Бледно-лиловый цвет резко контрастировал с цветом ее волос, но это скорее потрясало, чем раздражало, благодаря безукоризненной кремовой коже.

Стивен и в самом деле был потрясен и поэтому не сразу понял, что она не нарочно надела пеньюар Элен, не из желания порисоваться или позлить его, а просто потому, что ей нечего было надеть. Он напрочь забыл, что ее багаж уплыл с кораблем. Но если тот ужасный коричневый плащ, в котором она была на пристани, свидетельствовал об ее вкусе, он предпочитал видеть ее в пеньюаре Элен. Однако слугам, разумеется, не понять его либеральных взглядов, и он решил на следующий же день, с самого утра, распорядиться насчет ее гардероба. А сейчас ему оставалось лишь благодарить судьбу за то, что пеньюар хоть как-то прикрыл ее наготу.

Ценой невероятных усилий Шеридан удавалось сохранять ледяное выражение лица, пока он молча ее осматривал, и в то же время без единого жеста и слова выразить бурю самых разных эмоций. И Стивен, глядя на нее, с трудом скрывал свое восхищение.

Детская непосредственность сочеталась в Шеридан с почти женской зрелостью, однако ни благоразумием, ни осторожностью девушка не отличалась, все ее поступки были импульсивны. Стивен вдруг вспомнил, как рассыпались по его груди ее блестящие волосы, но тут же выбросил это воспоминание из головы.

– Ну как, кончили обозревать меня?

– Я просто восхищался вами.

Шеридан шла сюда, готовая ответить вызовом на вызов, жаждавшая этого, но уже дважды потерпела неудачу. Первый раз, когда он остановил на ней дерзкий и в то же время восхищенный взгляд своих голубых глаз, и второй – когда с улыбкой сделал ей комплимент. Напомнив себе, что он всего лишь бездушное властное животное и что она не собирается выходить за него замуж, независимо от его восхищенных взглядов и нежных слов, она не без иронии обратилась к нему:

– Полагаю, вы не для того вызвали меня, чтобы я лицезрела вашу светлость?

К ее удивлению, он никак не отреагировал на эту колкость и с довольно веселым видом, слегка поклонившись, ответил:

– Для этого, признаться, у меня было несколько причин.

– И что же это за причины? – с каменным выражением лица поинтересовалась Шеридан.

– Прежде всего я хочу извиниться.

– Неужели? – пожала она плечами. – За что?

Тут уж Стивен не смог удержаться и расплылся в улыбке. Да, ничего не скажешь. Девушка с характером. Сколько силы воли! Сколько гордости! Ни один мужчина не посмел бы с ним разговаривать в таком тоне, не говоря уже о женщинах, то и дело расставляя ему ловушки.

– За резкость в нашем последнем разговоре и еще за то, что не навещал вас с тех пор, – ответил граф.

– Я принимаю ваши извинения. Теперь, надеюсь, я могу удалиться к себе?

– Нет, – сказал он, неожиданно раздосадованный ее смелостью. – Я должен… точнее, я хочу… объяснить свои поступки.

– Что же, попытайтесь, это даже любопытно. – Она пренебрежительно посмотрела на него.

«Смелость в мужчине – превосходное качество, смелость в женщине хуже, чем боль в заднице», – подумал Стивен.

– Я и пытаюсь. – Он сделал ударение на слове «пытаюсь», и Шеридан с удовлетворением отметила про себя, что граф теряет самообладание.

– Ну-ну, продолжайте. Я слушаю.

– Может быть, присядете?

– Может быть. Это зависит от того, что вы скажете.

Стивен нахмурился и прищурил глаза, но голос, когда он заговорил, оставался спокойным.

– В тот вечер вы, наверное, видели, что я… что между нами не было того… чего, возможно, вы ждали от жениха.

Шеридан не имела ничего против этого заявления и ответила поистине царским, едва заметным кивком головы, означавшим всего лишь легкий интерес к его объяснениям.

– На это есть своя причина, – сказал Стивен, смущенный тоном ее разговора, и стал излагать единственное логичное и приемлемое объяснение, которое ему удалось придумать.

– Когда я навещал вас в последний раз, мы поспорили. Но пока вы были больны, я об этом не думал, а теперь меня это снова стало тревожить, вот почему я, наверное…

– Холодны и безразличны? – подсказала она, но уже не с гневом, а скорее с обидой и беспокойством.

– Именно так, – согласился он.

Наконец она села, и Стивен испытал облегчение, решив, что больше не придется препираться и врать, однако ошибся.

– О чем же мы спорили?

Ему следовало бы знать, что дерзкая рыжая американка, совершенно непредсказуемая в своих поступках и не питающая никакого уважения ни к титулам, ни к нормам приличия, способная появиться на людях в пеньюаре, будет и дальше конфликтовать с ним, вместо того чтобы принять его извинения и завершить дело миром.

– Речь шла о вашем настроении.

– О моем настроении? И что же в нем было такого? – Она удивленно уставилась на него своими серыми глазами.

– Я нашел, что оно… является предметом для спора.

– Ах вот оно что.

Стивену, казалось, будто он слышит, как она возмущается тем, какой он мелочный и злопамятный, если до сих пор помнит их спор. Хотя она была тогда так больна.

Она стала внимательно изучать свои сложенные на коленях руки, чтобы не смотреть на него, и спросила нерешительно, разочарованным тоном:

– Вы считаете меня вздорной?

Она сидела понурившись, втянув голову в плечи, и, глядя на нее, Стивен снова почувствовал прилив нежности, которую эта женщина в нем вызывала, что было совсем ему не свойственно.

– Нет, конечно, – невольно усмехнувшись, ответил Стивен.

– Я и сама заметила, – уже без прежней резкости произнесла она, – что в последние дни настроение у меня часто менялось.

Уайткомб сказал, что находит ее просто восхитительной, но, по мнению Стивена, он явно недооценивал девушку.

– В сложившихся обстоятельствах это можно понять.

Шеридан подняла голову и внимательно посмотрела на Стивена, будто тоже попыталась по-новому оценить его.

– Не могли бы вы поточнее объяснить, из-за чего между нами разгорелся спор?

Снова очутившись в ловушке, Стивен потянулся к хрустальному графину с шерри, стоявшему на подносе с напитками, лихорадочно соображая, что ответить, как утешить и успокоить ее. И тут его осенило.

– Мне показалось, что вы уделяете слишком много внимания другому мужчине. И я вас приревновал. – Следует сказать, что ни разу в жизни граф не испытал этого чувства. Но женщинам нравится, когда их ревнуют. И Шеридан не была исключением. Стивен понял это, когда искоса посмотрел на нее. Она явно повеселела, и Стивен с облегчением констатировал, что хоть в чем-то Чариз Ланкастер похожа на других женщин. Пряча улыбку, он налил Чариз шерри и, когда повернулся, чтобы протянуть ей маленькую хрустальную рюмочку, увидел, что девушка сидит опустив голову.

– Шерри?

Она вскинула голову, охваченная безотчетным восторгом:

– Простите?

Он протянул рюмку, но она даже не взглянула на нее и выжидающе смотрела на него.

– Хотите вина?

– Нет, благодарю вас.

Он поставил рюмку на столик.

– А мне показалось, вы сказали «да».

Она покачала головой.

– Я думала, вы назвали меня… Шерри!.. – воскликнула она, вскочив на ноги и сияя. – Я думала, вы назвали… я хочу сказать, что это я. Видимо, так меня называли, так…

– Понимаю, – мягко произнес Стивен, испытывая чувство облегчения, такое же сильное, как и она. Они стояли на расстоянии вытянутой руки, улыбаясь друг другу, радуясь триумфу, который, казалось, сблизил их и направил их мысли в единое русло. Внезапно Стивен понял, почему Берлтон, по словам Ходжкина, с ума сходил по ней. А Шерри, глядевшая в его смеющиеся голубые глаза, стало ясно, что она просто не могла устоять перед его обаянием и согласилась на помолвку. Где-то, в самой глубине сознания, возникли фразы, из которых можно было догадаться, что произойдет дальше:

«Барон схватил ее руку и прижал к губам, клянясь в вечной любви.

– Ты – моя единственная любовь…»

«Принц заключил ее в объятия и прижал к сердцу.

– Будь у меня сотни царств, я бросил бы их все к твоим ногам, моя ненаглядная. До тебя я был никем…»

«Граф был так потрясен ее красотой, что, потеряв самообладание, поцеловал ее в щеку.

– Простите меня, но я ничего не могу с собой поделать! Я обожаю вас!»

Стивен увидел призывную нежность в ее глазах и в этот блаженный миг полного слияния их душ счел несправедливым остаться равнодушным. Он взял ее за подбородок и коснулся губами ее губ.

Она закрыла глаза, прерывисто задышала и вся напряглась. Изумленный такой бурной реакцией, Стивен слегка отстранился и ждал, когда она откроет глаза. Наконец ее длинные ресницы затрепетали, и он заметил, какой у нее разочарованный вид. Казалось, она ждала чего-то большего.

– Что-то не так? – осторожно поинтересовался Стивен.

– Нет, вовсе нет, – вежливо ответила девушка, но чувствовалось, что она чего-то недоговаривает.

Стивен молча смотрел на нее, как обычно, когда хотел побудить собеседника к продолжению разговора, уверенный в том, что его тактика сработает и сейчас. И он не ошибся.

Чариз пояснила:

– Просто я ожидала чего-то другого.

– Чего именно? – спросил Стивен, стараясь уверить себя, что лишь пытается дать толчок ее памяти.

Нахмурившись и не сводя с него глаз, она растерянно покачала головой:

– Сама не знаю.

Ее неуверенность и пристальный взгляд лишний раз убедили его в том, что ее настоящий жених вел себя с ней свободнее. И, глядя в эти манящие серебристые глаза, Стивен решил, что просто обязан оживить в ее памяти образ Берлтона. Стараясь заглушить голос совести, он не желал признаться себе, что его благие намерения не имеют ничего общего с альтруизмом, скорее – с эгоизмом. Обещал же он Уайткомбу сделать все, что в его силах, для спокойствия Чариз!

– Может быть, вы ожидали… – ласково сказал он, обнимая ее за талию и коснувшись губами ее уха, – чего-то такого.

От его теплого дыхания Шерри вся задрожала, и когда повернула голову, ее губы коснулись его губ. Стивен хотел поцеловать ее так, как это в его представлении сделал бы Берлтон, но когда ее губы раскрылись и она прерывисто задышала, он окончательно потерял голову, еще крепче сжал ее талию и буквально впился в ее губы. И тут она прильнула к нему и, когда ощутила его язык, едва не задохнулась и еще крепче прижалась к нему, словно хотела, чтобы их тела слились воедино. Шерри и не думала, что способна на такую страсть. Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.

Шерри буквально повисла на нем, и ему стоило большого труда оторваться от ее губ. Он смотрел на раскрасневшуюся девушку, изумленную его бурной реакцией, на ее поистине целомудренные поцелуи, потому что она понятия не имела о том, как целуются опытные женщины. Он смотрел в ее затуманенные страстью глаза, несколько обескураженный тем, что потерял голову из-за неискушенной наивной девчонки, и потешался над собой в душе.

В свои тридцать три года он предпочитал страстных, искушенных женщин, которые умели наслаждаться и дарить наслаждение. Можно было лишь посмеяться над тем, что эта девочка, почти ребенок, вырядившаяся в пеньюар любовницы, так возбудила его. В то же время она проявила себя способной и старательной ученицей и, забыв о девичьей стыдливости, все еще оставаясь в его объятиях, смело смотрела ему в глаза.

Итак, Стивен пришел к выводу, что неопытность Чариз Ланкастер тут скорее всего ни при чем, просто Берлтон и его предшественники ничему ее не научили. И, посмеявшись про себя теперь уже над собственной наивностью, он, вскинув брови, сухо осведомился:

– Ну что, вы удовлетворены?

– Нет, – ответила она, мотнув головой, отчего ее сверкающие волосы упали ей на плечо. – Я знаю, – дрогнувшим голосом произнесла она, – что никогда не смогла бы забыть таких ощущений.

От веселости Стивена не осталось и следа, и впервые в жизни он почувствовал, как сжимается сердце. Он не смог удержаться и провел рукой по ее щеке, такой гладкой и нежной!

– Интересно, вы и в самом деле такая нежная, как кажетесь?

Эти слова просто вырвались у него, и он не ожидал от нее никакого ответа, тем более того, который услышал.

– Нежная? Да у меня ужасный характер! Вы просто не заметили, милорд, – продолжала она таким тоном, словно раскрыла ему страшную тайну.

Стивен едва сдержал смех, но ничего не сказал, и лицо его оставалось невозмутимым.

Видимо, он не согласен с ней, решила Шерри.

– Только не подумайте, – сказала она дрожащим шепотом, виновато потупившись и глядя на его грудь, – что я ловко скрывала это от вас, когда с головой у меня был порядок. – Он снова промолчал, и Шеридан перевела взгляд на изящную рубиновую булавку, сверкавшую на белоснежной манишке, с наслаждением ощущая сильную мужскую руку, обнимавшую ее за талию. И все же чувство, что она делает что-то дурное, не покидало ее, однако она не могла понять почему, как ни старалась. Это чувство было так же неожиданно, как и ее отношение к помолвке, да и вообще ко всему. Только что она ненавидела свое платье, своего жениха, свою болезнь и хотела от всего этого избавиться. Но достаточно было одной его нежной улыбки или восхищенного взгляда… или поцелуя, чтобы все изменилось. Все вокруг начинало казаться великолепным, прямо-таки королевским, себя она воображала красавицей, а уж на амнезию просто нарадоваться не могла.