мной в одном классе.

— Ты хотел стать актером, — наконец, произнесла, прогнав накатившие воспоминания.

— Глупое желание не находишь? — хмыкнул пожарный, и, отрезав крупную дольку огурца, стал аппетитно ей хрумкать. И так сразу есть захотелось, что я не удержалась и стащила с тарелки кусок сыра.

— Нормально желание, — прожевав, ответила. И потянулась уже за колбасой.

— Аф? — напомнил о себе Зефир. Пришлось брать и на его долю.

— Нет, — не согласился со мной Гоша. — Чем я могу помочь, играя роль? Кому? И зачем мне это? После школы я действительно попробовал поступить в соответствующий ВУЗ. Чего уж там… поступил.

А вот в этом я не сомневалась. Актер из этого хитреца был отменный. И не поймешь: когда он говорит серьезно, а когда шутит. Вот помню, как-то в школе он по приколу выкрикнул в коридоре, что любит меня. Тогда все смеялись, улюлюкали, показывали в мою сторону пальцем. Девчонки изображали страдания. А он стоял с таким выражением лица, что я бы может, глупая школьница, и поверила. Не знай его достаточно хорошо, чтобы не воспринять его слова всерьез.

— И что произошло потом? — Мне действительно стало интересно. Всегда любопытно узнать, как сложилась жизнь у тех, с кем ты проучился не один год.

— А потом я подал документы в совершенно другое место, — охотно продолжил свой рассказ однокашник. — И тоже смог пройти. Как умудрился, ума не приложу. Тогда и понял, что для меня важнее: прыгать по сцене, играя роль какого-нибудь шута или посвятить жизнь более ответственной работе.


— Актером быть тоже сложно, — решила встать на защиту творческой профессии.

— Возможно, для кого-то, — не стал спорить Гошик. — Но не для меня.

— И зачем ты мне об этом рассказываешь? — задала очередной вопрос и утащила уже два куска сыра и один колбасы.

— Чайник поставишь? — не торопясь продолжить щекотливую тему, проговорил пожарный.

Молча встала, проверила количество воды в чайнике и нажала на кнопку. Нам хватит. Потом вернулась к столу и присела на нагретое место. Пекинес пытался занять его, но я легко сбросила его передние лапы с края сидушки. Еще чего. Знаю я, на что он целит свой лупоглазый взгляд. На колбасу. А вот не дам ему паштет. Пусть знает, как куски у хозяйки вымогать.

— Ты опять пытаешься уйти от ответа, — проворчала, внимательно следя за действиями незваного (или уже званного?) гостя.

— А что ответить? — пожал плечами тот. — Именно тогда я и понял, что не стоит гнаться за тем, что нужно другим. Вот хотели родители, чтобы я, сын театрального деятеля и актрисы, стал актером. А я стал пожарным. Знаешь, какой скандал был? А у меня будто от сердца отлегло. Я даже ни с кем из школы не общаюсь. Они писали, звонили. А мне все это без надобности стало.

Неожиданное откровение. Потому что о компании Гоши я тоже знала достаточно хорошо. Славка, Санек, Федька, Гришка и Никола — вот эти пять парней были закадычными друзьями Георгия. Во всем поддерживали друг друга. Помогали… Неужели, он перестал с ними общаться?

— Быть того не может, — я не могла поверить в последние слова пожарного.

— Может, — спокойно произнес он и, собрав со стола грязную посуду, пошел к раковине.

— Я потом помою, — спохватилась я и тоже встала, чтобы разлить по чашкам чай.

Гошка не стал спорить и отошел к столу. Устроился на табуретке, ближайшей к той, на которой я сидела, и стал собирать себе бутерброд. Вскоре и я присоединилась к парню, ставя перед ним чашку с горячим напитком. На этот раз положила три ложки сахара. И не стала издеваться над однокашником — заварила ему черный чай.

— А помнишь, как я тебе в любви признался?

Я чуть было не поперхнулась своим чаем, услышав этот вопрос. А уж когда до меня дошел смысл… Я ведь только-только вспоминала об этом моменте. Солгать или нет? Если скажу, что помню, он может подумать, что я по-прежнему к нему неравнодушна. А если обману… Совесть загрызет.

— Было не смешно. Шутка, если честно получилась так себе, — рискнула сказать правду.

— А что если это была не шутка? — огорошил Гоша.

Честно, вот тут я подумала, что ослышалась. Поэтому не спешила отвечать на вопрос. Просто засунула в рот очередной кусок сыра и стала тщательно его прожевывать. По-хорошему, надо было помыть руки, но из-за Гошки я напрочь про это забыла. Ладно, если что, накуплю себе активированного угля. Продезинфицируюсь вся, как следует. А сейчас просто хотелось есть и не думать. Ни о чем и ни о ком.

— Будешь делать вид, что ослышалась? — улыбка с лица парня пропала. Сейчас он смотрел на меня серьезно и напряженно.

Значит, не показалось. И вопрос действительно был задан. И что теперь делать? Верить этому хитрецу не собиралась. Да, мы уже давно не школьники, а вполне взрослые люди. Только… слишком глубоки раны от обиды. Слишком сильна была любовь к тому, кто в свое время считал, что в праве гнобить другого человека. Девушку. Пусть ее никто и не считает за таковую. Каравай, шарик на ножках…

— Ты вновь решил пошутить, — не смотря на своего собеседника, пробормотала. — Как я должна отреагировать на эти слова? Очередной прикол? Вновь не смешной.

— Да не шучу я! — вспылил Георгий и стукнул кулаком по столешнице.

Я вздрогнула, посмотрела на скатерть, которая осталась гладкой и чистой. Словно по ней только что не треснули со всей силы. Зефирчик заскулил и забился под мою табуретку. А Гоша… Соскочив с места, поспешил в коридор. Я не пыталась его остановить. Потому что пребывала в таком шоке и неверии, что при большом желании не смогла бы пошевелиться. Щелчок, дверь открылась, потом тихо закрылась. Еще один щелчок…

— Тяа-а-а-а-аф! — жалобно провыл пекинес и помчался в прихожую.

А я… взяла с тарелки колбасу и стала медленно ее смаковать. Что только что произошло? Кто бы еще объяснил… Ясно одно — завтра пожарного можно не ждать. Надо было его сразу вывести на откровенный разговор. Тогда можно было избежать многих ошибок. Одно непонятно — почему я не испытываю облегчения? Вместо этого, в душе поселилась тоска. Словно я на время перенеслась в прошлое. В день, когда подколки одноклассников были особенно обидны. А смех Гошика раздирал душу на мелкие кусочки.

Четырнадцатое февраля. Ни для кого не секрет, для чего был придуман этот праздник. Счастливицы получали от поклонников валентинки, такие неудачницы, как я — тычки в спину и едкое «Такой толстухе напишет только Колобок». А я и не ждала никаких посланий. И тем страннее было оное получить. Симпатичная открытка в форме сердечка и выведенные знакомым почерком слова «Я люблю тебя». Поверила ли я им? Нет. От них просто стало еще обиднее. Потому что написано было почерком Филимонова. И когда я положила его открытку к нему на парту перед началом урока, он демонстративно медленно взял сердечко в руки и так же медленно разорвал на две половинки. Класс смеялся, на губах Гоши застыла улыбка. Я не могла понять, какой она была. Просто смотрела на цветной картон, что валялся у моих ног. Будто чье-то разбитое сердце. Вокруг все так же смеялись одноклассники. Улюлюкали, бросали колкости. С трудом удерживала себя в руках, чтобы не расплакаться. Выдержала тот день и лишь дома, закрыв дверь своей комнаты, смогла дать волю чувствам. Потом, когда мама заснула, вышла, добрела до кухни и, опустившись на стул, просто смотрела в окно, наблюдая за медленно кружащим за стеклом снегом. Февраль в тот год был снежным, холодным и ярким. Словно город решил обезуметь и понавешать повсюду разноцветные сердечки.

Сейчас был не февраль. Да и я уже давно не являлась пухленькой школьницей, на которой форма смотрелась, как на бегемоте платье. Нелепо и безвкусно. Скоро Новый год. Еще несколько дней и за окном, где сейчас, к слову сказать, вовсю бушевала метель, будет разноситься звук разрываемых в небе фейерверков. Народ, согревшись шампанским или чем покрепче, не заботясь о том, что маленькие дети в это время спят, начнут голосить, выкрикивая «Ура!!!» или «С Новым годом!!!».

Столько лет прошло, а в эту самую минуту, сидя в одиночестве на кухне, я не могла четко сказать, что испытываю к Гоше. Поначалу, как только услышала его «Каравай? Шарик на ножках, это ты что ли?», была уверенна — будет продолжать издеваться, огрею сковородкой по голове. Но потом его «Каравай», сменилось «Каравайчиком». И даже подколки стали не такими обидными. Он шутил, пытался вывести меня на эмоции. Однако, прошлой обиды и боли я не испытывала. Иногда было смешно, иногда душу заполняла злость, из-за его безграничной наглости. А сейчас… Я просто сидела и понятия не имела: придет он еще хотя бы раз или нет?

— Тяф! — недовольно произнес Зефир и ударил лапой по своей пустой миске.

— Тебе колбасы что ли мало было? — хмуро взирая на своего домашнего любимца, проворчала.

— Фр, — последовал ответ.

Пришлось вставать с табуретки и идти к холодильнику. Взгляд невольно задержался на не до конца разобранных сумках. Надо будет посмотреть, что Георгий там купил и… написать хотя бы «Спасибо». Все-таки он не должен был тратиться.

Наполнив миску пекинеса паштетом, выбросила жестяную банку в мусорное ведро, помыла, наконец, руки и пошла смотреть, что там Филимонов принес.

— Торт «Сказка»? — проговорила, с неверием смотря на сладость. Еще со школы это было мое любимое кондитерское изделие. Недорогое, но очень вкусное.

Чуть было не села мимо табуретки. Откуда Гошик знал об этом? И… Поставив торт на стол, полезла вновь изучать содержимое первого пакета. Докторская колбаса, сыр Масдам, помидоры черри… Все что я любила. Но как?! В те далекие времена, когда наш класс устраивал посиделки в школе, я почти ничего не ела. Сложно есть, когда вокруг все только и ждут, когда ты положишь лишнюю крошку в рот, чтобы еще раз напомнить, что ты жирная корова. На выпускном, каюсь, дала слабину и съела… Да, тот самый торт «сказка», бутерброд с докторской колбасой и сыром. А сверху водрузила несколько помидорок. Неужели он это видел? И запомнил… Зачем? Я и так старалась выкрасть момент, чтобы никто не заметил. Следил что ли? Зачем? Ай, повторяюсь…